Струны сердца

Сказав это, он снова сделал попытку приобнять девушку. На этот раз она не сопротивлялась. Они сидели на диванчике в конце кафе, так что сделать это было достаточно легко.

– Да, нравится…

Мидори повернула голову, чтобы посмотреть в глаза, подобные омуту. А он приблизился к её лицу. Ещё немного, и они бы поцеловались, но Мидори опомнилась в последний момент, резко отвернувшись.

– Так где мой светофильтр? – Через некоторое время спросила она.

Дзюн ответил первое, что пришло в голову, то есть то, о чём он думал в данный момент.

– Знаешь, я только сейчас вспомнил, что я его оставил дома. Не хочешь пройтись со мной? Это недалеко.

Мидори только посмеялась над таким предложением. Дзюн был приятен и обходителен, но для посещения его дома время ещё не пришло и вряд ли придёт. Она старалась не смотреть в его глаза. А он сам… чувствовал, что что-то в ней было такое, что отличало её от остальных, что-то притягивающее, но такое, что было выше низменных желаний и потребностей.

– Давайте встретимся завтра, – всё ещё смеясь, ответила девушка. – И тогда вы обязательно не забудете мой светофильтр.

Дзюн внимательно посмотрел на неё, заставив её опустить глаза.

– Идёт, – неожиданно для самого себя согласился он. – Только давай встретимся в более романтичном месте? Не в этом дешёвом торговом центре?

– Так почему ты выступал именно в этом дешёвом торговом центре?

– Это… – Дзюн задумался на секунду. – Потому, что наш менеджер – довольно странный человек.

– А… – только и протянула она. На такое заявление ей было нечего сказать, тем более, что она совсем не разбиралась в музыкальной индустрии. – Ну что ж, тогда до завтра!

Она встала с мягкого сидения и уже сделала шаг в сторону.

– До завтра, – эхом повторил Дзюн.

Он не предпринимал никаких попыток остановить её. Добиться того, что парень хотел в первые минуты их встречи у него не было никакого желания. Вопреки своему имени Мидори казалась ему хрупким цветком сакуры, который может разбиться на тысячи осколков от лёгкого дуновения ветерка. Поэтому с ней ему хотелось обращаться бережно, как ни с кем другим. «Любовь? – подумал Дзюн. – Ха!». Он никогда никого не любил. Если всё сильнее и сильнее привязываешься к человеку, тем больнее от этого становится. Ему просто хотелось беречь её.

Он посмотрел в её сторону. Мидори уже взялась за ручку двери кафе. Вдруг она обернулась и помахала рукой, тонкой, изящной, на прощание. Дзюн помахал ей в ответ. Нет, только не привязываться.

Поздно ночью, раздался громкий стук в дверь. Дзюн уже с удовольствием досматривал второй сон, и даже во сне он наслаждался тем, что он находился в своей квартире один, без каких-либо гостей в лице Кенты, который в эту ночь ушёл к своему однокласснику, чтобы вместе готовиться к тестам, что несколько удивило самого Дзюна, ведь редко когда можно было наблюдать у Кенты тягу к учёбе. Этот стук был подобен грому, когда находишься в самом эпицентре грозового фронта. Дзюн перевернулся на другой бок, а потом обратно. Стук всё не прекращался. Наконец он всё-таки поднял голову с подушки и протёр глаза. Ничего, если кому-то приспичило прийти в такой поздний час, то он может и подождать еще несколько минут. Он встал с постели и еще с минуту потягивался, а потом надел джинсы, которые лежали на стуле, аккуратно сложенные (у него была очень хорошая привычка – он не переносил беспорядка во всём). Наплевав на то, что надо бы еще надеть и футболку ради приличия, он резким рывком открыл дверь.

– Отец… – произнес он, просто констатируя факт прихода человека, который по документам считался его отцом.

Оставив дверь открытой, он прошёл вглубь квартиры. Последовать за ним или нет – это он уже оставил на выбор. Кикучи Шигео, его отец, перешагнул порог, но дальше шагу не ступил. В квартирке своего сына он был только во второй раз. Гораздо чаще этой привилегией обладал главный юрист компании. Сказать по правде, с Минами-сан было и разговаривать проще. За дверью оставалась та сырость, которая так характерна для первых декабрьских ночей.

– Подпиши, наконец, эти бумаги, и больше мы тебя не потревожим, – неожиданно мягко попросил отец.

Дзюн окинул его взглядом, полным безразличия, и уселся на диван, который по его подсчетам был старше самого Дзюна на энное количество лет.

