Владивосток и другие мужчины

Свой чёрный блокнот, полный женщин, он где-то потерял. Брюнетку и Блондинку тоже.

    Владивосток, 2016

Автобус «Россия—Китай»

Если бы её, Москвичку, разбудили ночью и спросили, сколько может идти автобус из России в Китай, она спросонья попыталась бы перевести километры в неделю. Он же, Приморец, знал определённо: 30 минут. Да, каких-то полчаса, и он переносился из Краскино, где родился, в Хуньчунь, который обожал. Из привычного мира в необычный. Пропускная возня на российской границе, конечно, тоже заняла бы время. И всё же… «На Хуньчунь» – этот автобус соединял миры. Он возникал на центральной остановке его родного Краскино дважды в день. Чаще всего уже был полон – он шёл из Славянки. Все эти люди стремились в соседний, но совершенно заграничный город.

Когда-то Приморец ездил в Хуньчунь вместе с мамой, папой и старшим братом на каникулы, а то и просто на выходные: горы чего-то в кисло-сладком соусе в ресторанах, «можно всё!» в дешёвейших магазинах игрушек, новые футболки с героями премьерных мультфильмов на груди. Затем он с друзьями стал наведываться туда, чтобы развлечься «по-взрослому»: китайский массаж, зелёное пиво, смешливые девчонки на дискотеках. А теперь вот она. Его московская любовь. Сидела с ним в обнимку в салоне автобуса и с нетерпением ждала отправления. Прямо как он в детстве.

Москвичка предавалась воображению. Какой он будет, её первый Китай, за руку с любимым? Приморец предавался воспоминаниям. Он отбирал те из них, что пригодятся его возлюбленной в прогулках по Хуньчуню.

«Никакого шопинга! Будем смотреть Китай и китайцев, а не ценники в лавках», – помнится, заявил папа перед первой семейной поездкой. «А то!» – посмеялась мама. В Краскино отец возвращался всё-таки в новой куртке и с тюком новых штор для дома. А мама всё время пути расспрашивала сыновей, как им Китай – их первое в жизни путешествие. Приморец вспомнил это так явственно, что улыбнулся про себя. Когда они будут возвращаться с Москвичкой, он тоже станет приставать к ней с подобными расспросами. Её впечатления – это теперь самое интересное для него в китайской поездке.

Автобус тронулся. Пассажиры оживились. «Ну, курица не птица, Китай не заграница!» – громко сказал седой мужчина, ехавший из Славянки. Пара полнотелых туристок его возраста залилась смехом. Кто из сорока трёх пассажиров рейса на Китай бывал хоть раз в Москве? Далеко не все ответили бы «Я!», спроси их об этом. Но в Хуньчуне бывал каждый из них, и не раз. Кто-то ехал теперь в ближайшую Поднебесную «проветриться», многие – обновить гардероб, иные – балдеть под сильными руками хрупких китайских массажисток, некоторые – обзавестись дешёвыми зубными протезами. И все без исключения – насладиться экзотической едой за гроши.

В памяти Приморца всплыл случай, когда он, уже взрослый, забрёл в ресторанчик, неизвестный туристам. Потолок и стены были оклеены газетами, повсюду висели рисованные сценки из коммунистической жизни Китая 50-х, торчала солома из углов, целый занавес из сушёной кукурузы украшал пространство у стойки администратора. Сама же администратор обладала безупречно-красивым маньчжурским лицом. Красавица нахмурила брови, когда он попытался сфотографировать её. И тут же растаяла, когда он заявил «Во ай ни!», дескать, я тебя люблю. Согласилась на всё. Это всё заключало в себе сколько угодно фотокадров.

