Корреспондент

Все трое раскрыли рты от удивления. Никто из них даже представить себе не мог, что этот рыхлый экономист заартачится и откажется от лакомого куска, который ему предлагали.

– Что же вы хотите в таком случае? – спросил изумлённый Фейзиоглу.

– Я никогда не просил ни о каком посте. Мне давали должность, и я исполнял свои обязанности. Но в сложившейся ситуации я скажу, какая должность мне нужна. Вы мне дадите пост заместителя премьер-министра. За моей спиной нет премьер-министра, как раньше. Мне необходимы полномочия. Поэтому министерства финансов и торговли вы отдадите под мою ответственность.

Фейзиоглу опешил от наглости и удивлённо поднял брови.

– Но это противоречит Конституции…

– Здесь находятся командиры. Они быстро что-нибудь сделают, – парировал Озал.

– Если какой бы то ни было из принятых нами законов будет противоречить Конституции, это будет предполагать смену Конституции, – сказал Эврен.

Договориться удалось не сразу. Но военным пухлый экономист оказался нужнее, чем они ему.

Переняв инициативу в свои руки, Озал прошёлся по высоким военным кабинетам и доходчиво объяснил, что Фейзиоглу никак не подходит на пост премьер-министра, «не потянет», уверял он. Так Фейзиоглу не стал главой правительства, на это место назначили генерала в отставке Бюлента Улусу. Именно эту кандидатуру Озал между делом и советовал.

Между тем, взявшего разгон, Озала с его реформами постоянно тормозили. Верхушка не имела представления об экономических законах, течениях, хитросплетениях. Озал ликвидировал контроль над ценами, военные требовали контроль вернуть. Практически по любому мало-мальски значимому экономическому вопросу продолжался этот «тяни-толкай».

Улусу был подушкой безопасности, глушившей недовольство между, вечно сомневавшимися в лояльности Озала, военными и самим Озалом. И этот буфер тормозил обе стороны.

Озал в очередной раз вышел из кабинета Улусу расстроенный и подавленный.

– Военные бесчинствуют, – сказал Озал, отвечая на немой вопрос коллеги, ждавшего его на выходе из кабинета.

Логическое продолжение «Решений 24 января» пришлось спустить на тормозах.

III

Андрей Табак следил за событиями в Турции жадно и страстно. После Института стран Азии и Африки МГУ, он считал, что ему чертовски повезло. Он по распределению попал в Главагентство. За плечами была традиционная тюркология, а на стажировке, предполагавшей дальнейшее трудоустройство, приходилось наблюдать за жизнью той страны, которую выбрал пять лет изучать по учебникам.

Андрей набил в трубку табака и закурил. Клубы пряного дыма поднялись над его белобрысой шевелюрой, которую как ни причёсывай, порядка на голове всё равно не получишь. В его руках было сообщение Анатолия Тарасенко, анкарского корреспондента.

В трубке тлел табак, дым струйками поднимался к потолку редакции. Андрей даже перестал затягиваться. Если бы он знал, что такое реалити-шоу, он непременно сравнил бы свой интерес с реакцией зрителей «Остаться в живых» или чего-то подобного.

В нём рождались одновременно и азарт, и эмпатия, и удивление, и какой-то странный восторг. Ну кто в СССР знал о происходящем на планете, о чём-то дальше своего носа?! А он был одним из тех избранных, кому открывалось закулисье этого мира. Его личный горизонт простирался широко. И он чувствовал эту широту каждым атомом своего тела. Уже тогда Андрей понял, что он создан для написания основательной книги, романа, может, даже серии романов. Эта мысль его поднимала над самим собой, вселяла надежду и щекотала тщеславие. Он уже находился в обители избранных и в жизни явно его ожидал яркий путь.

Андрей выпустил изо рта клуб ароматного дыма (табаком его снабжал корреспондент Главагентства на Кубе Сергей Ветер, они познакомились в стенах конторы перед отъездом в обитель Фиделя; Андрей тогда отпустил несмешную шутку, что у него теперь в знакомцах значится Серый Ветер, хорошо, что не Зелёный Туман, – у Андрея было странное чувство юмора). Вспышки воспоминаний о приятеле провоцировал табачный запах. Их перемежали думы о некой своей избранности в этой жизни. Он так глубоко в них погрузился, что был напуган внезапно выросшим перед ним Михмихом, который зашёл к Андрею по срочному делу. Благообразного седовласого старичка Михаила Михайловича Челышева в каких-то других обстоятельствах можно было бы назвать божьим одуванчиком: он стелил мягко, при этом в работе был предельно жёсток. Поэтому от него любое задание всегда приходилось принимать с некоторой опаской. Михмих при этом был горой за своих «соколиков».

– Андрюша!

– Да, Михаил Михайлович, – отозвался Табак.

– Тут позвонили по поводу твоей жены… – Михмих замялся, что было для него неестественно, и старался не смотреть в глаза.

У Андрея засосало под ложечкой, он поперхнулся дымом, закашлялся.

– Что случилось?

– Она погибла, – выдохнул Михмих.

Андрей положил трубку в руки Михмиху и прошёл несколько шагов неровной походкой по коридору. Потом вернулся к Челышеву.

