Д. Р.
Мне ли не пожалеть Ниневии,
города великого?
Сыр Ниневия месит
И новых ягнят купает,
Белеет в ночи известкой
И жиром бараньим тает.
Жирны её менялы,
Брови сурьмят её девы,
И не могут руки правой
Они отличить от левой.
А ты пожалел растенье! –
Господь говорит Ионе.
– А мне без тебя зачали
Мальчика в царском доме
И девочку – на соломе.
А. Я.
I
Я знаю, ты еще живой,
Поскольку говоришь со мной,
А мёртвые не имут речи.
Что в землю лёг в чужом краю –
Твою манеру узнаю,
И пью за дух противоречья.
Когда простят тебе твой грех,
Приди спасти меня от тех.
(Тут есть, кому меня обидеть.)
Ко мне Вергилия не шли –
Я ад узнала на земли,
А рая мне вовек не видеть.
сентябрь 1978 г.
II
До смерти.
До раздранья здешних пут.
А после смерти – глубже и прочнее.
Договорим. Предполагать я смею,
Что нас теперь уж больше не прервут.
Гляди, как просто! Смертная тоска –
Она на то и смертная, что смертна
Нас достают, как письма из конверта –
Два вкривь и вкось исписанных листка.
июнь 1989 г. (Анатолию Якобсону)
«Мне шел тогда шестнадцатый…»
I
Мне шел тогда шестнадцатый.
В Москве. Как будто вечно чьи-то именины.
На кухнях гул: Читали? – Ну, конечно!
И виселицей на полях “Полтавы”
Лицейский пир ещё не омрачен.
Как он бы нам теперь казался жалок!
Ещё была Ахматова жива,
И пел Булат о двориках арбатских…
II
Взлетели цены. Началось безумье
Специальных школ, лечебных голоданий,
Подсвечников со львами и тарелок,
Парящих над Театром на Таганке.
Великий Чаплин шёл в “Иллюзионе”,
С сеанса выйдешь – глядь, а век-то – новый!
Мы вундеркинды; мы его экстерном
В полвека проскочили – с баррикад
До декаданса.
В довоенном френче
Тень императора являлась в электричках,
И многие бежали за три моря…
1979
«Нас учил философ вдохновенный…»
Нас учил философ вдохновенный
Истине, сверкающей, как солнце.
– Холодно козлику в тумане!
Страшно молодому под звездами!
Изучай геометрию, мальчик!
Слышишь, как поют, вращаясь, сферы?
(Холодно козлику в тумане!
Страшно молодому под звездами!)