Но если маньчжуры в Хуньчуне были немногочисленны, то корейцев там обитало столько же, сколько и самих китайцев. Вывески и надписи в приграничном городе повсюду были на китайском, корейском, английском и русском. На русском – очень забавные. То набредёшь на «Разбойничий магазин», продающий фальшивого «Луи Вюиттона», то на «Клёвый» с подписью «Лида и Саша» на вывеске, то увидишь парикмахерскую «Хуй Хуан», то «Протухты», заявленные на фасаде гастронома. Приморец обнаруживал и заведения со словом «собачина» на входе. Да, вот так. Хочешь – иди отведай мясо друзей человека в корейском кафе, а хочешь – жареных личинок шелкопряда в китайском. Или ещё массу существ, подаваемых с уличных лотков, на которых всегда что-то шкворчит в масле и дымится в бульоне…

Нет, нет, пожалуй он не станет предлагать такое своей Москвичке. Русские девушки, как Приморец убедился на практике, не слишком любопытны к глубинам восточной гастрономии. Другое дело парни. В детские годы во время экскурсии на шёлковую фабрику на глаза группе юных туристов попалась коробка с личинками шелкопряда. Толстые короткие гусеницы лениво пошевеливались. И тут брат взял его на слабо. Сможет ли младшенький утянуть и слопать личинку. Вокруг резвились девчонки. Отступать некуда. Несчастная личинка была хрустко разжёвана и частично проглочена. В тот момент его мутило. Он выстоял. Зато после он мог хвастаться своим геройством направо и налево. Шелкопряда в кафе так ни разу и не заказал до сих пор.

И всё же он отведет свою любимую на шёлковую фабрику в Хуньчуне. Там интересно.

Он обратит её внимание на ясени, растущие в китайском городе вверх корнями. Да-да! Саженцы втыкали кроной в землю. И живучие китайские деревья были вынуждены распускать зонты новых крон сквозь корни, зависшие в воздухе.

И, главное, он научит Москвичку различать между собой китайские, корейские и маньчжурские лица.

Интересно, а что любимая скажет, когда многочисленные вело- и моторикши вперемешку с автомобилями не уступят ей дорогу даже на пешеходном переходе? Движущийся Китай – он и не намерен уступать тем, кто стоит на одном месте.

А понравятся ли ей деревенские ослики? Запряженные тележками, они нередко дремали на тротуарах, пока их хозяева вели торговлю с прохожими. Ослики прибывали в Хуньчунь из окрестностей. Тележки были нагружены большими утиными яйцами, стожками зелени, сливами и ранетками.

Но первым делом он отведет её в монастырь Линь Бао. Триста лет назад эта обитель буддизма с загнутыми крышами высилась на сопке в священном одиночестве среди природы. А теперь к ней вели широкие ухоженные проспекты многоэтажного города, выросшего из захудалой деревушки за какую-то четверть века. За годы новой дружбы русских и китайцев. Огромный позолоченный Будда возлежал на самой высокой точке ландшафта. Год за годом он безмятежно наблюдал за тихим течением реки внизу. И за людьми, менявшими всё вокруг себя.

Приморец же больше всего любил наблюдать за хуньчуньцами по выходным на центральной площади. Особенно вечерами. Казалось, все жители города собирались там. Сумерки разбавлялись разноцветными огнями, пахло варёной кукурузой, жареным тестом и пикантными приправами, звучала сладкая китайская музыка. А выстроенная, как на параде, сотня-другая женщин синхронно танцевала один и тот же танец. Китаянки грациозно изгибали руки. Мужчины в сторонке созерцали сие действо. Таких дискотек нигде, кроме Китая, он не видел! А молодые парочки в другом конце площади отжигали по-иному – танго, сальса, бачата. Чуть поодаль мастера у-шу выписывали таинственные символы руками и ногами. Подростки катались на скейтах. А малыши – на игрушечных рикшах. Он смотрел на хуньчуньцев и любил их всех. Просто потому, что они такие. Люди из другого космоса и такие близкие одновременно. Его наполнял восторг.

А что ощутит его любимая Москвичка, когда увидит это?

И непременно они вместе зайдут в канцелярскую лавку! В одну из поездок Приморец целенаправленно нашёл такую. Как он и ожидал, там продавались географические карты. Его взгляд остановился на политической карте Китая. Выгорая на свету из окошка, она развенчивала миф. Миф, будто бы китайцы всю территорию до Урала закрашивают в свой китайский цвет. Что ж, Поднебесная в хуньчуньской лавке имела ровно такие же очертания, как и в русских атласах. Она, как всегда, на карте была похожа на птицу. И за восточным её крылом Приморье пряталось от глаз далёкой Москвы.

