Львы умирают в одиночестве

– Я не Дуняша, – четко произнесла я, чувствуя, как внутри у меня острая боль, вызванная этим его демонстративным хамством, сменяется яростью. К ней примешивалась еще и уязвленная национальная гордость, и я прилагала всю силу воли, чтобы не закатить прямо тут, прилюдно, безобразную сцену.

– Да? Ну, я перепутал, – хохотнул он и похлопал по дивану рядом с собой. – Вы, русские женщины, все такие красивые. Садись, выпей с нами. Ты же так хотела меня увидеть. Не каждый день удается провести время с кинозвездой, а?

Он был так отвратителен в этот момент – с мутными от пьянства, осоловелыми глазами, с косяком в руке, с этой жмущейся к нему девицей на коленях, ломающийся, ерничающий, развязный… Даже мое замутненное влюбленностью сознание смогло ощутить всю степень его мерзости. Меня жгла обида – то, как он поступил со мной, было невыносимо больно. Я не понимала – за что? Чем я провинилась? Почему ему понадобилось нанести мне такой удар?

Ведь я не навязывалась ему, не вешалась на шею. Может быть, в тот вечер я, обрадованная знакомством, наговорила ему слишком много комплиментов, но в большинстве своем они касались работы, его актерской игры. И мне показалось, что ему действительно интересно было разговаривать со мной, разбирать его роли с точки зрения драматургии характеров, обсуждать творческие планы. Я воспринимала его как в некотором смысле коллегу и уверена была, что мы с ним ведем осмысленный диалог, а не предаемся какому-то пошлому флирту. Неужели я к своим тридцати семи, повидавшая жизнь и в целом далеко не восторженная особа, оказалась такой наивной?

Для чего вдруг он затеял этот дикий фарс? Почему высмеял меня, как какую-то прилипчивую поклонницу? Пакость какая!

– Что, не ожидала, что я позову тебя в свою компанию? – не унимался он. – Я вообще-то не встречаюсь с фанатками, но для тебя, так и быть, сделал исключение. Надеюсь, ты журналистов за собой не привела?

Понимая, что сейчас сорвусь, закричу, наговорю лишнего, я развернулась и пошла прочь. В спину мне неслись его пьяные вопли:

– Natasha, куда же ты? Не уходи, веселье только начинается!

Я на всех парах вылетела из кабака. Мое израненное сердце заливалось слезами, обида застила глаза, и в результате я влетела своей бурно вздымающейся от наплыва чувств грудью в нечто монументальное, как айсберг, но, слава богу, гораздо более мягкое. Проморгавшись, я обнаружила, что упираюсь в преградившую мне путь мадам Серин – ту самую необъятную тетку, по словам Вурала, преследующую его от неразделенной любви.

В эту минуту я испытала к ней даже некую жалость. В конце концов, мы с этой Брунгильдой внезапно оказались товарками по несчастью. К тому же теперь, после того как Догдемир так поступил со мной, у меня закрадывались большие сомнения относительно того, что страсть ее возникла просто так, на ровном месте. Скорее всего, подлый актеришка и ей сумел задурить мозги, наплести с три короба, а потом безжалостно высмеял и растоптал ее тонкие и нежные, несмотря на габариты, чувства. Мне даже захотелось сказать ей пару слов, объяснить, что я понимаю ее и не смеюсь над ней, и все же инстинкт самосохранения взял вверх над альтруизмом. Я вспомнила, как ныла еще недавно отдавленная этой леди нога, и поспешила удалиться, пока она не нанесла мне новых травм.

Итак, моя сверкающая, чистая и трепетная любовь обернулась дешевой комедией. Я страдала. Душа моя болела, а уязвленное самолюбие жаждало мести. Я то воображала себе, как, изловчившись, плачу так жестоко поступившему со мной Вуралу той же монетой, а затем, не обращая внимания на его жалобные мольбы, отворачиваюсь и ухожу с гордо поднятой головой. То меня посещали картины прямо противоположного содержания: мне виделось, как Вурал, осознав, каким был идиотом, бросается ко мне и признается в любви, а я, милосердно простив его, открываю ему свои объятия.

Конечно, этим фантазиям я предавалась не круглые сутки – такую роскошь могут позволить себе только юные, не обремененные обязательствами влюбленные девы. Мне же приходилось работать, ездить на переговоры в издательство, проводить встречи с читателями, обдумывать сюжет нового романа, синопсис которого уже требовал мой московский редактор, так что на страдания по моей несостоявшейся любви оставалось совсем не так уж много времени.

