Гедонисты и сердечная

Продолжая высматривать, не появился ли этот растяпа Филипп, Федор машинально похлопал себя по груди. Сердце забилось… Или возле сердца?..

А, это мобильник ожил… Сунул его в пиджачный карман и забыл. Да разве расслышишь синкопы «Аукцыона» в вокзальном гуле… Зеленое на зеленом… Современное на современном… Надо поменять мелодию. Моцарт, пожалуй, будет поперек течения…

На экранчике высветился семизначный номер. Не раздумывая, Федор нажал среднюю кнопку с зеленой стрелкой. Соединился. Выслушал. Севка зовет в Малаховку, к Наталье – у нее верстка. Бывшая однокурсница как была комсоргом, так и осталась… Естественно, если есть организаторская жилка у человека, то она никуда не девается. Именно по этой логике многие комсомольские организаторы стали «бурменами», то есть буржуазными менеджерами, некоторые – очень крупными. Избранные – олигархами.

А Севка напоминает про сборник вроде энциклопедии – к юбилею философского факультета. Статья про каждого выпускника. Надо исправить ляпы. Неизбежные.

Кем только не стали те, кто диалектику изучал по Гегелю. Экономистами, как Севка с Дубининым, Наталья – журналистка, Дуркин в министры вышел, а Умнов – в бомжи…

Чем-то насторожила обычная, чуть заторможенная речь друга… Единственного, если не считаться с нынешней привычкой называть другом всякого, с кем пару часов почесали языком и не повздорили.

Говорит, хорошо бы вместе навестить Наталью, но он и один может… Сегодня – крайний срок. Не приговаривает к поездке, не давит, но Федор уже озаботился… Глазами отыскивает вокзальные часы, прищуривается – половина одиннадцатого.

– Подождешь? – говорит он в трубку. – Я только узнаю, могу ли сейчас ехать.

Первым в телефонном меню выскочило Марфино имя. Нажал вызов. В ответ – «алло», мужское. Филипп. Что-то сбивчиво объясняет, оправдывается… Федор и вслушиваться не стал – остановил поток, мгновенно переключившись на бархатный доброжелательный регистр, предназначенный для деловых разговоров с посторонними ему людьми.

Про себя, правда, отметил: а я рассердился…

– Севочка, назначай встречу.

Не сразу, но Федор все-таки сумел прогнать гневные мысли о Марфе. Ни в коем случае нельзя анализировать отношения с человеком, на которого сейчас злишься. Эмоции, как туча, застилают обзор – какая уж тут полная картина… Срочные хирургические операции откладывают, если у пациента поднялась температура. А негодование Федора начало подбираться к точке кипения.

Стоп! Стоп! Люди как люди… Редко кто отзванивает, когда ситуация рассосалась…

Он даже буквально остановился. И тут же получил толчок в спину.

– Раззява! Ну и мужики пошли!

Его обогнула бабища с огромной клетчатой сумкой. Обернулась – и вдруг преобразилась. Он даже залюбовался переменой: лоб, гофрированный злостью и недоверием, расправился, полные яркие губы раздвинулись в улыбку, обнажив ровные белые зубы. Красавица!

Видимо, приняла его за какого-нибудь артиста. Бывало такое…

Всю оставшуюся дорогу Федор уже думал только про Севку. И, встретившись, постарался, чтобы тот присоединился к расслабляющему заплыву в прошлое.

Получилось. Подхватил друг приятные воспоминания:

– Помнишь, как мы вышли на поляну? Высокая трава… Окрашенная солнцем до желтизны… Слепит… Ну, помнишь? – спрашивал Севка, увлекаясь. – Она как будто дышала под несильным ветром…

– Такое как забудешь… Наш первый поход… Поездом до Гагр, потом пехом. Ночное небо… Я неба такого больше нигде не видел… Хотя на всех континентах высматривал. Нам обоим тогда надоели жены… – сказал Федор и прикусил язык: сам-то он умудрился не поддаться брачной чехарде, а Севка два раза разводился… Совсем недавно его третья жена умерла, и приемная дочь, молодая и очень современная, ловко выставила отчима из трехкомнатной квартиры в коммуналку…

– А помнишь военные сборы после четвертого курса? – Севка никак не среагировал на слово «жена»… Значит, не оно – ключ к его мерехлюндии.

– Сборы? – Федор расплылся в радостной, довольной улыбке.

Еще бы не помнить!

После отбоя они всей палаткой, человек восемь, сбежали на волю. Попутка подбросила до райцентра, и там – на танцплощадку. Севка, за ним остальные бесшабашно подкатились к самым смазливым девчонкам.

