Володя смутился. Ему очень хотелось дойти до Фонтанки вместе с Ниной этим теплым сентябрьским днем, но требование родителей возвращаться домой сразу после уроков? Соблазн оказался сильнее, и он радостно кивнул.
Конечно, Смирнов насыпал им полные карманы конфет, как Володя не отказывался и не пытался сунуть ему свою мелочь. Они вышли на улицу, и Нина защебетала о чем-то своем, о гимназии, о Синьке, о какой-то подруге, которая вчера попалась со шпаргалкой.
– Вы никогда не пользуетесь шпаргалками, Володя? Ведь вы такой умный… все знаете и много читаете! А вот у нас в гимназии…
Володе было просто и легко с ней. И, немного помолчав, он начал рассказывать ей про свою гимназию, про директора и строгости с поведением.
– Володя, а вы любите кинематограф? Мы с папой ходим иногда. Ну конечно, любите, кто же не любит…
Володя замялся. Вот уже несколько недель у него был новый секрет.
– Я… Да. И знаете что? Мне теперь кажется, что это даже интереснее, чем театр. Нина, я бы сам хотел делать фильмы. Знаете что? Я рисовал – как будто кадры, там сказки, и подсвечивал, и показывал своей маленькой сестре – как будто в кинематографе. Такой аппарат, знаете…
Нина слушала заинтересованно, иногда переспрашивая:
– Что это за аппарат? Что такое – кадр?
На углу Забалканского и Загородного стояли гимназистки, и в одной из них Володя к своему ужасу узнал собственную сестру.
Эля тоже заметила брата, и, что-то сказав подругами, направилась к детям.
– Добрый день! – поздоровалась Нина.
Эля не удостоила ее взглядом.
– Мне казалось, ты наказан эту неделю и должен сразу после уроков идти домой? – обратилась она к Володе.
Он угрюмо молчал. Нина улыбнулась:
– Простите его, это я виновата… я попросила вашего брата помочь мне с корзинкой. Но сейчас я уже дошла, и Володя прямо сейчас побежит домой. Он не виноват, это все я…
Эля бросила на нее презрительный взгляд:
– Помочь с корзинкой?
Володя рассвирепел. Презрение в голосе сестры было слишком явным.
– Да, помочь с корзинкой! – резко сказал он, – и мы еще не дошли. Нам на Фонтанку! Идемте, Нина!
И, подхватив корзинку, он быстро пошел по Забалканскому. Нина поспешила за ним.
– Ну погоди, отец тебе покажет! – прошипела Эля вслед.
Дети молча дошли до Фонтанки. Нина на минутку заскочила в подъезд, где оставила свою корзинку, и вышла оттуда с пустой. Так же молча они двинулись обратно.
Нина остановилась и нерешительно коснулась Володиной руки:
– Мне жаль, что так вышло, Володя. Опять родители рассердятся? Надо же, как неудачно – и подрались вы из-за меня, и сегодня… простите меня.
Володя порывисто остановился:
– Нина! Я буду драться… и дома… наплевать! Я с вами… я для вас…
И, покраснев, он замолчал, не зная, куда девать руки и глаза. Наконец он поднял взгляд, ожидая увидеть насмешку или смущение.
Нина спокойно смотрела на него. Чуть-чуть покраснев, она улыбнулась:
– Спасибо, Володя.
До дома они дошли молча. Около лавки Нина ласково взяла Володю за руку:
– Мы с папой будем ждать вас через неделю. Приходите!
И, кивнув, она скрылась в лавке.
Дома была гроза. Элька, конечно, успела рассказать о том, что Володя ослушался отца, о том, что нахамил ей при «маленькой лавочнице», и о том, что у него неподходящая компания. Родители были единодушны – после уроков сразу домой, заниматься, и никакой дружбы с Ниной.
– Это ее влияние! – сказала мама, – до того, как ты с ней связался, ты был хорошим, послушным мальчиком.
Хорошим и послушным Володя никогда не был, тут мама лукавила. И Нина тут была ни при чем. Почему они не могут дружить? И Володя угрюмо сказал:
– Нет.
– Что – нет? – удивилась мама.
– Я все равно буду с ней дружить.
– Ты слышал? Мы запретили, – угрожающе сказал отец.
– Я все равно буду с ней дружить, – повторил Володя.
– Негодяй! – загремел отец, – ты слышишь, Соня? Нет, он совсем отбился от рук.
Володя плакал, отец кричал и грозил сыну всевозможными карами, мама старалась отца успокоить. Отец схватил Володю за плечи:
– Проси прощения! И – еще раз – никакой дружбы!
– Я все равно буду с ней дружить, – повторял Володя сквозь слезы, – все равно буду, что хотите делайте!
Отец схватил его и повел в свой кабинет. Поставив мальчика перед столом, он сказал:
– Будешь стоять тут до тех пор, пока не одумаешься. И не попросишь прощения.
Сам он сел за стол и попытался сосредоточиться на бумагах, изредка поглядывая на сына. Сначала Володя всхлипывал, потом перестал, просто стоял, глядя блестящими глазами куда-то в стену.
Прошло полчаса, час. Уставший Володя переминался с ноги на ногу. Отец листал бумаги и делал какие-то пометки. Мама заглянула в кабинет:
– Яков, может быть, хватит?