Не возвращайтесь

– Курить вредно, я вас, как сын потомственного врача, предупреждаю… – Земляной улыбнулся, протягивая ей пачку сигарет. – Вам бы это пошло, у вас пальцы длинные, узкие, рука аристократки… Особенно, если украсить ее несколькими изящными кольцами.

Он немного подумал, затем включил зажигание, и машина покатила по проспекту в неизвестном направлении. Земляной молчал. Лариса испугалась.

– Куда вы меня везете, Антон Юрьевич? – дрожащим голосом спросила она.

– А что, занервничали? Вы же об этом мечтали десять минут назад, ведь так? – Земляной вел машину, не оглядываясь на свою оробевшую пассажирку, которая неумело затягивалась сигаретой в ожидании конечной цели их поездки.

Через десять минут машина вырулила к невысоким воротам перед частным домом в так называемых Профессорских дачах. Лариса только иногда, проезжая рядом на троллейбусе, любовалась послевоенной, крепкой архитектурой этого райского уголка, спрятанного за зеленью высоких деревьев почти в центре города.

– Заходите, – сказал Антон Юрьевич и открыл Ларисе тяжелую кованую калитку.

Они вошли в ухоженный дворик перед серым одноэтажным домом с мансардой. Все утопало в зелени, хотя чувствовалось, что скоро уже осень полноправно вступит в свои права.

На дорожках, выложенных из неизвестного Ларе пористого камня, кое-где лежали потемневшие свернутые трубочкой листья. Окна дома светились только на первом этаже. Лариса вопросительно посмотрела на Земляного.

– Не удивляйтесь, я же с мамой живу, – ответил он на её безмолвный вопрос. – Хочу вас с ней познакомить. Мне почему-то кажется, что вы ей понравитесь. Собственно, знаете, о чем я подумал, когда мы говорили о сигаретах и о том, что руки у вас красивые. Я подумал о том, что вы мне очень напоминаете мою покойную жену, хотя ни капли на нее не похожи. Она была миниатюрная женщина и притом кареглазая блондинка, а вы высокая голубоглазая шатенка. Но общее что-то есть в форме глаз и в их выражении, брови эти дугообразные… – он как-то небрежно взмахнул рукой, и Лариса увидела отражение своей брови вразлет, с которыми она постоянно боролась, подрисовывая дешевым карандашиком. – Какая-то прозрачность… – продолжал Земляной, – …и тайна, которая умному мужчине может принести бездну наслаждения, если, конечно, он все это удосужится рассмотреть.

Лариса, молча, стояла и слушала Земляного, как в гипнотическом сне. У нее было ощущение, что она не может пошевелить ни одной мышцей своего тела от бешеного удовольствия, которое разлилось по ее телу от одних слов Антона Юревича. Однако это было ложное ощущение. Как только Земляной легонько подтолкнул ее к крыльцу дома, Лара спокойно направилась к светящимся окнам.

Она все еще была заинтригована целью спонтанного визита в этот дом. Все знали, что Антон Юрьевич жил очень одиноко, что никто из треста, кроме двух-трех близких друзей еще по горному институту, не был у него в гостях. Лара вспомнила вдруг, совсем не к месту, как долго в тресте обсуждали тот факт, что хоронили его жену, не завозя в дом, а сразу после того, как отпели в церкви. И то, как секретарь парткома квохтал как курица в общей курилке, устроенной во дворе треста под развесистой липой, рассказывая о своем подвиге, когда он чуть ли не грудью прикрыл Земляного от неприятностей из-за «контактов» со служителями культа. «Вы же понимаете, друзья, что могут сделать с нашей продвинутой интеллигенцией за отпевание в церкви?» – говорил он курильщикам, не таясь от пробегавших мимо чертежниц. И вот теперь она в доме Антона Юрьевича. Ну не странно ли?

– Я, Лариса, никому своего логова не показываю, живу очень одиноко, – сказал Земляной, опять угадав ход ее мыслей.

«Может, он колдун?» – подумала Лара.