А Федор не поспешил. Выбрал тихоню, стоящую в сторонке. Привычную к тому, что на нее не обращают внимания. Лицо, если совсем честно, было так себе: тяжелый подбородок, глаза близко посажены, брови угрюмо срослись… Не уродка, конечно, но и не красавица. Зато бедра крепкие, широкие… Все ведь в движении… Женщины, как цветы под солнцем, распускаются от похвал…

Пара медленных танцев, щекочущий шепоток в ждущее женское ушко: «Твоя спина меня с ума сводит»…

Пока однокурсников дубасили ревнивые местные ухажеры, Федор без труда уговорил подружку уединиться. Да еще и повезло: у нее были ключи от диванчика… Ну, от радиорубки…

Возвращался в полном кайфе… Один, высокое небо со звездами в крупный крыжовник, светляки пробивают темноту травы…

На краю капустного поля, что впритык к их лагерю, быстро нашел пластиковый пакет, куда сложил синие шаровары с пузырями на коленях и футболку. Прикопал по дороге к удовольствию. На случай шухера. Если на обратном пути остановят – он, мол, в уборную ходил.

А этих дурачков, покалеченных превосходящим в количестве и в силе противником, запетала лагерная охрана. Их день начался затемно, на губе…

У Натальи засиделись до позднего вечера. Под пироги с капустой и фирменные пельмени… Умение не пропьешь… Бутылку они с Севкой на всякий случай прихватили с собой. Пригодилась.

Федор не то чтобы ждал, когда же выяснится, чего это однокурсница так расстаралась… Просто любопытно было: меняются ли с годами прямолинейные прагматики.

Подтвердилось – нет. Даже настырнее становятся. Натальина дочь поступала в аспирантуру. «Одно твое слово декану – и девочку примут…»

Наталья – человек простой. Из тех, кто считает свою бедность и бессилие виной окружающих, поэтому просит и берет беспардонно, не озабочиваясь отплатой. Ради бывшей сокурсницы Федор бы не стал ни у кого одалживаться. В таких случаях – а их становилось все больше и больше – он отвечал: попробую, и тут же выкидывал из головы нахальную, пусть и не очень докучливую просьбу. Ведь то, что вместе учились, – слабая мотивация даже для средней беллетристики, а уж в реальной жизни – просто ничтожная…

Но сложилось удачно для просительницы: декан… а зачем вспоминать ерунду всякую… В общем, декан был ему обязан, и эта услуга – самый простой способ расквитаться. Старик из тех, кого раздражают неоплаченные счета. И досада тенью ложится именно на заимодавца, на благодетеля.

Конечно, это советская, устаревшая доблесть – не жить в долг. Современная экономика без кредитов не работает – еще и поэтому Федор предпочитал иметь дело с теми, кто помоложе…

Краем глаза он отметил, как Севка вяло раздел вилкой сочный пельмень, отковырнул кусок мясного фарша и забыл отправить его в рот. Левая его рука ерошила густые, еще не поредевшие русые волосы, потом пальцы, забытые им, сползли по щеке вниз, на столешницу, и принялись собирать скатерть в мелкие, мелкие складки – как будто соборовался… Вдруг рука дернулась и наткнулась на стопку с водкой. Севка автоматически поднес рюмку к губам, глотка не сделал, а сразу вернул на место… Посидел, не двигаясь, резко встал. Скатерть за ним, но он этого не заметил. Не Натальина прыть – вся еда оказалась бы на полу.

А Севка нервно мотнул головой в одну сторону, в другую – будто огляделся. Соображал – где он? Хотел что-то спросить? Не произнеся ни слова, подошел к дивану, на валике которого лежала пухлая стопка книжных гранок. Встал на корточки и выудил из верхней части несколько листков. Правильно, их фамилии в начале алфавита – Федор-то просмотрел сборник перед тем, как сесть за стол. Дело прежде удовольствий…

Не замечая неудобной позы, Севка принялся читать, поднося каждую страничку к самому носу. Близорукий… Заметит ошибку – достает шариковую ручку из внутреннего кармана пиджака, кладет листок на твердый пол и сосредоточенно правит. Как поклоны кладет…

Федору стало не по себе, но тут Севка подал голос:

– Смотри-ка, тему твоей докторской переврали и пару лауреатств позабыли указать… Говорил же тебе: исправь интернетовские данные!

Голос, в котором звенела всегдашняя его гордость за друга.

За другого как за себя…

Восхищение, так взбадривающее в неизбежные минуты отчаяния…

Восхищение без ревности… Редкость…

Автобуса ждали молча, молча ехали: оба подустали. Жизнелюбу было комфортно в этом безмолвии, а Севка…

Севка проводил Дубинина до Казанского вокзала и подождал, пока он отлучался по нужде.

Выходя из сортира, Федор не сразу разглядел приятеля. Куда подевался? Возле касс, на том месте, где он его оставил, к закрытому окошку прислонился какой-то горбатый старик с остановившимся взглядом. Щетина появилась… Местами уже седая… Словно проплешины на землистых щеках…

– Чего сник-то! – Федор похлопал сутулую спину. Рукой хотел удостовериться, что не обознался.