В режиме нереального времени

– А это как называется? – испугалась Сашка и, услышав ответ, расстроилась: получается, что она заблудилась. – Можно позвонить? У меня телефон не работает.

– Был телефон на почте, но теперь сама понимаешь… – вздохнула хозяйка, выплеснула грязную воду за ворота и вытерла передником руки.

– А мобильник есть у вас?

Она не успела ответить: из соседнего двора раздался женский крик, заполошное кудахтанье, а затем – несколько громких хлопков.

– Зайди в дом, – быстро сказала хозяйка.

– Я и здесь могу, мне бы только телефон…

Она крепко взяла за руку Сашку и потащила к крыльцу, нервничая и приговаривая:

– Да скорее… Вижу, что ты нездешняя, а немцы, они чужих не любят, им всюду партизаны мерещатся. «Аусвайс, аусвайс»… а нет аусвайса, так шлёпнут, и поминай как звали. Третьего дня четверых повесили.

Двое сумасшедших за такое короткое время – это чересчур.

– День открытых дверей в психушке… – пробормотала Сашка, споткнулась о высокий порог и едва не упала.

Не успела она осмотреться, как снаружи бухнула калитка, кто-то рассмеялся: «Гы-гы-гы!» – и послышалась каркающая немецкая речь. Хозяйка метнулась к окну и задёрнула занавеску, но Сашка успела заметить, что во двор вошли два человека с винтовками наперевес, и среди них тот самый Пауль, теперь он был одет в серо-зелёный китель, такие же брюки и пилотку – немецкую форму. Мороз побежал у Сашки по спине, будто холодный ветерок подул.

– Это прикол? – спросила она, и тут в сенях загремело: «Матка! Матка!»

– Прячься, живо! – зашипела хозяйка.

– Нет, вы скажите, это прикол?

– А ты как думаешь? Приколют штыком и не охнут, – сердито сказала она.

Распахнула дверцу старого рыжего шкафа, втолкнула в его тесное нутро Сашку и бросила следом её сумку, всю увешанную большими круглыми значками. Поправила одежду и прошептала:

– Тихо сиди… Бог даст – не заметят.

Сашка не стала спорить, затаилась. В узкую щель между дверцами ей был виден только круглый стол, покрытый кружевной вязаной скатертью, и побеленная стена с женским портретом в раме.

«А вдруг я попала на какой-то квест с актёрами?» – подумала Саша. Она любила такие игры, и чем страшнее они были, тем увлекательнее. Вот хотя бы квест с маньяком на Лизином дне рождения. Саша думала, что она не из пугливых, но сердце выскакивало и из горла вырывался визг, когда за спиной хрипело страшилище с топором в окровавленных руках.

Застучали сапоги, и резкий голос прокаркал:

– Матка! Шпанс, водка…

Сашка приникла глазом к щели. Немцев она не видела, только хозяйку, нервно вытирающую руки о передник.

– Что вы, пан, найн водка, – зачастила она, – не гоним самогонку, не из чего.

– Плёх, – буркнул немец. – Брот… хлеб.

– Сейчас, сейчас, – закивала женщина.

– Респект, классно играет, – тихо засмеялась Сашка и едва не чихнула: одежда в шкафу, пропахшая чем-то едким, мешала и лезла в лицо.

Голоса удалились, теперь она едва разбирала почтительные слова хозяйки: «Пожалуйста, вот хлеб». Наконец всё стихло, и Сашка решила, что достаточно насиделась в темноте и нанюхалась этой противной отдушки для белья, выбралась из шкафа. Пригладила волосы и огляделась.

Комната была большой и очень светлой, со старинной мебелью. Стол окружали деревянные стулья, у окна стояла железная кровать с горкой пухлых подушек, этажерка с салфеточками и тёмный комод, над которым висело зеркало в широкой раме с резными завитушками, а рядом – календарь за тысяча девятьсот сорок второй год, с колонной танков и надписью: «Больше чугуна, стали, проката – больше оружия фронту!» Сашка восхищённо ахнула и немедленно сделала селфи: без фоток подписчики не поверят рассказу про уникальную игру.

О пол что-то звонко стукнуло – это с пальца соскользнуло серебряное тяжёлое кольцо, которое было ей чуть великовато. Так и потерять недолго! Саша подняла его спрятала в кармашек сумки.

Вернулась хозяйка.

– Что, напугалась? – спросила она подобревшим голосом.

– Чего тут пугаться? – пожала плечами Сашка. – Подумаешь, немцы! Это не маньяки с топором и не приведения. Знаете, какие я квесты проходила?

Хозяйка с сожалением покачала головой:

– Что-то я не пойму тебя, девка. Малахольная ты или непуганая? Ты откуда такая взялась?

– Из Курска, – буркнула Сашка.

– Да ведь в Курске немцы ещё раньше нашего… А звать тебя как?.. Александра? Шура, значит. А я Антонина Петровна, тётей Тоней можешь звать.

– Тётя Тоня, на минутку выйдем из игры. Дайте, пожалуйста, сотовый. Я не сказала бабушке, куда пошла, она уже, наверно, валерьянку с корвалолом пьёт.

Хозяйка посмотрела с недоумением, и Сашку стали одолевать мрачные предчувствия.

– Какой это сотовый? Мёда у меня нет, ульи мы не держим. Была у Михеича пасека, фашисты за неделю всю разорили, разграбили.

– Да я же серьёзно! – досадливо поморщилась Сашка.

– И я не шуткую. Ох, что война делает! Как малахольная… в рваном исподнем ходишь. То телефон тебе, то мёду…

– Угу. Как интернет появится, загуглю, что означает слово «малахольная».

– Да куда ты?

– Не провожайте, не надо… И не трогайте меня! Оставьте меня в покое!

Чокнутые! Сашка вырвала сумку и, гремя значками, бросилась во двор и там едва не столкнулась с… рыболовом с удочкой на плече. Так он здесь живёт! Яблоко от яблоньки…

Сашка фыркнула, как кошка, проскользнула в калитку.

– Эй, погоди, – донеслось вслед, – как твоего Интернета зовут? Может, я по имени вспомню.

Если бы она не успела отойти, то ударила бы нахала сумкой по голове за дерзость. Сашка ограничилась тем, что покрутила пальцем у виска, крикнула: «Отстань, шиза!» – и побежала по улице.

Ей давно хотелось есть и пить. Она нащупала в сумке бутылку воды, осушила её несколькими большими глотками и с досадой зашвырнула в чей-то палисадник. Отыскала завалявшуюся полупустую пачку картофельных чипсов и съела всё до крошки. И вдруг застыла, поражённая. За раздавленным, переломанным забором возвышались серые немецкие танки, как в военных фильмах, с крестом на боку.

– Ничего себе… – прошептала Сашка, – это уже не квест. Здесь кино снимают. Стопудово! Для съёмок и настоящих немцев пригласили.