Тем не менее даже этих нескольких часов было достаточно для того, чтобы, кусая губы от переполнявших меня противоречивых чувств, мониторить свежие новости из жизни Вурала в его Инстаграме и Фейсбуке, в колонках светских новостей газет и интернет-изданий. Я с дотошностью сыщика вглядывалась в его фотографии и подписи к ним, жадно ища следов какого-нибудь внутреннего разлада, может быть, тоски, обуявшей Догдемира после того, как он осознал, что оттолкнул меня бесповоротно. И, конечно, как всякая влюбленная женщина с изощренной фантазией, я неизменно находила их, эти признаки его разбитого сердца. То он фотографировал темную комнату в собственной квартире, вид из окна, мельтешащих внизу, на улице, людей и сопровождал это подписью: «Вот из этого окна я смотрю на мир и не нахожу себе в нем места». То публиковал видео, в котором наигрывал своими миниатюрными лапками «Dream Theatre» на только что приобретенном электронном пианино. Я все находила и находила признаки того, что он глубоко разочаровался в себе и, наверное, уже тысячу раз пожалел о том, что сделал. Бог знает, что именно удержало меня от того, чтобы приехать к нему под окна.

Благодаря таким исследованиям я, конечно, не могла не заметить, что в жизни актера моей мечты стали происходить какие-то пугающие изменения. Началось все достаточно безобидно – с оставленных с явно фальшивого аккаунта загадочных комментариев в его Инстаграме. Я бы и внимания на них не обратила – мало ли психов окружает известных людей, – если бы комментарии эти не участились и не начали напоминать продуманную кампанию. Приходили они теперь уже от разных пользователей, очевидно, Вурал периодически банил злопыхателя, но тот с завидным упорством заводил все новые и новые профили. То ли за Догдемира взялся ушлый конкурент, то ли он умудрился оскорбить и унизить еще кого-то, кроме меня.

Временами это были дурацкие стишки вроде «Все плен и тлен, а мы живем в мире измен». Временами пафосные многозначительные изречения – «Кто поворачивается лицом к любящей женщине, поворачивается лицом к аду», «Если я не стану гореть и ты не станешь гореть, то кто же согреет этот мир?». Время от времени среди них появлялись напыщенные и глупые, но вместе с тем угрожающие: «Ненависть – это оборотная сторона любви. Берегись!»

Комментарии множились, появлялись уже не только в Инстаграме, но и в Фейсбуке, а также под новостями, в которых упоминался Догдемир. И в конце концов разразился скандал. Кто-то подкинул журналистам парочку горяченьких фактов – порочащие связи Вурала, дебоши в клубах Стамбула… Писаки накинулись на него, как голодные акулы. Догдемир сначала не реагировал на поднявшийся вокруг него шум, затем, раздражаясь, начал отвечать журналистам резко, хамить и хлопать дверьми. Вскоре в прессе появились слухи о том, что киностудия «Синс продакшн», при посредничестве которой Вурал Догдемир должен был сотрудничать с американским Netflix, расторгла с ним контракт из-за того, что американской стороне не понравились его пробы.

Я наблюдала за всей этой вакханалией со смешанными чувствами. С одной стороны, меня одолевало злорадство – казалось, на моих глазах вершится справедливость, и мой обидчик получает по заслугам от самой судьбы. А с другой стороны, я, как не чуждая жалости особа, конечно, ужасалась тому, как жестоко обошлась с Вуралом жизнь и как мстительны оказались люди. В конце концов, я-то всего лишь предавалась фантазиям, не пытаясь реализовать их, а кто-то, не погнушавшись, действительно вступил на тропу войны.

В таком противоречивом состоянии духа я и находилась, когда мое издательство, вероятно, почувствовав, что автор, на которого они возлагали надежду, как на главный прорыв нового сезона, предался унынию и рефлексии, предложило организовать мне поездку на морское побережье в Анталию, в отель «Akra Barut». Отдых в подобном месте обошелся бы стороннему человеку в копеечку, но мой щедрый и благоразумный издатель, как член клуба отелей «Дедеман», смог достать мне путевку с огромными скидками. На билет в бизнес-класс широты его души, конечно, уже не хватило, и я добралась до курортного местечка обычным рейсом. Дорога от аэропорта Анталии до отеля была длинной, но шла через такие живописные места, что я не жалела о потраченном времени. Бескрайнее море, укромные бухты, высокие горные утесы… Что может лучше помочь залечить израненное сердце, чем красота природы?