– А ты не слышал, что поздно ночью вламываться в дом неприлично? – спросил парень будничным тоном.

– Ты до сих пор остаёшься моим сыном, так что я вправе приходить к тебе хоть днём, хоть ночью.

– Осталось всего три месяца, – как бы мимоходом заметил Дзюн, рассматривая свои ногти, словно самую интересную картину в мире. Этот, двадцатый, день рождения он ждал, как никогда.

– Так ты подпишешь бумаги?

– Дай-ка подумать… – Дзюн постучал пальцем по подбородку. Отец ждал, потихоньку начиная терять терпение. – Присылай завтра своего Минами-куна.

Услышав эти слова, Кикучи Шигео только кивнул, а потом резко развернулся и вышел за дверь, как бы по забывчивости забыв прикрыть её. Дзюн ещё некоторое время сидел на диване, сидел до той поры, пока кожа не начала покрываться мурашками от врывающегося без всякого разрешения ветра в открытую дверь. Потом, достаточно выругавшись, он поднялся с дивана, чтобы закрыть эту глупую дверь, которой было абсолютно невдомек, что закрытой она смотрится лучше. Теперь точно не будет никакого сна.

Он взял потрепанную тетрадь со стола и уселся прямо на пол, скрестив ноги. Гитара валялась рядом. Вдруг, только вспомнив своё вчерашнее свидание со студенточкой, ему на ум пришло продолжение той мелодии, которое обязательно нужно было записать без промедления. Что-то в ней было… А вот что, он надеялся понять уже в ближайшее время.

Луна появилась в окне и незамеченно скрылась с другой его стороны.

========== Она ==========

Солнце нещадно светило прямо в глаза, заставляя покинуть страну грёз вне зависимости от того, хочет или не хочет какой-нибудь человек это сделать. Дзюн любил обходиться без штор на окне, за что жестоко поплатился в это солнечное, но такое холодное утро. К тому же новый посетитель извещал о своем приходе, стуча в дверь громко и настойчиво. Как не хотелось открывать на этот раз…

Дзюн встал с пола, где так и уснул на исходе ночи. Наступив на тетрадь, где была написана готовая песня, он поплелся открывать дверь. По пути он вспомнил ночной разговор с отцом и остановился перед самой дверью, раздумывая над важной темой, нужно ли открывать вообще? Ещё через несколько секунд он медленно нажал на ручку двери.

Его глазам представился совсем не тот человек, которого он ожидал увидеть. Помятый и с недельным уровнем небритости, будто он вчера вечером перебрал саке, перед ним был Шибутани.

– Быстрее собирайся, – тут же сказал он. – Я договорился с одной хорошей звукозаписывающей компанией. Остальные уже ждут внизу.

Вся эта речь была произнесена на предельных скоростях, так, что смысл слов достиг Дзюна лишь наполовину. Он до сих пор стоял в дверях, протирая глаза. Шибутани бы и хотел тоже спуститься вниз, оставить Дзюна собираться одного, потому что до сих пор немного опасался его. Почему, не мог бы сказать даже сам Шибутани Кен. Наверное, всего лишь потому, что он его просто не понимал. Не понимал совершенно. Но одно он понимал в данный момент точно. Дзюна нельзя оставить сейчас, потому что его сборы могут занять очень много времени. Поэтому он продолжал стоять, ожидая, чтобы неясная и непонятная для него личность поторопилась. В свою очередь личность эта надолго скрылась в ванной и, по прошествии пятнадцати минут, наконец, показалась снова, накинула на себя чёрную футболку и куртку.

– Ладно, – сказал Дзюн, обуваясь. – Пойдём в твою хорошую студию.

Спустившись вниз, Дзюн поочередно чувствовал на себе недовольные взгляды тех, кого заставил ждать его на холоде так долго, но непроницаемая оболочка Дзюна позволяла эти взгляды не замечать нисколько. Можно было бы сказать, что с таким отношением к окружающему миру от него могли бы отвернуться все друзья, но вот что странно: это притягивало, и хотелось, чтобы он обратил внимание именно на вас. Особенно этому влиянию были подвержены девушки, что не было особой новостью.

Они отправились в обещанную быть хорошей студию на стареньком принадлежащем самому Шибутани автомобиле, марку которого уже было трудно определить. За руль сел, соответственно он сам, о чём все пассажиры без исключения пожалели. Он ехал, редко обращая внимание на светофоры и машины по обеим сторонам старенького автомобиля. Он ехал, забыв, что везёт ещё пять человек, с трудом уместившихся в салоне. Так что все пятеро напоминали себе сосиски не первой свежести, которые кто-то трясет в надежде найти эту самую последнюю свежесть.