– Да вы не бойтесь, – улыбнулся он, когда увидел напряженное лицо молодой женщины на свету в прихожей. – Я хотел вам отдать кое-какие украшения покойной Алины. В связи с нашим разговором, они, видимо, могут вам пригодиться в будущем. А с мамой познакомить – просто необходимость. Я человек пожилой, нездоровый. Мало ли что случиться может! А у нас больше родственников нет.

Лариса вздохнула с облегчением, но в этом вздохе внимательный человек мог обнаружить долю разочарования.

В большой комнате, неярко освещенной единственным торшером, было довольно много мебели и старых картин. Но мебель, по мнению Лары, была пригодна только для любителей. На ее вкус – рухлядь: старые комоды, шкафы-горки с инкрустацией перламутром, странные кресла и диван-тахта с гнутыми спинками, обтянутые выцветшей шелковой тканью в цветочек. Короче, старина.

На шкафах стояли тяжелые ящички из темного дерева, в которых были разложены минералы. Лара присмотрелась к камням в ящичках. У нее не было геологического образования, как, впрочем, и образования вообще, но она много слышала в камералках * (сленг геологов, так называют кабинетную обработку геологических данных) разговоров о том, какие чудные коллекции иногда имеют геологи, помотавшиеся по городам и странам. И имя Земляного в этих разговорах мелькало чаще всего. Действительно, яркие и не очень, блестящие и тусклые камни, даже при мимолетном взгляде на них, произвели на Лару неизгладимое впечатление.

На тахте, имевшей вид распустившегося лепестка лилии, полусидела-полулежала очень пожилая женщина. Её кожа имела желтоватый оттенок и по виду напоминала пергамент. Прекрасные седые волосы были закручены тяжелым пучком на макушке головы. Глаза были молоды и задорны. Правда, их голубизна по-старушечьи вылиняла. Пальцы на руках украшали несколько громоздких колец с полудрагоценными камнями, красота которых только подчеркивала старость самих рук.

– Здравствуй, Антоша, – ясным голосом, который мог принадлежать только молодой женщине, сказала она. – Познакомь меня со своей спутницей, наконец. А то полчаса беседуете на крыльце, я уж истомилась, вас дожидаясь.

Антон Юрьевич подошел к матери, поцеловал с нежностью ее в лоб и, подав руку, осторожно поднял ее на ноги.

– Вот беда, эта старость, – засмеялась женщина. – Голова работает еще исправно, а тело слушаться отказывается. Раньше мне казалось, что молодость и красота – это вечное мое состояние. Ан, нет. Пришлось узнать, что такое беспомощность.

И она окинула Ларису внимательным взглядом. И тут Лара увидела, что Земляной как две капли воды похож на эту женщину, только, как выразилась бы супер-ироничная Зинаида Карловна – «мужской вариант». Горбинка на благородном носу, чувственные губы и шевелюра. Правда, прирученная мужским хорошим парикмахером.

– Знакомься, мама. Это наша Лариса, – сказал Антон Юрьевич, подвигая Лару поближе к старой женщине. – Мы с ней узнали несчастье в один день тогда. Помнишь, машину с Алиной вел шофер? Это был жених Ларисы.

– А, деточка… – вдруг дрогнувшим голосом проговорила мать Земляного и прикрыла веками глаза, видимо, чтобы не смотреть в этот момент на Лару или не выдать свои чувства. – И вам досталось от злодейки по имени «жизнь». Она редко, кого балует. Если уж возьмет в оборот, берегись.

– Лара, мою мудрую маму зовут Инна Максимовна, – сказал Антон Юрьевич, обнимая за плечи еле стоявшую на ногах старушку. – Но я должен вас предупредить: она очень наблюдательна, умна и логична.

– Милый мой сын, – засмеялась Инна Максимовна, – неужели может быть нелогичной женщина, муж которой сорок лет преподавал логику!