Итак я, как чеховская дама с собачкой (только без собачки), приехала на побережье с намерением гулять, дышать свежим морским воздухом и подлечить нервы, и так не являвшиеся эталоном уравновешенности, да плюс ко всему еще изрядно подпорченные всей этой историей. Отель, в который меня отправило издательство, оказался солидным, спокойным местом, не обезображенным навязчивой развеселой анимацией. Публика тут отдыхала не бедная, и во всем чувствовался лоск сытой, комфортной жизни, в которой нет никаких причин для слез и терзаний. В подобной обстановке, среди обилия моря, солнца, вкусной еды и изысканного алкоголя, мне и в самом деле стало как-то легче на душе. Задетое самолюбие утихомирилось, душевная боль унялась. Я осознала, что отлежусь немного, залечу раны и восстану из пепла, готовая снова много и плодотворно работать, не сгибаясь под ударами судьбы.

Днем я прошлась по местному променаду, поглазела на витрины бутиков, зазывно пестреющие роскошными мехами и кожаными куртками. Затем меня привлекли чарующие запахи жареного мяса, доносившиеся из распахнутых дверей одного из местных кафе. Душевные переживания на моем аппетите не сказывались никогда, и потому я, привлеченная ароматом, направилась туда, уже представляя себе, как увижу перед собой на тарелке пленительные кюфте с рисом и овощами и, по методу незабвенной Джулии Ламберт, подниму таким образом себе настроение, повторяя ее гениальное: «Что такое любовь по сравнению с бифштексом?».

Однако не успела я приблизиться ко входу в кафе, как меня тут же снесло ураганом, цунами, а может, просто неким колоссом из плоти, решительно маршировавшим к выходу. Отлетев в сторону, я перевела дыхание, огляделась и, к изумлению своему, обнаружила, что стихия, столкнувшая меня с пути, была хорошо мне знакома. Это снова оказалась мадам Серин, раскрасневшаяся, раздосадованная чем-то и оттого першая вперед напролом, не обращая внимания на встречавшиеся на пути помехи вроде меня. Признаться, мне уже становилось не по себе. Почему эта женщина все время оказывалась рядом со мной? Почему постоянно выскакивала, как чертик из табакерки – очень массивный чертик, страдающий одышкой и вызывающий своими прыжками вовсе не беспочвенный страх?

На этот раз мадам узнала меня, сначала смерила подозрительным взглядом, а потом вдруг расплылась в дружелюбной улыбке, такой фальшивой, что сводило зубы.

– Добрый день! – громовым голосом провозгласила она. – Вы меня не помните? Мы познакомились на вечеринке издательства. Я так рада вас видеть! Какими судьбами здесь?

Я объяснила, что поездку эту организовало мне издательство, что я приехала на пару дней развеяться, прежде чем снова с головой нырнуть в бешеный ритм стамбульской деловой жизни.

– Вот как, – недоверчиво протянула Серин, – значит, именно издательство отправило вас сюда? Понимаю, понимаю… – она заговорщицки подмигнула мне и добавила громким шепотом: – Больше допытываться не буду, как же, как же, конфиденциальность. Я – сама деликатность.

Что она хотела этим сказать, осталось для меня тайной. С какими загадочными целями я могла, по ее мнению, приехать сюда, прикрываясь издательством? Однако долго размышлять о том, что творится в голове у объемистой мисс Деликатность, я не стала – осторожно распрощалась с ней, опасаясь, что при любом намеке на сердечность с моей стороны эта порывистая дама может попытаться заключить меня в объятия и от наплыва чувств сломать пару ребер, и наконец все же отправилась добывать свои кюфте, искренне считая их лучшим антидепрессантом.

Но вечером, когда я вернулась в номер и, в завершении терапии выпив полбутылки вина, начала привычно изучать интернет на предмет новостей о смутившем мой покой Догдемире, мне неожиданно стало ясно, что было у нее на уме. Первая же публикация, встретившаяся мне в Инстаграме Вурала, являла собой подозрительно знакомый вид: слева угол белого высотного здания с рядами одинаковых балконов, справа внизу – квадратный бассейн, окруженный шезлонгами, плиточная дорожка к нему, две лохматые пальмы, а за всем этим – вскипающее пеной море. Видео длилось всего несколько секунд, но сопровождалось восторженными комментариями Вурала.

– Чок гузель! Чок гузель! – с придыханием произносил он за кадром.

И даже при моем практически полном незнании турецкого можно было понять, что говорит он: «Как красиво!»

Я изучила короткий ролик, затем, сжимая в руке мобильник, устремилась на балкон своего номера, глянула за перила и пришла к выводу, что вид, открывавшийся передо мной, идентичен тому, что был запечатлен на видео. Ну, может, точка, с которой снимал Вурал, располагалась чуть выше и левее… Но находилась она точно в этом же здании.

Так вот оно что! Мы с ним по случайности оказались в одном и том же городе, мало того, в одном и том же отеле. А одержимая влюбленностью мадам Серин, вероятно, решила, что все это – продуманная акция, что мы приехали сюда вместе, сочинив каждый свое объяснение, чтобы не афишировать нашу связь. Вот почему она так подозрительно смотрела на меня и так кисло улыбалась – должно быть, видела во мне счастливую соперницу. Если бы она только знала, как была далека от истины!