Обычно в это время года на улицах можно было найти мало чего привлекательного: на деревьях вяло колыхались листочки, но не было в них той жизни, что приходит только весной, река Ёдогава привычно несла свои воды к морю, но и она соскучилась по ласковым солнечным лучам на своей поверхности. Впрочем, пятерым страдающим от непомерной тряски людям было некогда замечать эту довольно неприглядную картину города, переживающего свою зимнюю пору жизни. Юта сосредоточился на том, чтобы сохранить перед старшими достойный вид и не позволить недавно съеденному завтраку снова оказаться снаружи. Харука поминутно старалась сохранить свою прическу в её первоначальном виде. Кента с каждым преодолённым метром всё больше закипал от злости, а Томору пытался его хоть как-то упокоить. Невозмутимым оставался только Дзюн, который задумчиво смотрел в окно, хотя вряд ли видел там городской пейзаж. Перед его глазами была она, эта симпатичная студенточка, которая так странно и непривычно быстро сумела занять его сознание. Да что там! Она во всём была непривычная и совершенно необычная, чем она и привлекла его. Она вдруг внесла в его жизнь красочные цвета, цвета жизни, которыми не могли похвастать блеклые листья на деревьях, те самые зелёные цвета, которые так подходили ей. Дзюн усмехнулся. Заметив это, Харука внимательно посмотрела на него, но не обнаружила ни одной нотки того, что это неожиданное проявление эмоций имело отношение к ней.

Наконец вся компания приехала к дому, выкрашенному в оливковый цвет и совсем не напоминающему какое-либо учреждение. Словно из центрифуги, все медленно выходили из машины. Один Шибутани оставался в прекрасном расположении духа. Его волосы приобрели еще большую степень беспорядка, но это было не главное, ведь его новые подопечные приехали в звукозаписывающую студию, которую нашёл не кто-то, а именно он, такой хороший и смышлёный менеджер, каким он себя считал. Невозмутимым оставался Дзюн, для которого это было обычное состояние. Кента, которому пришлось ещё постоять на твёрдой земле полторы минуты, чтобы отойти от экстремальной поездки, считал, что на лице Дзюна останется такое же невозмутимое выражение лица, даже если у него перед носом упадет атомная бомба.

– Ну что, все готовы? – весело спросил Шибутани Кен, обращаясь к группе.

Группа переглянулась, кто-то пожал плечами, просто не представляя, что ответить новоиспечённому менеджеру: показать ему направление на самую северную точку Хоккайдо или сказать «Да…». А Шибутани уже направился к двери. Замешкавшись ненадолго в поисках звонка и так его и не найдя, он громко постучал в дверь. Ему долго не открывали, но потом наконец из-за двери раздался голос:

– Что надо?

– Э… Я звонил вам вчера по поводу… – немножко растерявшись, начал Шибутани.

– А, помню, – дверь при этом открылась, и из-за нее показался очень средних размеров мужчина с одним прищуренным глазом, который еще не пришел в нормальное состояние после того, как мужчина смотрел в глазок. – Ну заходите, заходите… Вот ваши юные дарования?

Мужчина посмотрел на группу. Группа уже занималась своими делами: кто-то пинал мелкие камешки, а кто-то прикидывал, сколько ещё простоит это ветхое здание.

– Эй, подойдите сюда! – позвал их Шибутани.

Нехотя они все подошли к нему. Кто-то, проворчав вполголоса, кто-то молча. Мужчина, уже не стесняясь, принялся всех разглядывать, а потом пропустил их в дом, посторонившись. Нехотя и посекундно озираясь вокруг, они переступили порог.

Помещение, больше всего походящее на гостиную далеко не богатого дома, было забито различными бумажками, листовками, иллюстрациями, брошюрами… Кажется, это было специальной дизайнерской находкой для создания большей беспорядочности. Мужчина провел их в следующую комнату, которая по всем правилам должна была быть студией. Но ничего подобного они не увидели. В глаза бросились только как попало расставленные инструменты, судя по их внешнему виду очень старые, и было бы удачей, если бы они издали один дельный звук. Дзюн подошёл к стоящей в углу гитаре и взял её в руки. Она была поцарапана в нескольких местах. Он тронул пальцем одну струну. Она издала тихий неровный звук.