– Бедный ты мой мальчик… и сказать-то мне тебе – нечего. Что же он наделал, дурачок… Ну, не плачь больше, сынок. Ничего не поделаешь.
– Как он теперь будет?
– Плохо будет, Володя. Ну, потом приспособится. И слепые ведь живут, и калеки. Пойдем чаю выпьем с тобой? Или еще посидим? Дрожишь весь…
Дверь распахнулась, вбежала Нина.
– Папа, что с Володей? Что с тобой?
Володя почувствовал, как к глазам снова подступают слезы. Арсений Васильевич вздохнул:
– Ниночка, потом расскажу. Ты нам чайку не сделаешь?
– Папа!
– Ниночка, с Володей все хорошо.
Нина кивнула и тихонько вышла из конторы. Арсений Васильевич внимательно посмотрел Володе в глаза:
– Я тебе сказать хочу, Володенька. Береги себя. Когда что затевать будешь – всегда помни, что у тебя папа, мама, сестренки. Понимаешь? И Нина вот за тебя переживает. И я. И друзья у тебя есть. Подумай сто раз, потом сделай. Хорошо?
Володя кивнул:
– Понимаю.
Они поднялись в квартиру. Нина собрала чай, Арсений Васильевич пить не стал:
– Ребята, вы пейте, а я пойду. Николай раньше уйти хотел, мне его отпустить надо.
Он ушел, и Володя рассказал Нине про искалеченного мальчика. Нина слушала, всхлипывая.
– Нина, как он теперь будет?
– Я не знаю… – всхлипнула Нина, – не знаю. Это даже представить-то страшно.
– Нина, а как ты думаешь – он герой?
Нина задумчиво играла ложкой.
– Не знаю.
– Понимаешь, – сбивчиво заговорил Володя, – если он герой, то… как тебе объяснить? Ну, тогда можно думать, что это все не зря, потому что за родину пострадать – это же не так обидно… ну, понимаешь?
– Понимаю, кажется. Только знаешь, Володя? Это взрослым – может быть. А нам… когда на санках кататься хочется или книжку почитать…
Володя с шумом втянул в себя воздух, стараясь сдержать вновь подступившие слезы. Нина сочувственно смотрела на него:
– Да не стесняйся ты меня!
Володя снова заплакал, Нина тоже.
Наконец он поднялся:
– Я пойду, мама ждет уже.
Мама была чем-то встревожена и не обратила внимания на заплаканного сына. Володя быстро скользнул в свою комнату, сделал уроки. Мама позвала ужинать, Володя отказался – сказал, что немного болит голова, он лучше пораньше ляжет спать.
Всю ночь ему снились кошмары – вот он после ранения ползет по полю, ничего не видит, не знает, куда ползти. Володя просыпался с бешено бьющимся сердцем, лежал некоторое время, вставал, ходил по комнате, потом ложился снова, засыпал – и снова полз куда-то в полной темноте.
Утром он проснулся совсем больным. Попытался было отговориться от гимназии, но мама, потрогав лоб, решительно отправила его из дома.
В гимназии было еще тревожнее, чем вчера. Повсюду говорили только о Вите. На большой перемене Штемберг созвал учеников в актовый зал, коротко рассказал о случившемся.
– Я надеюсь, что все остальные сделают выводы, – сказал он под конец.
– Он герой! – крикнул кто-то из старших.
Штемберг нахмурился.
– Все, кто будет выражать настроение бежать на фронт – будут подвергаться взысканиям, вплоть до исключения из гимназии. Завтра я назначаю общее собрание родителей, в шесть часов. Ваши классные наставники запишут это вам в дневники.
Гимназия бурлила.
– Он хочет запретить нам быть патриотами!
– Да у него самого немецкая фамилия! – крикнул кто-то.
– Да, точно!
– Может быть, он – шпион?
Володя прислушался. У Штемберга – немецкая фамилия? Но и у Володи фамилия вполне немецкая – Альберг… Что за глупость, делать такие выводы по фамилии!
– Точно, шпион! – возбужденно заговорил Шурка, – а в гимназии работает под прикрытием! Ребята, надо за ним следить! Давайте так – после уроков кто-то остается за ним наблюдать… потом меняемся, чтобы он не заметил. Кто первый? Альберг, ты давай первый. Я домой сбегаю, потом тебя сменю.
Володя покачал головой:
– Я не буду.
– Почему? Струсил?
– Нет, – вспыхнул Володя, – просто это… глупость. У меня тоже немецкая фамилия, и что – я тоже шпион?
Шурка прищурился:
– А что? Может, и ты. Поэтому и следить не хочешь!
Володя криво усмехнулся. Шурка не унимался: