Когда деревья станут большими, или Синий саван

– Как я рад видеть вас! – воскликнул он, заключая дочь в объятья.

– Как это произошло? – вопросила Дилия.

– Люди в моём возрасте просто умирают, это неизбежное окончание любой жизни. Но у нас слишком мало времени, чтобы обсуждать философию бытия. Пока я между мирами, ты можешь вернуться домой. Вполне вероятно, что только в твоих силах поставить точку в этой войне. Я многое не успел сказать, но каждое мгновенье на счету. Поэтому оставил послание, прочти его и не суди строго.

Радьен вновь сжал Дилию в объятьях и шепнул на ухо:

– И помни, я горжусь тобой!

– Неужели ничего нельзя сделать? Ты не должен вот так уходить, особенно сейчас! – воскликнула Дилия, с трудом сдерживая слёзы.

Радьен улыбнулся ей.

– Поспеши, сейчас самое время попрощаться.

Дилия, кивнув, подошла к Дэреллу и, подняв на него покрасневшие глаза, прошептала:

– Ты не перестаёшь удивлять! Не уверена, что поступила бы так же. Я так благодарна тебе за всё, что не передать словами… Прощай, Дэрелл!

Дилия улыбнулась, но непослушные губы выдавали её. В попытке скрыть нахлынувшие эмоции она прижалась к его груди. Слеза скатилась по щеке, исчезнув в складках чёрной мантии.

– Дилия… – словно что-то вспомнив, торопливо начал хранитель, но Радьен печально вздохнул и взмахнул рукой.

Мерцающая дымка окутала избранную, и она исчезла.

– Сохрани это у себя. И прости меня за то, что не дал вам как следует попрощаться, – протягивая кольцо-оберег Дэреллу, произнёс император.

– Я понимаю… Выходит, это единственный вариант… – словно говоря сам с собой, прошептал Дэрелл.

– Пока подземелье запечатано, других возможностей его покинуть нет, мне очень жаль.

Глава 31

Среди ночи Орсиний вскочил, как укушенный, и, сразу подбежав к окну, распахнул его настежь. Ему стало трудно дышать. В голове копошились быстро исчезающие воспоминания сна. Он зажмурился в попытке задержать их, но остались лишь странные, словно чужие ощущения. Там были печаль, горечь утраты и, наконец, страх. Мучительно силясь припомнить детали сна, он взял в руки дневник и, открыв, написал эти четыре слова. Жрец не видел смысла в том, что ему приказали, но отчаянно хотел сделать всё, чтобы Гирон был доволен его службой. Ещё и ещё раз он пытался вспомнить сон, но тот ускользнул, словно улетев в окно навстречу пугающей своим равнодушием ночи.

До самого утра Орсиний не мог заснуть. Измученный и растерянный, он встретил восход и направился в храм на молитву. Глаза болели, притаившаяся где-то в глубине досада рождала скрипучую злобу. Он злился на себя, на свою несправедливую судьбу и неожиданно испытал ненависть такой силы, что едва не встал с колен раньше положенного времени.