Пиковая дама, приди!

– Умалчиваете вы что-то от меня… – проговорил купец, задумчиво потирая подбородок.

– Э-эх! Нечто не понимаешь! Волю я её не выполнил… – закрыл лицо руками старик.

– Какую же? Быть может, ещё можно что-то сделать? – спросил купец.

– Какое там! Ну, слушай… при жизни ещё долго жена моя просила купить ей жемчужное ожерелье взамен потерянному. Одну проклятую побрякушку! А я не купил, не подарил ей… Нет, не могу, купец, стыдно мне и рассказывать о таком! – прервал рассказ старик и вновь закрыл своё лицо костлявыми иссохшимися ладонями.

– А вы мне… расскажите, как на духу. Я ведь поутру уеду… может, и не свидимся больше, – пошёл на хитрость купец.

– Ай! Бог с тобой! Пожалел я ей денег на то ожерелье! Пожалел, понимаешь?! И теперь я всю жизнь свою убогую жалею! Не себя жалею, её, душеньку мою, загубленную мою, жалею!.. – заплакал старик, – И померла она вскоре!

– Как, померла? Ещё ведь здоровой просила купить?

– Здоровой просила, верно говоришь! Да потом заболела, чахнуть стала на глазах… А я, дурень старый, стыдно и говорить такое – чего, думаю, покупать, раз больна уже и доктора не обнадёживают?..

Зарыдал старик страшно. Ударился острым лбом в грудь купцу и плакал горько, как дитя, сотрясаясь плечами. А тот обнял его, как сын отца.

Когда же старик перестал плакать, то произнёс:

– Так что нет у меня более человека, который бы меня понимал…

Жалко стало старика, однако ж поутру купцу нужно было ехать дальше. Перед отъездом своим наказал старику, чтобы тот успокоился, да доживал свои дни со спокойной душой и без лишний мучений, ведь покаялся он искренне. Попросил он его к следующему приезду и скатерть ту убрать, и пыль… А старик показал купцу на холмик, неподалёку от дома, где жена его похоронена, и снова слезу обронил. Обнял его купец да отправился в путь.

Когда же возвращался он обратно, с мешочком бархатным в руке, внутри которого что-то тихо звенело, заехал снова он в тот дом. Хотел было открыть дверь, как полагалось, взявшись пальцами за две точки, где пыли поменьше… а ручка блестела чистотой. Удивился купец, толкнул дверь в дом, окликнул старика. Но никто ему уже не ответил. Прошёл он по половицам скрипучим, заглянул в комнату, где стол стоял. А за ним сидел старик, подперев голову, и свеча перед ним – сгоревшая до середины и потухшая, очевидно, уже давно. Скатерти на столе не было, зато была записка. На смятом желтоватом клочке бумаги кривым почерком выведено: «Если не дождусь я, прошу тебя как сына – похорони с женою рядом. Пусть хранят тебя те силы, в которые ты веришь, и заставил поверить меня».

Купец сперва подумал, что хозяин заснул. Но подойдя ближе понял, что старик сидит в неестественной позе, голова его опущена и чуть повёрнута, а подбородок опирается на кулак.

Похоронил купец старика, не только как тот попросил, но и как полагается, а более того – положил к ним с женой мешочек, который торопился привезти старику, да не успел. В холщовом мешочке том звенело жемчужное ожерелье – то самое, какое желала иметь покойница.

Возвращался в дом старика купец часто, когда путь его пролегал мимо того села – стал он ему ночлегом. Не забывал и за могилками смотреть. Пока однажды не пришли сюда недобрые люди, да дом не сожгли. Был он ветхим, сухим, потому сгорел как свечка – за считанные мгновения. И казалось купцу, будто вся та история про старика-скрягу и жену его привиделась ему однажды, как во сне. И когда он проезжал мимо тех мест, ныне вовсе пустынных, напоминал ему о тех людях один лишь только холмик. А сейчас и его никто не найдёт – весь порос высокой травой.