– Что произошло? Этого не может быть…

– Она попала в автокатастрофу. Скончалась, не доехав до больницы.

– Куда её везли?

– В Склифосовского. Иди, сегодня-завтра твои.

Андрей с Татьяной поженились на четвёртом курсе. Она училась на соседнем психфаке. Он, проходя мимо, заметил её в розовом платье из крепдешина. Конечно, Андрей не разбирался в тканях, даже цвет платья спустя некоторое время вряд ли мог вспомнить. Он воспринял её целиком, неразделимо, цельно. «И весь твой облик слажен из одного куска» постоянно крутилось у Андрея в голове, когда он задумывался об очаровательной Тане, в будущем, несомненно, выдающемся советском психологе. Поженились скромно… но в Грибоедовском. В браке жили практически друг друга не видя, так как доучивались, сдавали сессии, подрабатывали. Были по-своему счастливы, думали, что ещё вся жизнь впереди, чтобы насладиться тихими радостями семейной жизни.

Часто в жизни события происходят вдруг, когда их не ждёшь. Хотя, даже если их ждёшь и морально готовишься, всё равно зачастую именно трагичное застигает врасплох, невзначай, вторгаясь в твою приватность в моменты приподнятого расположения духа, когда кажется, что ты оседлал и обуздал коня жизни и можешь мчаться по бескрайнему полю возможностей, куда только глаза глядят. С Андреем приключилось ровно так.

Прошли девять дней, за ними и сорок. Он плакал своё горе внутри. Хотел выпустить его наружу, но у него не получалось. Понимал, что избавить себя от комка спрессованной печали, исцелить от обиды на произошедшее может сам. Ему подвластен был и метод. Недаром закинула его судьба в журналистику. Ему дано было судьбой не просто перо, но тонкое лёгкое пёрышко, коему многие могли бы позавидовать. Он знал, что если изольёт себя на бумагу, ему полегчает и даже отпустит. Андрей задумал писать послания Тане – сказать невысказанное, прочувствовать не прочувствованное. Надо было остановиться, сесть за стол и сделать это.

Андрей придвинулся к столу, визгнув ножками стула о пол. Посидел за ним. Потом резко встал и пошёл в редакцию. К людям, в толпу, в их оживление, чтобы заглушить внутренние слёзы и тягу к эпистолярному творчеству. К писательству следовало вернуться, работая в редакции, да и в конце концов нужно было взяться за роман. Осталось выбрать тему.

День за днём Андрей следил за сообщениями корпункта в Анкаре. Турция удивляла, манила, хотелось её понять и разгадать её загадки. Почему она такая? Такая непохожая? Хорошо, есть сообщения о происшествиях. Но чем живут обычные люди? Наверное, стоило дождаться, пока Главагентство пошлёт его в командировку и там, на месте, увидеть всё собственными глазами, поработать и запечатлеть ту жизнь в своей книге.

IV

Этот день не заставил себя долго ждать. Случилось всё, как полагается, сумбурно. У главы корпункта Станислава Жилина случился приступ почечной недостаточности. Бедняга чуть ли не попрощался с жизнью. За ним отправили специальный медицинский борт в Анкару, чтобы вывезти из страны. Несколько дней корпункт оказался безглавым, всю работу на себе вёз корреспондент корпункта Анатолий. В столицу Турции необходимо было срочно направить нового человека.

Никого лучше Андрея Табака, молодого, но уже обученного и яркого тюрколога, в Главагентстве на тот момент не было. Мих-мих, перебирая бумаги и переваривая директивы сверху, остановился на карточке Андрея.

– Да, парень только оклемался после трагического события, но, может, и к лучшему, вырвется из повседневности, развеется, погрузится в работу, – сказал сам себе Михаил Михайлович и набрал внутренний номер Табака.

– Андрюша, соколик, зайди ко мне.

Андрей прошёл по ярко освещённому коридору, его шаги заглушал недавно постеленный линолеум бежевого цвета. У таблички с надписью «Михаил Михайлович Челышев, заместитель главного редактора» он на секунду остановился, задумавшись, и зашёл в дверь.

– Ну что, брат, – начал с некоторой весёлостью в голосе Михмих, – Труба зовёт.

Андрей посмотрел вопросительно.

– Пришло время выезжать. Корпункт в Анкаре ждёт своего главу. Твоё назначение одобрили, собирай чемоданы. Вылет через неделю, – сказал Михмих.

Андрей знал, что лучше него никого на эту роль нет. Он, конечно, не ожидал, что это произойдёт так скоро, и был благодарен судьбе за предоставленный шанс.

– Спасибо, Михаил Михайлович, за доверие. Я не подведу, – сказал Андрей.

– Я и не сомневаюсь, Андрюша. В добрый путь, соколик.

V

В аэропорт Шереметьево Андрей прибыл заранее. Рейс «Аэрофлота» Москва – Анкара должен был вылететь в 14:35. Андрей слонялся по аэропорту с самого утра. Он присел в вестибюле на кресле, у его чемодана оторвалась ручка, и нужно было что-то с этим сделать. «Уму непостижимо – у меня с собой, в прямом смысле слова, чемодан без ручки», – подумалось Андрею.