Спи ко мне

«Я хочу работать только здесь или вообще нигде!» – заявляли с порога молодые и дерзкие таланты. Их принимали. Без образования, без опыта работы. Молодость, талант и дерзость были важнее. Они работали бок о бок с Прямым и Весёлым. Они готовы были идти за ними хоть на край света! Здесь с первого дня все были со всеми на «ты», занимали друг у друга по мелочи без отдачи, кормили коллег пирогами, если жизнь удалась, пили с ними после работы портвейн, если удалась не очень. Здесь не знали таких слов, как «дресс-код» и «корпоративная культура», здесь курили прямо в кабинетах и ночевали на столах, если заказ был срочный. Прямой и Весёлый всегда были вместе со своей командой: сидели на работе до утра, забывали обедать и ужинать. Каждый – от курьера до главного художника – чувствовал себя гением, лучшим из лучших.

Это была большая семья, даже не семья – племя, состоящее из единомышленников, почти ровесников, схватывающих и развивающих на лету любую мысль. Вожди племени – недосягаемые боги и свои в доску парни – в те времена ещё ходили среди людей.

Те, кто пришел в агентство в самом начале, вспоминали эти годы как непрерывный драйв – без стимуляторов, без дополнительных чашек кофе, на чистом креативе. Повзрослев, они искали того же в других компаниях, открывали свой бизнес только для того, чтобы вновь пережить этот момент общего единения, но то время ушло, ушло навсегда, остались воспоминания.

Количество заказов увеличилось, штат вырос, команда перестала быть единым племенем – разбилась на отдельные группы. Теперь новеньких принимали на работу по конкурсу. Все пока ещё были вместе, особенно в радостные минуты, но горевали и грустили уже только в кругу своих. Успехи перестали радовать – они воспринимались как нечто само собой разумеющееся. Куда-то пропала эйфория первых лет.

Постепенно дизайн-студия превратилась в рекламное агентство полного цикла. Агентство приросло собственной небольшой типографией в Химках и мастерской по изготовлению сувениров в Щербинке. Часть сотрудников перекочевала на эти объекты.

Отцы-основатели незаметно отошли от дел. Они даже не руководили процессом, а наблюдали за ним чуть отстранённо, немного свысока. Повзрослели и стали требовать свою долю молодые и дерзкие таланты – многих за дерзость уволили. Агентство «Прямой и Весёлый» больше не нуждалось в чистом креативе, у него теперь было имя.

«Нарисуй чёрный квадрат, подпиши “Сделано Прямым и Весёлым”, присобачь наш логотип – и все будут говорить: “О, как тонко! Как глубоко! Они снова показали нам, как надо уметь!”» – ухмылялся Весёлый. Талант и пыл он постепенно утратил, но весёлости не растерял.

Прямой постепенно сделался прямым как угол. Впрочем, с прямотой было покончено за два года до описываемых событий. Однако, тупым он ещё не стал, временами только выглядел туповатым. Но притворялся компетентным, и сотрудники, соблюдая политес, вынуждены были делать вид, что общаются с разумным и грамотным руководителем. Иногда им приходилось подготавливать несколько обходных манёвров, чтобы донести до Прямого слишком извилистую мысль.

В штат агентства постепенно зачислили всех родственников Прямого. У них были какие-то несуществующие в природе должности и запредельные оклады. Каждому родственнику полагался отдельный кабинет, где он появлялся нечасто. Прочие сотрудники кучковались в кабинетах аналогичного размера по трое, четверо и больше.

У Весёлого не было родственников, зато были постоянно сменяющие друг друга юноши, всё моложе и моложе, всё тоньше и тоньше. Он менял их чаще, чем телефоны. Новая модель. Ещё новее! Ещё тоньше! С особо сенсорным экраном!

Бренд-менеджер Митя, пожалуй, единственный мог претендовать на звание «родственника» Весёлого. Лет двенадцать назад – ещё до основания агентства – он сам был тонким и сенсорным, но теперь всё в прошлом. Теперь Митя отчаянно корчит из себя мачо, у него это получается плохо, но всё же лучше, чем основная работа.

