Аллиумы

Люба: нить, нож, вода, вишни, комната…

– Ты очень красивая сегодня, Люба. Ток жизни всё ещё есть в тебе, и сегодня ночью, когда гроза играет по-настоящему, с чувством, в тебе отражаются все годы и делают тебя любимой, Люба.

Девушка отвлеклась от нити и ножа и посмотрела в щель между двумя половинами штор, и там было много неба, и она знала, что сейчас её глаза как никогда прекрасны, и почему-то ей стало хорошо, и эти вишни во время грозы отвлеклись от туннеля чувственных бесконечных, которые она создала сама.

Люба приподнялась в кровати, взяла нож, поднесла к запястью левой руки, расположила лезвие между кожей и шерстью и одним точным движением обрезала нить. И вдруг её не стало на молодом узком запястье.

На следующий день Люба воспользовалась огнём. Она подожгла нить, и долго по кусочку шерсть тлела, превращалась в пепел, исчезала, и ни одного узла в конце концов не осталось.

Нет того узла, который нельзя распутать или уничтожить.

Даже если их семь.

Всё дело в порывах грозы высказаться, в её желании показаться и добавить вишням контура.

Раз – шоколад

Два – вишни

Три – нить

Четыре – нож

Пять – простыни

Шесть – орудие против комаров

Семь – шторы

Любой предмет подобен узлу, но в силах человека не путать нить, не резать и не повязывать на себе, а ткать дальше, неумолимо ткать ради воздуха и любви.

Нитки

Каждый город представлялся Вале лабиринтом. Для того чтобы не забывать это, она пополнила однажды коллекцию серебряных украшений кольцом с его изображением. Крупное, тяжёлое, с глубокими прорезями. Там же оно и потерялось, перед тем как девушка собралась переезжать.

Маршруты, которые изо дня в день заставляли её двигаться, составляли определённую сеть, если представить себе город сверху. Подобно нити Ариадны, очень длинной, нечто прошивало ткань петербургской площади и вело Валю от точки к точке, обязательно давая возможность вскоре вернуться. Это была её система координат, в периметре которой она существовала.

А вот потом девушка переехала и первое время часто возвращалась к мысли: что стало с той системой? Очевидно, она больше не трудилась, хоть и не потеряла своего смысла. Пока Валя не вернётся, маршрут не будет работать. Всё оставлено на прежних местах, кроме Тесея, который вышел из лабиринта и уехал прочь. И это волнительно: ведь её жизнь проходила именно в масштабе данного кольца, она привыкла ходить по этому пути. Когда самолёт взлетал, девушка представляла, как нить напрягается до предела и потом, в конце концов, не выдерживая, рвётся, и вдруг город становится буквально серым, с воспоминанием об узоре ниток.

Время шло, день сменялся другим, и начиналось новое плетение. Валентина не переставала думать о Петербурге почти никогда. И вдруг в какой-то непримечательный вечер, сидящей на длинной террасе небоскрёба и получающей удовольствие от вида, ей показался путь из ниток там покрытым блестящей краской – он светился. Всё было тёмным, но путь продолжал жить и ждать, и существовать вне её. Какая разница, что девушки там нет в реальном времени?

Валя любила Петербург, они были одним целым, и это не могло просто исчезнуть, эта связь продолжала работать, звать, напоминать о себе. Они состоялись как пара, и как бы девушка ни хотела, она должна это принимать.

Интересно, а в состоянии ли человек избавиться от маршрута из нитей, сетки даже в своём сознании? Не только во времени и реальном, ощутимом пространстве, но и на уровне более тонком, как сама нить?

Некоторые в приватных беседах советовали ей обратиться к аффирмациям и убеждать себя ежедневно, что всё исчезло. Но это не работало в её случае. Она расплескала себя всю на дорогах него. Запас энергии, поток мысли размежевался в путях из ниток. У неё была только нить, и это делало невозможным процесс самого существования. Петербург брал так много, многим делился, но это было настолько сильно, что она не выдержала. Смычок города оказался на её сердце и стал играть на нём, пока не образовалась мозоль. Сердце качалось, обливалось кровью, а смычок продолжал его тревожить и на него давить. Настроения Вали сменялись с бешеной скоростью, многое забывалось, и наоборот. Что это? Ментальный мазохизм, который стал её неотъемлемой частью, который понравился ей, и она стала проводником красивой тяжести города. Очередным и далеко не единственным, потому может быть, её нити, она точно знала, продолжали жить внутри города. Маршрут ждал её и был не способен отпустить – Валя просто знала.

Пазл, как часть картинки и не являющийся крайним, имеет четыре стороны, к которым прикрепляются другие. Петербург и она чертовски подходили друг другу, но жизнь шла дальше, и ей нужно было искать оставшиеся три, чтобы сыграть в судьбу. Девушке повезло, что мысленно она смогла поставить замочек на привычную систему координат в Петербурге, заморозить её и оставить без развития в своём лёте 2017. Лабиринт внутри шкатулки. Она закрыла её. Прекрасная работа, над которой девушка трудилась долго и ей было тяжело. И вдруг Валя как бы со стороны увидела её границы и поняла: она небезразмерна, и эти границы способна определять хозяйка – так звучит счастье.

Если слушать почти без перерыва одно и то же, можно заблудиться в подсознании и уйти дальше от реального времени, которое по сути есть задача слова сегодня. Если Валентина выбирает настоящее, она вынуждена потерять лабиринт.

