Ларочка

Я снимаю шубку и вешаю на спинку стула, присаживаюсь к столу. Пододвигаю к себе блюдце с хлебом и чашку.

Мы едим, откусывая крохотные кусочки, медленно пережёвываем, запивая кипятком. Моё сознание как бы раздваивается, я вижу словно со стороны себя с кусочком хлеба и чашкой кипятка, маму, закутанную в пуховый платок и сгорбившегося за столом отца…

– Хорошо бы обменять мою шубку на крупу, – наконец говорю я. – За неё можно получить кило риса.

Мама долго молчит.

– А ходить в чём будешь?

– В твоём ватнике, он тёплый.

– Он тебе велик, мёрзнуть будешь… Да и столько риса не дадут за искусственную шубу.

Мама права, конечно. Но как же папа?

– Семён приходил? – хрипло спрашивает отец, едва шевеля сухими губами.

– Нет…

Брат Семён обороняет город и иногда приходит нас навестить, приносит что-нибудь из своего пайка.

Я встаю, чтобы повесить шубку на вешалку, машинально запускаю руку в карман, проверяя на месте ли карточки…

Их не было. Всё ещё не веря в страшное, я ищу в другом кармане. Они обязательно должны быть там, иначе и быть не может, лучше сразу умереть… В другом кармане карточек тоже не оказалось.

Вот тут меня накрыл настоящий ужас. Будто во сне я вижу папу с чашкой кипятка, маму, моющую посуду в небольшом тазу…

Никогда не верила в бога, но сейчас прошу: Господи, если ты есть, не допусти этого! Пожалуйста, Господи!

Карточки надо искать, вдруг я обронила их в магазине или на тропинке, когда доставала варежки, вдруг из ещё никто не нашёл?

– Ларочка, ты куда?

Мама замечает, что я снова одеваюсь.

– Я сейчас… – бормочу я.

– Зайди в магазин, вдруг там будет что-нибудь.

Не с чем мне идти в магазин, если не найду карточек.

Медленно, пристально глядя под ноги, иду по лестнице, выхожу во двор-колодец. Шаря глазами по сугробам, я направляюсь к арке. Талонов нигде не видно.

Господи, пожалей меня!

Наверно, я говорю это вслух, потому что шедшая навстречу женщина странно смотрит в мою сторону. Да всё равно! Главное – карточки!

– Вы не находили карточки? – бросаюсь к ней.

– Нет, ничего не находила… Карточки потеряла? – сочувственно спрашивает женщина. – Вот горе-то, вот горе…

Господи, пожалуйста, не дай нам умереть! Без карточек мы обречены. Если Семён будет нас всех кормить, то и он умрёт, одного пайка не хватит на четверых… Боже, помоги мне!

Я бегу, если это можно назвать бегом, к выходу со двора, ноги у меня ватные и слабые, голова кружится…

Потом я много раз спрашивала себя: почувствовала ли что-нибудь необычное, не насторожило ли что-то? Нет, ничего такого не почувствовала, а может, просто не заметила, до того была в ужасе от потери карточек.

Всё изменилось в один миг. Шумно, очень шумно… Мимо меня проносились машины, много машин. Они странные, я никогда не видела таких… Проспект, по которому я час назад переползала через снежные колеи, был совершенно чистым. Снега почти не было, кое-где были заметны небольшие снежные островки. Ведь только что лежали горы снега, я старалась не оступиться в сугроб, чтобы не зачерпнуть валенками!

Пропали дощатые бункеры и мешки с песком, которыми были заложены окна и сами здания изменились. Моргают светофоры… откуда они взялись, откуда электричество?

Мне навстречу шли люди. Шли по-здоровому быстро и весело, не сберегая сил. Я давно, очень давно не видела, чтобы ленинградцы так ходили. У нас была особая блокадная походка с наклоном вперёд, будто против ветра, мы шли, едва переставляя ноги.

У этих людей румяные лица, а не зеленовато-бледные, они идут без шапок, не чувствуя мороза… впрочем, кажется, стало значительно теплее и светлее.