Весёлый не часто посещает этот невесёлый офис, ставший без него совсем унылым. Он возит своих юношей по святым местам Индии и Китая, обогащая духовно. Достигших просветления (или просто наскучивших) отпускает на волю с хорошим приданым, так что самые оборотистые открывают своё дело и через несколько лет сами становятся клиентами агентства. Им полагается скидка. «Весёлая скидка» называют её менеджеры. И смеются. Ничего смешного – эта скидка вычитается из их премиальных.

Весёлый – очень высокий, загорелый, весь какой-то узловатый. Прямой – полноватый, округлый: пухлые губы, чуть оттопыренные дуги ушей, плечи покатые, круглое брюшко, которое он пытается скрывать под слишком просторными футболками и свитерами.

Прямой и Весёлый давно уже ничего не решают – они нужны только для вывески. Всеми делами заправляет Мама.

Когда-то Мама работала бухгалтером в засекреченном НИИ. Таком засекреченном, что даже в отделе кадров не знают ни его названия, ни месторасположения. Потом у Мамы родился сын. Потом в НИИ перестали платить зарплату, и Мама самостоятельно перепрофилировалась в соответствии с требованиями свободного рынка. Сын вырос и вместе со своим другом открыл дизайн-студию, которая постепенно превратилась в рекламное агентство полного цикла. Когда дела агентства резко пошли в гору, Мама оставила полный неожиданностей свободный рынок, и Прямой, как хороший сын, взял её к себе. Маму поместили в бухгалтерию, назначили ей облегчённый график работы и тройной оклад. Но она быстро взяла в свои руки все финансовые потоки, и вскоре сместила с руководящих должностей и сына, и его друга. Основатели агентства стали кем-то вроде наёмных менеджеров, но у Мамы было достаточно мудрости и такта для того, чтобы не заострять на этом внимание. Себя она скромно именовала «коммерческий директор». Окружающие – сперва за глаза, а потом и в глаза – стали звать её «Мама».

Маме носили на подпись все документы – даже одноразовые пропуска для рядовых посетителей. Мама проверяла все расходы, и каждый месяц придумывала новый способ сэкономить. Экономили, разумеется, на сотрудниках. Это был Мамин спорт, Мамино хобби. Она ставила над людьми эксперименты и, должно быть, записывала результаты в отдельную тетрадь.

Мама никогда не была подающим надежды молодым гением. Зато она умела выколотить деньги даже из табуретки, и не упустила свой шанс. После воцарения Мамы из агентства ушли последние верные сотрудники, стоявшие у истоков. На восьмом этаже у Мамы есть свой кабинет, по размерам не уступающий школьному спортзалу. Из кабинета можно выйти на крышу, окинуть Москву хозяйским взглядом.

– Ириша, зайди ко мне, моя золотая, – воркует Мама, нажав кнопку селектора.

Личный секретарь Мамы – не слишком длинноногая, не слишком фигуристая, не слишком улыбчивая, зато компетентная, исполнительная и неболтливая, – появляется рядом со своим генералом. Мама берёт её, угловатую, под локоток, и осторожно выводит на крышу.

– Посмотри, дружочек, вот здесь, здесь и здесь должны быть плакаты, сделанные в нашем агентстве, – указывает Мама сверху вниз. – Ты не знаешь, кто налепил этого страхолюдства?

Ириша достаёт из кармана смартфон, и через минуту ответ готов. Такие-то и такие-то – изготовили. Такие-то и такие-то – заказали. Для того чтобы подготовить полный отчёт со всеми подробностями, понадобится три с половиной минуты, если нужный телефон не будет занят.

– Не спеши, девочка моя… Отчёт можешь принести и через пять минут. Ты мне, главное, назначь с ними встречу. На послезавтра. С глазу на глаз. Только посмотри, моя звёздочка, когда у меня свободное время. Я хочу, чтобы здесь висели только наши билборды!

Ириша молча удаляется. Она не сомневается в том, что через неделю желание Мамы исполнится. Желание Мамы – это даже не закон (некоторые законы можно обойти). Желание Мамы – истина. А попасть к Маме на крышу – это всё равно что удостоиться аудиенции у английской королевы.