И добавила, обернувшись к Ларисе:

– Пойдемте, устроимся поудобнее в креслах и угостимся чаем, и поможет нам сервировать стол мой ненаглядный сын! – и она улыбнулась Антону Юрьевичу так мягко и многозначно, что Ларисе стало жалко себя, ведь ей никто и никогда так не улыбался. Даже ее смешливый Петя. Не говоря уж о родителях, которые день и ночь работали на заводе, чтобы прокормить семью. Не до улыбок им, видимо, было.

Лариса несмело уселась на краешек кресла, которое, она это знала из фильмов про «старую жизнь», называют «вольтеровским». Инна Максимовна напротив нее, весьма удобно и покойно расположилась в парном чуде ушедшей эпохи, а Земляной перенес несколько подушек с тахты и аккуратно подоткнул ими спину матери. Под ноги старушки он подставил небольшую резную скамеечку.

– Ну вот, теперь можно обстоятельно поговорить и познакомиться поближе, – сказала, вздохнув, Инна Максимовна. – Сколько вам лет, Лариса? Говорите, не стесняйтесь, – добавила она, видя, что Лару немного смутил ее вопрос.

– Почти тридцать.

– «Почти» не считается, – улыбнулась Ларе необычная собеседница. – Вы замужем?

– Нет, мама, Лариса не замужем, – сказал подошедший с подносом Земляной.

– Да, не замужем… вы знаете, так трудно найти человека, мужчину, который бы и нравился, и любил, и все такое прочее… – сказала Лара, делая паузы.

Инна Максимовна засмеялась.

– Я догадываюсь, что термин «и все такое прочее» весьма обширен и включает в себя, прежде всего, сексуальную совместимость, – сказала она.

Лариса покраснела. Слово «сексуальность» для нее было запретным с юности. Да и вообще, оно было крайне редким в обиходе людей ее круга и выдавало не то, что особый статус говорившего, а скорее его особое отношение к этой сфере жизни.

– Мама, не смущай гостью, не стоит ее знакомить с теорией «стакана воды» из твоей молодости, – сказал, улыбаясь, Земляной. – Она у нас славится своим пуританским поведением, а твои фрейдовские идеи могут ее испортить.

Лариса постеснялась переспросить, что Антон Юрьевич имеет в виду под «фрейдовскими идеями» и «стаканом воды», но догадалась, он понял – разговор о сексуальности ей не очень понравился.

Чай был налит в тончайшие фарфоровые чашки, белые снаружи и расписанные нежнейшими розами изнутри.

– Прекрасный сервиз, – сказала мать Земляного и, подняв одну из пустых чашек, повернула ее к свету. – Посмотрите, как она прозрачна и невесома. Я их случайно купила, когда отдыхала в Сочи в период, когда сервиз стоил три зарплаты простого работника. Летом в Сочи отдыхали в мое время люди небедные, но и им было, оказывается, не до чая в этих райских кущах.

– Мама, – меняя тему разговора, сказал Антон Юрьевич, – мы сегодня с Ларисой ездили на кладбище. Там все по-старому. Но наш с ней философский разговор стал поводом для знакомства Ларисы с тобой.

Инна Максимовна аккуратно поставила чашку на блюдце.

– И о чем же вы говорили? – спросила она после недолгой всеобщей паузы.

– О смысле жизни, – просто ответил Земляной.

– Хорошая тема, сын. Только неблагодарная. Поверьте мне, Лариса, самые несчастные люди на свете – это те, кто ищет смысл жизни. Чем больше прилагаешь к этому усилий, тем меньше смысла находишь в жизни вообще, а в своей – особенно.

– Так что же делать, мама, не искать? – Земляной раздраженно, как показалось Ларисе, отодвинул стул и отошел к шахматному столику за сигаретой.

– Разве я говорила, что не стоит искать? – переспросила Инна Максимовна и горестно вздохнула.

Лариса поняла, что мать с сыном продолжают какой-то старый спор, и ее присутствие их сдерживает.

– Мама, я хотел бы отдать Ларисе некоторые из украшений Алины, – сказал Земляной, прикуривая две сигареты, одну из которых он протянул Инне Максимовне, предварительно вставив в длинный и очень изящный мундштук. – Они же не последние. Ты не против?