* * *

Закончив свой рассказ, чёрное существо выдохнуло и поглядело на Веру, в ожидании её реакции. Девочка сидела с открытым ртом, округлившимися от ужаса глазами и изредка хлопала ресницами. Казалось, она забыла, как дышать. Наконец она заговорила, всё ещё немного заикаясь от страха:

– Так… в чём же дело? Mon papa совсем не таков…

– Известно, в чём-ссс! Проживи жена у такого скряги ещё пяток лет, покрылась бы пылью ровно так же, как и тот несчастный сервант-ссс!

– Отчего же?! – ужаснулась девочка, чуть не выпустив из рук куклу.

– Известно отчего-ссс! – Черняшка с хрустом надкусил появившееся из ниоткуда в его мохнатой лапе бледно-зелёное яблоко, на вид какое-то сморщенное и испещрённое чёрными точками. – Чтобы пылью не покрываться-то, что делать надобно? Переодеваться, платья менять. А скряга жене своей ничего не покупал, да вот и не было-то у неё никаких платьев, кроме двух – затёртых, выцветших, сшитых из третьего, отчего куски платья местами неровные. А для женщины самое главное-то в жизни – не покрыться пылью! Ни до, ни после женитьбы. Главнее нет, и точка! А с таким-то мужем, можно ль разве в тот же сервант не превратиться?

Девочка промолчала в ответ.

– То-то же!

Он хрустнул яблоком в последний раз и выбросил огрызок за пазуху. Тот испарился в воздухе прямо во время полёта. Однако мужик в холщовой рубахе, сидящий за соседним столиком, увидев летящее в него яблоко, успел от него уклониться. Каким-то нечётким движением руки он отмахнулся, затем, пошатываясь, встал, вытянулся в полный свой рост, и заревел страшные ругательства.

Вера вздрогнула. Мужик чуть не накинулся на неё с кулаками, но девочка успела отпрыгнуть. Его тут же схватили подбежавшие хозяин трактира вместе с половым – кто за плечо, кто за руку.

– Да ты напился до чёртиков! – крикнул трактирщик, унимая гостя, который продолжал ругаться, тыкать куда-то в воздух пальцем и ища какой-нибудь предмет, чтобы кинуть. Наконец, что-то попалось ему под руку…

Черняшка тут же вскочил – прямо у его ног разбился на крупные осколки прилетевший откуда-то глиняный кувшин. Вместе с Верой они что есть мочи выбежали из трактира и оказались на снегу, по колени в сугробе. Девочка хотела было вернуться обратно, чтобы отыскать папу, но чёрное существо рядом быстро с ней стало взмахивать руками то влево, то вправо, наклоняясь в разные стороны всем корпусом, словно пытаясь поднять, вздыбить в воздух сугробы. И вправду – снег в тот же миг стал вздыматься от земли всё выше и выше, окутывая их своим холодным колючим вихрем, поднимая полы её бархатного пальто и сдувая ветром накидку кверху.

И всё вокруг стало до того бело, что в глазах у Веры потемнело. Пытаясь разглядеть хоть что-нибудь, девочка поняла, что потеряла куклу, оставив её в трактире. Но в голове всё ещё гремел звук разбитого кувшина и то, как по деревянному полу сметают в одну кучу его глиняные осколки… Вера в ужасе прижала к ушам замёрзшие ладони, но шум этот всё нарастал и нарастал. Девочка заплакала, не в силах больше его терпеть и стала звать отца, надеясь, что он найдёт её здесь, в этом снежном вихре. На секунду ей показалось, что к ней пытается подойти чёрная высокая тень. Тёмный силуэт своей фигурой напомнил ей маму. Показалось даже, что в руках эта тень держала потерянную куклу, и словно пыталась отдать её Вере, протягивая к ней свои тонкие руки… Снежный вихрь становился всё сильнее. Вскоре девочка упала без чувств, успев понять, что больно ударилась обо что-то.