Тем временем автобус оставил позади последние километры перед границей и отдался в руки пограничникам. С российской стороны вокруг был только лес. Одним лишь кустам да деревьям разрешалось жить здесь. Людям же запрещалось даже ступить за «систему». А там, на китайской стороне, человеческая жизнь вовсю бурлила сразу за КПП – дома, огороды, склады, дороги.

После паспортных смотрин и таможенных ритуалов автобус пересек границу. Сейчас они покинут салон, быстро пройдут китайский контроль. Выйдут из терминала пропускного пункта. И сразу почувствуют Китай. Еще до того, как их подберет шаттл, идущий в центр города.

Приятен ли ей будет ей запах Китая? Лично его этот запах волновал и притягивал всякий раз, когда он выходил из автобуса в Хуньчуне. Аромат другой страны, другой жизни. Вместе с запахом в мир его ощущений входили и китайские звуки. В речи соседей не слышно резких сочетаний, а сплошь поющие да мяукающие. Поэтому слушать женщин Хуньчуня ему было приятнее, чем мужчин. Китайский язык – определенно женский, казалось Приморцу. Впрочем, в этом приграничном городе и стар и млад могли изъясняться по-русски – на рынках, в кафе, в салонах связи и в магазинах. Ему же удалось за все поездки выучить только несколько выражений по-китайски. Самых необходимых. Чтобы здороваться, благодарить и признаваться в любви молодым продавщицам и официанткам. Да и то, китайцы добродушно ухохатывались, когда он пытался произносить всё это. Он не мог уловить непостижимые тона. И они, щадя Приморца, отвечали ему на мяукающем русском. Его это всегда потрясало. Как это, вдруг, население китайского города умеет говорить на его языке? Но так было не всегда.

Сестра отца первая из всего семейства побывала в Китае. Когда рухнул железный занавес. Как сейчас он представил себе широко открытые глаза своей тётушки и её громкий возбуждённый рассказ о том, что она увидела по ту сторону границы. В 1992 году русского языка там никто не знал, ибо пути великого Мао резко повернули в сторону от СССР ещё после смерти Сталина. Первые с тех пор гости из Приморья удивились тому, что китайские соседи чуть ли не поголовно ходят в одинаковой синей одежде форменного типа. А те, что побогаче, демонстрировали всё, что имели сразу. Они надевали по две-три рубашки, расстегивали пуговицы верхних, чтобы было видно нижние. Общались в те годы китайцы с русскими по-английски. И всего-то одним-единственным словом: «change»[4 - Менять (ся) (англ.).]. Сейчас и представить трудно, но еще недавно с русской стороны в китайское приграничье тащили плойки, фены, фотоаппараты, шапки, пальто, военную форму, украшения. Ликвидны были даже не новые. Главное – советские. Вот так тётушка в Китае и обменяла милицейскую шинель на длинную кроличью шубу. В России продала её за деньги, которых ей хватило на первый в жизни японский автомобиль. Конечно, тоже не новый. «Change», этот мощный зародыш приграничной торговли затем явился на свет плодом – благосостоянием граждан, нечаянным прежде. По обе стороны рубежа. Новый семейный бюджет тётушки не дал ей долго сидеть на одном месте. Она покинула Владивосток ради Москвы.

Собственно, Москва, как и вся «та» Россия, была до поры для Приморца далёкой небылицей. Её Кремль, берёзовые рощи, широкие равнины, снегири, рябины водились лишь где-то в речах учительниц. Да в картинках из букваря, ничего общего не имевших с Россией «этой», родной, расположившейся на карте мира за восточным крылом у Китая. Китай же был Приморцу близок и очевиден. С его городом Хуньчунем и такими же, как в Приморье, сопками. А тётушка уехала в Москву с семьёй и какой-то грандиозной коммерческой идеей в голове. Там у неё всё получилось. Приморец побывал в гостях у тётушки спустя много лет. От первой встречи с Красной площадью и собором Василия Блаженного у него перехватило дыхание. Москва оказалась правдой. Настолько правдой, что подарила ему возлюбленную. А он теперь подарит лучшей в мире Москвичке свою Поднебесную.

Водитель заглушил автобус возле китайского терминала пропуска. У входа два невозмутимых льва из гранита ждали русских. Двери автобуса открылись.