В том, что именно Мама решает в агентстве все вопросы, сомнений нет ни у кого, даже у Весёлого. Только Прямой до сих пор уверен, что Мама немножко ему помогает – ну, может быть, иногда слишком увлекается. «Всё здесь подчиняется мне. Я – главный владелец!» – говорит он хорошеньким испуганным барышням, которых нанимает на странные должности, вроде «менеджера по учету и контролю». Когда барышня понимает, кто здесь на самом деле хозяин, ей находят замену.

Агентство «Прямой и Весёлый» давно уже не специализируется на неожиданном, злом и дерзком дизайне, а предоставляет полный спектр предсказуемых услуг для тех, кому важнее сказать «Мы заказали рекламную кампанию в Прямом и Весёлом», чем получить от этой кампании максимальный результат.

Глава пятая. Гоголь откусил голову голубю

Осень швыряла под ноги сухие листья, но в темноте двора казалось, что это мятые купюры незначительного достоинства. Наташа шагала по этим воображаемым купюрам – она бы сейчас и по настоящим деньгам точно так же прошла, не наклоняясь: слишком устала. На улице ещё тепло, и совет старейшин сидит на скамейке запасных под козырьком, возле спортивной площадки. «Пугачева-то ему подарила кальсоны за сто тысяч долларов евро, а он ей, слышь… А это кто там ногами кренделя выписывает? Что ли, старшая Ермолаевых с работы чешет? Так замуж и не вышла? А сколько ей? А что сестра?»

Неуютно возвращаться домой под этими обшаривающими с ног до головы взглядами. Наташа заставляет себя видеть в старухах объект для изучения, некую «целевую аудиторию», которая однажды непременно ей понадобится. Можно, например, подкупить тысячу самых активных старух в самых оживлённых дворах и подучить их приветствовать каждого прохожего фразой «Это Ивановых сын? Надо ему каждый день есть шоколадное печенье “Счастливый кондитер”, а то его так и не повысят в должности!»

«А что, богатая идея, – размышляла Наташа уже в лифте. – Старухи всё про всех знают. Знают, что я не замужем – ну, допустим, для меня это совсем не проблема. Но если я иду после работы, усталая, а чей-то голос во тьме шепчет: ей надо купить шоколадное печенье “Счастливый кондитер” – и она не будет так сильно уставать на работе… Я куплю это чёртово печенье, я буду его есть на завтрак, потому что – а вдруг? Хуже-то не будет. Записать бы это всё, а то забуду…»

В квартире, возле входной двери, висит кусок белой бумаги большого формата. Там Наташа записывает все мысли, которые осеняют её в лифте или перед выходом из дома. Разобраться в этой вязи непросто. Наташа читает последние записи: «Светка – билет – Пушка»; «Поговорить насчёт ковра, Мадрид и зонтик»; «Папины лыжи, сырость»; «Скидка непостоянному клиенту. Плавающий процент». Что она хотела этим сказать? «Старуха во дворе. Знает проблемы каждого. Выход – наш продукт!» – записывает Наташа. Через неделю будет вспоминать – какая старуха? Какой продукт? Ну и пусть. В нужное время всё вспомнится само.

Она снимает пальто и сапоги, достаёт тряпку, вытирает несуществующую грязь возле входной двери, проходит в кухню. Ставит на огонь чайник, а в микроволновую печь – полуфабрикат «Здоровый ужин».

Здоровый ужин – это сыр, вино, орехи и фрукты, которые ты вкушаешь в кругу семьи или просто в хорошей компании этак часов в семь вечера. А не соевый продукт со вкусом домашнего пирога, неизвестно как замороженный, разогретый экологически небезопасным способом и съеденный за компьютером, в одиночестве, ближе к полуночи.

Но продукт с названием «Одинокий поздний ужин» вряд ли будет пользоваться успехом. Люди покупают не продукт, а идею. А идея такова: даже если у тебя нет сил и времени на то, чтобы приготовить нормальный ужин, даже если тебе не с кем его разделить, даже если ты ужинаешь, когда нормальные люди уже ложатся в постель – ты всё равно здоров. И с тобой всё в порядке.