* * *

Вокруг послышались чьи-то шаги, глухо звучало чьё-то неловкое бормотание. Перед глазами всё было расплывчато и полностью открыть их не получалось. В очередной попытке девочка разглядела перед собой знакомые черты.

– Ой! Трофим Иванович… как хорошо, что ты нашёлся… а лошади что же? А папа… где папа?! – произнесла Вера, оглядываясь. Сил у неё не было, всё тело ватное. Девочка заметила, что в окно её комнаты уже светило полуденное зимнее солнце.

– Девочка, милая, как же ты так! Успокойся, все мы здесь, дома, всё хорошо. Я почти было вышел на улицу, когда услышал грохот из твоей комнаты и первым прибежал к тебе, а ты тут, на полу, с постели, видно, упала… Папа сейчас придёт, он с мамой, всё в порядке, ты успокойся, хорошая! Сейчас я помогу тебе… – напуганный кучер взял хрупкую девочку на руки и положил обратно на кровать, намочил тряпку в тазике с водой и положил ей на лоб. – Да у тебя сильный жар, девочка! Я сейчас же пойду за Павлом Сергеевичем.

Кучер хотел было уйти, но услышал простуженный голос девочки:

– Трофим Иванович, подожди… Я хотела сказать…

Кучер остановился и подошёл к Вере.

– Трофим Иванович, присядь, пожалуйста…

Трофим Иванович слегка опешил, но просьбу девочки выполнил. Вера попыталась привстать на кровати и протянула пальцы к лицу кучера. Она аккуратно провела рукой по шраму над его бровью. Кучер вздрогнул от неожиданности и смутился. Этот недостаток на лице сопровождал его везде и всюду, напоминая о той прошлой жизни, которую он постоянно пытался забыть.

– Как хорошо, что ты нашёлся, Трофим Иванович! А что же лошади…

– Какие лошади? Я и не терялся, маленькая госпожа, что это вы такое говорите? Неужто и вправду ничего не помните…

Девочка медленно помотала головой. Голова гудела под холодной тряпкой. Кучер рассказал ей, что они доставили из больницы домой Анастасию Фёдоровну, что на обратном пути заехали в «Эйнемъ», потому что Вера сквозь сон настойчиво твердила что-то про конфеты для какого-то «Черняшки», а потом и выяснилось, что простудилась – наверное, слишком легко была одета. Но конфеты всё ж на всякий случай прикупили, так что теперь они лежали в столовой и ждали своего часа. По приезде отец отнёс спящую Веру на руках в её постель. У девочки уже начинался жар.

В комнату к Вере зашёл Павел Сергеевич. Кучер удалился, распрощавшись. Девочка подскочила, чтобы обнять папу, но тот строго произнёс:

– Вера, тебе нельзя вставать! У тебя жар. Мама и без того недовольна, что я взял тебя с собой в такую пургу.

– Мама! Она здесь? Я могу её увидеть?

– Она только что уснула. Да, мама теперь дома, с нами. Она ведь была у тебя, когда ты спала. Напевала тебе колыбельную тихонько… Видно, ты спала так крепко, что не слышала.

«Колыбельную! Так вот что я слышала тогда…» – вздрогнула девочка.

– Мама ещё куклу у тебя взяла на время – сказала, что нужно подшить её порванное платье, – предупредил Павел Сергеевич.

Вера ещё раз ахнула, вспомнив тёмный женский силуэт.

– Как она себя чувствует? Мама выздоровеет?

– Доктор сказал, что дома и стены помогают, значит, можно надеяться. Это удивительно, но как только мы выехали из больницы в сторону дома, мама сказала, что ей становится лучше! Я сперва не поверил ей, ведь прежде её состояние ухудшалось, поэтому пришлось ещё раз позвать доктора к нам сегодня утром, и он тоже подтвердил улучшение, хотя и был удивлён!