Сердитый взгляд Лениной мамы любого бы заставил покраснеть, но не Машу. Она лишь вежливо поздоровалась и спросила у подружкиной спины:
– А когда экзамен-то?
Леночка обернулась.
– Двадцать пятого! В шестнадцать ноль-ноль.
– Через неделю?
– Да!
Маша подняла руки и громко объявила:
– А ну, разойдись! Концерт окончен!
Глава 2
Руки лежали в карманах, ноги пинали камушек, а Маша счастливо улыбалась: залезть на это дерево она уговаривала Леночку два года.
Главное – мотивация!
Маша взбежала по ступенькам к своему подъезду. Под ногами привычно затанцевала разбитая плитка. В её трещинках Маше всегда виделась балерина: голова, руки, ноги, туловище, даже платье отчётливо проступали на кафельном полу. Маша помахала ей рукой, а танцовщица продолжила тянуть ногу вверх.
Подъездная дверь приветливо заскрипела. Маша бегом взлетела на три лестничных пролёта. Ключ с первой попытки попал в замочную скважину, и громкий хлопок двери сообщил о Машином приходе.
В коридоре её встретила мама.
– Дорогая, здравствуй. Давай вещи – постираю. – Молчаливым укором от мамы веяло за версту.
Маша сморщилась:
– Мам, нормалёк. Они ещё чистые.
Серые мамины глаза посмотрели с укоризной, но начинать перепалку Анастасии Петровне не хотелось, и она промолчала.
– Иди тогда ужинать.
– Ага, мам. Щас, сделаю кое-что.
И Маша заскочила в свою комнату. Снова хлопнула дверь.
Комната словно встрепенулась – с приходом Маши закипала жизнь. И ничего, что от этого страдали то соседи, то родители, а часто стены, мебель или паркет. Комната легко прощала хозяйке и беспорядок, и пёстрые наклейки где ни попадя, и пыльные огрызки в самом дальнем углу под кроватью.
Все мамины «Ты же девочка!» отскакивали от Маши, как пули от бронежилета.
– Я хотела быть мальчиком! – в сотый раз восклицала она, и спор затухал, как огонь от ведра воды.
С этим мама ничего поделать не могла.
– Это величайший дар – быть женщиной, – вздыхала она. – И его хорошо не просто ценить, а лелеять, как нежный цветок.
– Мам, ну хватит этих духовных разговоров. Двадцать первый век скоро. Кому твоя женственность нужна?!
Мама оправляла длинную юбку и с улыбкой смотрела на дочь:
– В кого ты такая уродилась?
– В папу! – смеялась Маша.
И точно. Маша знала, каким папа был в детстве. Как лазал по деревьям и играл с мальчишками в футбол, а его разодранные коленки, вечные дыры и грязь на одежде доставляли много хлопот его маме, бабушке Тасе. Она часто рассказывала об этом внучке, а та после таких разговоров с мальчишеским запалом покоряла ещё одно дерево.
Маша выудила со дна шкафа толстый портфель. Обшарпанные бока выдавали его старость. А выгравированная сзади надпись «Серафим Поспелов» подсказывала, что он принадлежал мужчине.
Маша рукой стёрла с крышки пыль.
– Дедушка, ну почему ты так рано умер? Мы бы вместе бороздили моря и океаны! Может быть, даже пиратов встретили бы…
Дед Сима умер, когда Маше исполнился только год. Его неожиданная кончина стала серьёзным испытанием для семьи. Особенно для бабушки Таси – она прожила с мужем тридцать два года.
Портфель перешёл к Маше лет в шесть или семь вместе с рассказами о дальних плаваниях капитана Серафима.
Конечно, сейчас пираты и прочие опасности остались в прошлом, но в Машином воображении дедушкина работа была полна романтики и приключений. И Маша мечтала тоже стать капитаном. На все мамины уговоры она упрямо вздёргивала носик и отворачивалась. Объяснять что-то взрослым не было смысла. «Всё равно они ничего не понимают», – не раз говорила Маша Леночке.
Обхватив дедушкин портфель, Маша погрузилась в мечты. Запах моря щекотал ноздри, в ушах звучали крики чаек, и комната будто качалась на волнах…
Десять минут пролетели мгновенно, и только мамин крик смыл наваждение:
– Маша, ты где?
– Пять сек! – отозвалась девочка и открыла портфель.
Здесь хранились сокровища. Камушек с рисунком, напоминающим волну. Платок самого дедушки-капитана с его инициалами. Его зажигалка с надписью на боку: «Верный курс». Это было название корабля деда.
Много всего было в портфеле близкого и дорогого, но ценного лишь для Маши. Другие посчитали бы это кучей хлама. Поэтому она никому и не рассказывала.
Сегодня она положила сюда пустую гильзу, которая прыгнула под ноги во дворе. А потом быстро затолкала портфель назад под груду очень важных и нужных вещей и бросилась на кухню.
– Мам, – с набитым ртом заявила Маша. – Я буду поступать в художку!
Ложка звякнула об пол. Анастасии Петровне – Машины друзья звали её просто тётей Настей – казалось, что она давно привыкла к чудачествам дочки. Но эта новость ошеломила её.
Стряхнув суп, который вместе с ложкой выплеснулся из тарелки, мама ушла переодеваться в штаны. Небесно-голубую юбку оставалось только отправить в стирку, а ещё нужно было срочно протереть пол.
Мама у Маши была красивая, высокая – чуть-чуть ниже папы, Виктора Серафимовича, а его росту многие завидовали. «Метр девяносто и ещё чуть-чуть», – так он сам говорил о себе.
Маша старательно ела – аппетит она нагуляла будь здоров. Но даже долгая пауза не помогла маме переварить новость.
– Т-ты б-будешь п-поступать в художку? – мамин голос запинался от волнения.