Невесело рассмеявшись над комичностью всей этой ситуации, я решила отпраздновать свое маленькое открытие, допив початую бутылку вина. В конце концов, нельзя же было игнорировать такой очевидный знак судьбы – ведь было же что-то у нее на уме, когда она забросила нас с ним в один и тот же отель.

Чем меньше вина оставалось в бутылке, тем сильнее меня одолевали эти мысли. Не-ет, все не так просто, все связано в этом лучшем из миров! И в том, что мы с Догдемиром оказались так близко друг к другу, несомненно, заключен был глубокий смысл.

Поначалу я хотела вычислить по фото, где именно находится его номер, заявиться туда и со всей прямотой объяснить зарвавшемуся комиссару Гуруру турецкого разлива, как это неправильно – оскорблять русских писательниц. Я пылала жаждой возмездия, мне казалось, что за моей спиной стоят немым укором все женщины, когда-либо несправедливо обиженные и униженные мужской братией. Все они были со мной, даже мадам Серин негодующе пылала пухлыми щеками и топала обутыми в растоптанные сандалии ножищами. Все они, выбрав меня своей представительницей, требовали вступиться за них и дать отпор подлому и скользкому мужскому племени.

Однако, поразмыслив, я сообразила, что вычислить точное расположение номера мне вряд ли удастся. Отель находился в высотном здании и насчитывал множество помещений. Если же я начну ломиться во все комнаты подряд, разыскивая Вурала с целью призвать его к ответу, это будет выглядеть несколько странно. Кто-нибудь из потревоженных постояльцев еще, пожалуй, вызовет охрану.

Как же мне было разузнать, где находится Догдемир? Ведь он определенно был совсем рядом, под одной крышей со мной, в одной из клетушек этого гигантского муравейника…

Тут мне вспомнилось, как в ту ночь, когда я, еще окрыленная своей любовью, гуляла с Вуралом по ночным улицам, он с жаром рассказывал мне о своей мечте – сыграть в голливудском фильме. Да не каком-нибудь проходном боевике, а в драме, посвященной жизни и творчеству его любимого музыканта Джона Леннона.

– Я ведь даже немного похож на него, правда? – пытал он меня тогда, затаскивая под очередной фонарь и принимая немыслимые позы, скопированные, очевидно, с каких-то известных фотографий лидера «Битлов».

Я же, не желая его расстраивать, кивала:

– Ну конечно. К тому же с твоим талантом внешнее сходство не обязательно. Ты сыграешь любого…

Вспомнив эти милые сердцу подробности, я решила, что у них есть большой потенциал, схватила мобильник и набрала номер ресепшена.

– Добрый день, мисс, – деловым тоном обратилась я к откликнувшейся девушке. – Мне срочно нужно связаться с вашим постояльцем Вуралом Догдемиром. Соедините меня с его номером.

– Мы не вправе давать такую информацию, – заблеяла ресепшеонистка. – Конфиденциальность наших клиентов…

Но я ледяным голосом перебила ее:

– Мисс, с вами говорит ассистентка Мартина Скорсезе. Я звоню из Америки, мистер Скорсезе лично поручил мне как можно скорее переговорить с мистером Догдемиром. Он видит его в главной роли в своем новом фильме о Джоне Ленноне. Я все знаю о конфиденциальности, но, как вы считаете, мистер Догдемир скажет вам спасибо за то, что вы не дали ему возможности узнать эту информацию? Или, наоборот, щедро наградит вас за нарушение должностных инструкций, поспособствовавшее огромному шагу в его карьере?

Девушка замялась, пробормотала что-то. Мне прямо через трубку чувствовалась ее нерешительность. Еще бы, ведь речь шла о такой возможности – не каждый же день Вуралу звонили из Голливуда. Должно быть, служащая отеля уже представляла себе, как Догдемир благодарит ее со сцены, прижимая к груди только что полученного Оскара.

– Хорошо, – в конце концов решилась она, – я вас соединю.

В трубке что-то защелкало, и вскоре я услышала протяжный голос Вурала:

– Алло, Догдемир слушает, – пропел он по-английски с этим своим музыкальным турецким акцентом.

Меня же вдруг разобрал смех. Девушка с ресепшена наверняка уже объяснила бывшему комиссару Гуруру, кто звонит ему в столь поздний час. И я отчетливо представила себе, как он, весь подобравшись и преисполнившись сознания собственной важности, отвечает на звонок, приготовившись ломаться, кокетничать и набивать себе цену. Сам же при этом едва не скачет по номеру от восторга при мысли, что на него обратили внимание в Голливуде.