Сейчас девушка прячется на террасе небоскрёба и осмысливает пройденный путь, чтобы отдалить от себя по возможности известную систему координат в Петербурге и суметь заморозить свою жизнь там, отобрать своё присутствие у города, сделать обоих свободными.

Не так давно она сидела в новой для неё компании выпускников столичных вузов, ребят простых (!), в одном из знаменитых узбекских ресторанов Москвы. Развлекались такой игрой: по очереди каждый из членов круга задавал вопрос «Что для вас значит то-то?..» Дошли до Вали.

– Что для вас есть свобода?

За столом было много позёров. Девушка к этому не привыкла в Петербурге, но вместе с тем она знала так много сложных истин, что все эти люди её не пугали и не напрягали, она отдыхала душой и всё воспринимала спокойно. Со второго этажа доносилось ужасное пение гостей, включили караоке. На первом продолжала звучать своя музыка, и даже такой диссонанс не омрачал жизнь, Валя будто исчезла из схемы и пребывала в полной безопасности.

Она знала ответ на свой вопрос уже давно, потому уверенно ответила сейчас:

– Свобода для меня – это счастье.

Свобода противоположна кругу с содержанием в нем лабиринта, нити Ариадны, светящегося маршрута. Девушка была не свободна в Петербурге, потому уехала.

Однако всё, абсолютно всё произошло по её желанию, и Петербург ждал Валю.

Чего она опасается? Возможных планов города на неё, ведь он не предлагал ей уезжать, обоюдной тяги друг к другу, её возвращения и как следствие жизни пазла с трёх сторон оголённого – поход против судьбы.

Как бы там ни было, новая катушка в руках девушки, и нить тянется с той только разницей – она не видит границ, лабиринта нет.

Хоффбауэр

– А что для вас есть счастье? Только не повторяться, ни слова о свободе, – «автор» игры, двадцатипятилетний брюнет, звучал решительно, и Валя не стала с ним спорить, придумает что-нибудь ещё.

Ох, воспоминания… Пока очередь до неё дойдёт, так много успеет возникнуть в голове. Но девушке нужно только самое-самое, та вспышка, благодаря которой она почувствовала подлинное счастье.

Валентина отлично помнила тот вечер четверга. Она стояла внутри Бутылки (её любимая координата в Петербурге) и смотрела, как маленькая, на людей вокруг. Это был не Скрябин с его Индией, ничего подобного, но то был неплохой уровень соборности, когда под моросящим прохладным дождём при ветреной погоде пара десятков пар высыпала танцевать джайв. Ей показалось, все были друг с другом знакомы, вышли из одного клуба, куда они ходили в первую очередь за настроением. Папы с дочками, влюблённые, молодые и престарелые, неумехи и профессионалы, они танцевали под латиноамериканские мелодии и делали это хорошо: то было вместе.

Валю окружили. Повсюду дрыгались люди и улыбались, пробегали то и дело дети, они падали, плакали, потом вставали и тоже начинали дрыгаться.

Девушка ждала свой заказ в грузинском бистро, в руках держала талон с номером. Ей сказали:

– Готовиться будет минут двадцать, пока можете пройти во внутренний двор, там танцы.

И она пошла в круг, где прожекторы во все стороны кидали разноцветные пятна, где на стекле бокалов отражались двигающиеся фигурки, где такие же прохожие, как Валя, пытались повторить увиденное.

Как могли, танцевали, потому что то было официальное время и место: США 40-х. Она внимательно рассматривала клочок бумажки в руках с номером заказа, и всё. По своему значению он походил на лотерейный билет. Валентина выиграла, кто-то помог ей прийти сюда и стать частью танца, пусть и самой скучной его частью, но улыбалась она так искренно, как давно в её мире не случалось. В воздухе носились ароматы разных кухонь, нос чесался от остроты и сладости. Опять всё замедлилось, и в таком темпе она могла разглядеть: улыбку сорванца, неуверенность девушки в танце, но огромное желание сделать всё как нужно, обеспокоенность жены за столом – её муж встал и слегка шатаясь принялся ходить из стороны в сторону и снимать всё на телефон.

– Что-то долго ты снимаешь! – долетело до Валентины.

Ещё один ангелок пролетел и шлёпнулся.

Часы показывают: пора забирать заказ. Она опустила руку с клочком бумаги и вдохнула глубже влажный воздух.

Сегодня девушка виделась с человеком, которого знала довольно продолжительное время, и их связывали истории. И в тот день они добавили ещё одну, свежую, лёгкую, серебряную, в блёстках. Это история о том, как радость может ни к чему не обязывать, она случается в момент, когда луч прожектора падает на поверхность и освещает площадку разноцветными пятнами. Внутри Вали в тот день зажигались дымные шашки красного цвета, стекала патока, качались на ветру китайские фонари из тонкого пергамента и подозрительно просто в её лёгкие попадал воздух и выходил из них.

Официальное время для танцев, официальное незапланированное время для её радости. Она вспоминала похожую картину, которая висит в Главном штабе. Её написал Хоффбауэр. Вале хотелось найти подобное и приблизиться к нему, и вот среди танцоров в круге Бутылки она видела «В Петербурге»[1 - Отсылка к полотну Шарля Хоффбауэра «В ресторане»].