Пока Наташа размышляла подобным образом, пока «Здоровый ужин» разогревался, опасно потрескивая под пластмассовым колпаком, в коридоре, возле двери в комнату, маячила какая-то тень.

Наташа давно забыла всё, чему её учили в университете. Но иногда обрывочные воспоминания вспыхивали ненадолго, появлялись из темноты, протягивали руку помощи – и исчезали.

«Изменчивые тени», как называл их профессор Кисловодский, – первый признак серьёзного умственного переутомления. Измождённый мозг интерпретирует тень, которую отбрасывает, допустим, дверь в комнату, как нечто живое и представляющее угрозу. Потому что весь день любое движение рядом означало угрозу: вызов к начальству, срыв планов, что угодно. Даже подружки, забегавшие поболтать с Кэт Матроскиной, приносили плохие вести.

Это, конечно, пальто, а не белая горячка, или, скажем, злоумышленник, проникший следом за ней через незапертую дверь (тем более, что дверь она точно закрыла – на два оборота, и ключ повесила на гвоздик в коридоре, и потом ещё задела его, когда выключала свет).

Бедный загнанный мозг кричит о том, что ему нужен отдых. И в любой тени, в любом пятне готов увидеть живое существо.

Звякнула микроволновая печь. Наташа красиво выложила «Здоровый ужин» на заранее приготовленную тарелку. Достала из ящика свою любимую вилку, прабабушкину, с пластмассовой ручкой и тремя зубцами. Заварила душистый успокаивающий чай в фарфоровом чайнике.

Тень из коридора вошла в кухню. Нет, это всё-таки не измождённый мозг подаёт знаки.

Наташа отпрыгнула к плите, обернулась – опять этот, с зелёными волосами! Как он здесь-то оказался? Что ему надо? Следовало так прямо у него об этом и спросить – но голос пропал, и на какое-то мгновение Наташа вообще забыла о том, что у неё есть голосовые связки и она может произносить звуки, задавать вопросы или хотя бы просто кричать: «Помогите, грабят!»

Человек не выглядел угрожающе или опасно. Всё тот же удивлённый взгляд – как будто он сам не понимает, что здесь делает. Рука замерла на полпути – поправить выбившуюся из-за уха непослушную прядь? Или оставить так, как есть?

«Да это же маньяк. Он убьёт меня, и ему ничего не будет, – обречённо подумала Наташа. – У него вид совершенно психический!»

Она всё ещё не могла кричать и медленно отступала, пока не оказалась возле окна. Схватила половую тряпку, которая сохла на батарее – и швырнула в незваного гостя.

Гость не растаял в воздухе, тряпка не пролетела сквозь него, он перехватил её на лету.

Наташа протянула руку и вцепилась в старинный чугунный утюг, которым подпирала окно, чтобы оно не захлопывалось, когда она проветривает квартиру. Утюг полетел вслед за тряпкой. Наташа не соображала, что делает, бедный измученный мозг взял управление на себя и творил непоправимое. Она поняла это, когда утюг летел прямо в цель. В голову неизвестного, не сделавшего ей ничего плохого – пока не сделавшего. Потом – милиция, дознание…

Незнакомец спокойно провёл по воздуху половой тряпкой, и словно стёр утюг, как стирают с доски сделанную мелом запись.

Он пошевелил губами, словно пытаясь что-то сказать. А вдруг у него тоже от страха пропал голос? Может быть, это безобидный лунатик, который уснул, вышел из дома, шел, шел за ней следом – и зашел в квартиру. Теперь не понимает, что он здесь делает и как выйти из положения.

Зеленоволосый тем временем протянул свою длинную руку и сцапал с полки над кухонным столом хрустальную вазочку, в которой мама раньше держала конфеты, а Наташа держит только воспоминания об этих конфетах. Чужак рассматривал вазочку, как драгоценный камень, проводил пальцами по резьбе, словно пытаясь запомнить форму на ощупь.

Может быть, это не умственное перенапряжение, а что-то более серьёзное? Действие какого-то вещества? Приняла она что-нибудь, быть может?