    Владивосток, 2016

Весёлая история в городе V

Она смотрела в эти великолепные карие глаза и смеялась. Он говорил, говорил, а там, за его длинными ресницами, бурлила любовь. Любовь была похожа на крепкий закипающий кофе: тысячи горячих пузырьков зарождались, росли и безнадежно лопались, однако тут же им на смену возникали новые… Но кофе был безжалостно снят ею с огня:

– На самом деле, терпеть не могу у мужчин карие глаза! Они какие-то женские. Подойди к зеркалу и посмотри себе в зрачки – точно такие же у моей мамы. Как, например, после этого я могу спать с тобой, ты подумал?

– Я не хочу спать с тобой. Я люблю тебя. Даже не жду, маленькая дура, что ты поймешь это прямо сейчас.

Но из его ответа она услышала только «не хочу спать с тобой» и жутко разозлилась:

– Да, неужели?! Тогда можешь сегодня остаться ночевать у меня. Раз ты такой безопасный, ляжешь со мной на кровать. Тем более что на пол нечего постелить в этом доме. Но учти! Я привыкла спать голой.

Он тоже был слишком юн. Остался и лёг с ней под одно одеяло. Она умудрилась своим узким тельцем занять всю постель. Ему же пришлось громоздиться с краю на боку лицом к ней (спиной ведь было бы неприлично!). Он изо всех сил старался никоим образом не коснуться её. И хотя было жарко, он всю ночь дрожал. Эта дрожь так и не дала заснуть ни ему, ни ей.

Утром, когда он уходил, она даже не предложила ему сварить кофе. Конечно, затем скучала. По его словам о любви.

* * *

Она смотрела в эти потрясающие голубые глаза и смеялась. Он мало говорил и только по существу, приложив ладонь к щуплой груди, но целый Северно-ледовитый океан штормил за его белёсыми пушистыми ресницами. И весь этот океан любил её одну. Ледяная толща трескалась вдоль и попёрек, а наружу вырывалось круто солёное море… Но со стихией она управилась несколькими фразами:

– На самом деле, терпеть не могу худых мужчин! У тебя интересные глаза. И жаль, что такая костлявая фигура. Я ещё тогда на пляже обратила внимание, какой у тебя ужасно впалый живот.

– При чем тут живот? Разговор ведь о серьёзных вещах. Я люблю тебя! Я хочу, чтобы ты стала моей женой. Ты согласна?

Однако серьёзные слова из уст молодого влюблённого мужчины только забавляли её. И ей захотелось развлечься по полной:

– Ну-ка, открой шторы!

Он автоматически выполнил её требование, напряженно ожидая ответа. А она, вскочив на подоконник, под собственное «ла-ла-ла» устроила шоу для вечерних сумерек за окном первого этажа: выписывая бедрами восьмерки, стала снимать с себя одежду и вульгарно встряхивать волосами. Шоу длилось секунды, но вечерние сумерки плотоядно завыли тормозами и клаксонами проезжавших под окном автомобилей. Эти звуки вывели его из оцепенения. Он резко выключил свет и смёл её с подоконника.

Она убежала из его квартиры, возбуждённо полагая, что теперь он её ненавидит. Несколько дней подряд ждала его гневного звонка, предвкушая новое развлечение. Но дни предвкушения выросли в недели пустоты. А на дне той пустоты скопилась маленькая и холодная, как северное море, капля стыда.

* * *

Она смотрела в эти изумительные жёлто-зелёные глаза и смеялась. Он говорил, кричал, приводил доводы, умолял. А за его изогнутыми ресницами рычал и метался зверь. Зверь был хищный, красивый и почти не приручаемый… Но она с лёгкостью превратила его мощный рык в жалобное скуление:

– На самом деле, терпеть не могу мужиков из автобизнеса! Даже поговорить не о чем. Безусловно, у тебя красивое тело, мышцы. Зато ты не ходишь в театр, не читаешь книг, не пьешь «калуа», не учишь языки и не понимаешь меня совсем. Du bist einfach ein Tier.[5 - Ты – просто животное (нем.).]

– Не знаю, что ты сейчас сказала. Но я люблю тебя! Не вижу ни одну бабу, кроме тебя. Сама-то понимаешь?! И когда мне ходить в театр, учить языки? Я же не сплю сутками, ношусь по делам, чтобы заработать! Заработать на твои умные книги и твой «калуа»! Не бросай меня, не уходи!