Плетён и две батонки
Танцевать-то мне не хотелось. Так я Сашке и сказала. Пойдем, говорю, лучше к дому, погуляем. Он удивился – я ж до плясок-то сама не своя была. За руку взял меня, и пошли – по дороге к речке.
Я до сих пор вспоминаю – сердце падает. Кругом снег, фонари редкие, но луна в тот вечер светила и звезды сияли. Он меня за руку держит, я к его плечу прижимаюсь – век бы так шла. Он заметил, что я молчу, и говорит – ты не замерзла, Галя?
Тут я ему все и сказала. Смотрю, сжался весь, глаза сощурил. Я говорю – вот как, Сашенька. А он мне, зло так – а точно мой ребенок-то, Галя? А может, и не мой вовсе?
Я так и обмерла. Я думала – ну рассердится, что рано, что свадьбу раньше делать придется, а ведь он-то по весне хотел. Но что б вот так? Я стою – что сказать – не знаю. А он мне – что молчишь? И за руку меня как дернет. Тут уж я очнулась. Кричу: Саш, ты что хоть? Ты как такое подумать мог? У меня ж никого… а он мне в лицо смеется. Смеется, а у самого слезы на глазах. Слово обидное мне бросил, оттолкнул и по дороге побежал. Я за ним, но разве ж поспеешь? Он же у нас в школе спортом занимался, бегом и лыжами.
Как мне страшно было! У нас же тут и волки есть, и медведи. Бегу по дороге, слезы льются, как какой шорох где заслышу – в снег у дороги бросаюсь. Сама не помню, как до дому добежала. В кухне летней спряталась, дрожу вся. Кое-как слезы уняла, умылась да в дом проскользнула. Мамка сквозь сон говорит: ты что ли, Галька? Смотри мне, по ночам болтаться, полуношница… я скорей в кровать, одеялом закрылась и затаилась.
Ох, что я за ту ночь только не передумала! Все думала-думала, как дальше быть. За слово то я не обиделась – у нас в деревне такими словами, почитай, разговаривают, а не ругают. И что в лесу бросил – ну, вспылил парень, с кем не бывает… дошла же я, не замерзла, и медведь не съел. Ничего. Я о другом думала. И надумала.
Утром встала, матери сказала, что в город надо по учебе на два дня, у подруги заночую. На работе больнице отгул попросила, в город поехала. Там в больницу. Я когда училась, практику там проходила, как раз в гинекологии. С тамошней завотделением отношения хорошие были. Я ей все рассказала, и она меня в тот же день и устроила. Быстро все прошло, наркоз хороший, ничего и не чувствовала почти. Сутки на койке полежала, а потом встала – как и не было ничего.
Приехала обратно в деревню, мать говорит – что ж ты Сашке-то не сказала, что в город едешь? Он ведь туда вчера пешком пошел за тобой. Автобуса-то не было вчера. А до города – тридцать километров.
Вечером приехал он на автобусе, меня вызвал. Пошли с ним к клубу. Погода в тот день испортилась, завьюжило. Он мне и говорит: Галя, я вчера в город ходил. За тобой. Боялся, что ты насовсем уехала. Ты меня прости, дурака. Сам не знаю, что на меня нашло. Выпили немного с ребятами после работы, вот тебе и наговорил незнамо что. Нам ведь жениться надо скорее, Галя?
Я говорю, нет, Саша, не надо нам скорее жениться. Нет ребеночка больше.
Смотрю, он побледнел весь, губы дрожат. Как нет, говорит?
Я ему и объясняю – нет ребенка. Что за жизнь у него была бы, у ребенка-то – если отец не верит, что его это ребенок?
Сашка мне кричит – со зла я сказал, выпил, говорю ж! А я ему продолжаю – ну вот выпил. Я-то от тебя все снесу, а потом ребенку по пьяни ты сказал бы – не мой ты сын? Нет уж – не веришь, так не веришь.
Сашка уже слезами плачет – да как ты могла? Ты же мне ничего не сказала и ребенка нашего убила! А я ему – нашего? Да ты ж еще два дня назад меня толкал и кричал, что не твой ребенок!
Повернулся он и пошел по дороге. А я домой пошла. Ни слезинки не пролила.
Мы с ним потом помирились, конечно. И даже еще гулять ходили. Но разбитого не склеишь, так потихоньку и разошлись. У меня дедушка в городе умер и квартиру мне оставил, я туда переехала. Димку встретила, поженились мы. Катенька родилась. А он на курсах повышения Аньку встретил. Она в него вцепилась – страсть. На пять лет его старше, страшная, и дочка есть. А ему уж все равно было, он на ней и женился.
Я потом, когда в деревню приезжала, его редко видала. Анька его пьяного из дома не выпускала, а трезвым он уже редко бывал.
Мы с ним потом еще только раз разговаривали. Он в больницу приезжал, на капельницы. Пил же страшно, его Анька и подшивала, и капала, да что уж толку. Из больницы пришел ко мне, я одна дома была. Чаю налила ему, сели за стол. Я говорю, как, Саша, поживаешь? Он рукой махнул. Потом говорит: что мы наделали, Галя? Я говорю ему, что вспоминать, Сашенька. Что уж теперь поделаешь – у меня семья, у тебя тоже. Он усмехнулся грустно так. Встал, я его провожать вышла. В коридоре обнялись. Он щекой мне к голове прижался, как раньше, и шепчет – люблю, люблю! Повернулся и ушел. Навсегда… А я и поплакать не успела – мой с работы вернулся, злой, да выпил где-то. Пока его унимала, дети вернулись. А ночью сон сморил – устала за день, ведь с ночной смены была.
А где-то через год он умер. Мамка с деревни позвонила – Галька, Сашка-то умер. Я на похороны пошла, розы купила. Анька его на гроб кидалась, выла – смотреть противно. А он такой спокойный лежал. Мы на поминки не пошли, с бывшими одноклассниками помянули.
Она замолкает. Долго сморкается в платок, сворачивает его, убирает в карман. У нее уже внук, недавно женился младший сын. Дома порядок, недавно сделали ремонт, даже смогли поставить стеклопакеты. В кредит, правда. Ну ничего, за кредит они расплатятся. А еще у нее есть мечта – она очень хочет в Петергоф, посмотреть фонтаны. У нее на кухне висит календарь с фонтанами. Может быть, по осени, когда выкопают картошку.
