Сестренки
На лето Анюта снова сняла те же комнаты в Кадриорге. Денег уже становилось мало, и она всерьез подумывала, что надо идти куда-то работать. Она даже купила газету и просмотрела несколько объявлений, но потом отложила решение этого вопроса до осени – в самом деле, не устраиваться на службу летом! А вот по осени можно будет сменить в конторе тетю Лидию: та будет заниматься подросшими малышками, а Анюта обеспечивать их маленькую семью.
Как-то раз Анюте пришлось поехать в квартиру – забрать некоторые вещи. Из окна трамвая она видела какую-то демонстрацию, прочитала на транспарантах что-то про Советский Союз, но тут же забыла об этом. Кадри поручила забежать в магазин детских товаров, Марк просил купить краски, и Анюта старалась ничего не упустить из виду.
Она вернулась домой, нагруженная покупками, и удивилась, увидев за столом Мишеля и его мать: Мишель приезжал на дачу очень редко, а его мать не являлась вовсе после одного особо выразительного скандала.
– Добрый день, – сдержанно поприветствовала Анюта.
Кадри казалась встревоженной, и Анюта спросила:
– Что-то случилось?
– А вы, моя милая, как обычно, ничего не знаете! – взорвалась мать Мишеля, – вы, как чеховская душечка, живете в своем мирке, думаете, что…
– Прекратите, – угрюмо сказала Кадри, – немедленно прекратите. Садись, Анюта. Мишель принес тревожные новости – у нас теперь советская власть, Эстония вступает в Советский Союз.
– Как это?
Мать Мишеля что-то снова пронзительно закричала, но Анюта не слушала ее.
– Кадри, то есть мы теперь одна страна? – задыхаясь, спросила она, – и я могу поехать в Петроград?
– В Ленинград, ты хочешь сказать? – угрюмо произнес Мишель.
– Ну да, в Ленинград… можно поехать, да? Если Эстония теперь то же самое, что Советский Союз?
– Я не знаю, – растерянно сказала Кадри, – вообще ничего не знаю. У тебя ведь венгерский паспорт?
– Да, но у меня есть и эстонский – на прежнюю фамилию. Ну, то есть на вашу. Я его сохранила.
– Я ничего не знаю, – повторила Кадри.
Вечером приехала тетя Лидия, рассказала о том, что на ратуше реет красный флаг, а в городе много военных. Хлопотать о поездке Анюту она пока отговорила:
– Давай посмотрим, что будет.
Кроны стали рублями, в городе стало больше русской речи. Анюта никому об этом не говорила, стеснялась, но сама с удовольствием использовала русский язык в магазинах и лавках:
– На рубль, пожалуйста, – тщательно выговаривала она.
Гимназию Марка стали называть школой, но больше пока ничего не изменилось.
Они жили по-прежнему – Кадри с семейством в Каламая, Анюта с сыном и тетей Лидией в центре, в их старом доме.
Неподалеку от дома Кадри в прошлом году выстроили большой трехэтажный дом. Анюта, гуляя с близнецами, познакомилась с хозяйкой, молодой женщиной. У той тоже был ребенок такого же возраста, как и малышки Кадри. Анюта узнала, что два верхних этажа сдаются под квартиры, а на первом живут хозяева.
Как-то Анюта бежала к Кадри. Около трехэтажного дома стоял грузовик, и полная дама на русском языке командовала грузчиками:
– Осторожнее с пианино!
Анюте стало любопытно, она подошла ближе. Полная дама посмотрела на нее с подозрением, но Анюта заговорила по-русски, сказала, что немного знает хозяйку.
– Вы новые жильцы? – улыбаясь, спросила она.
Полная дама сощурилась:
– Да, мы новые жильцы. А вы, получается, знакомы с бывшей хозяйкой?
– Почему бывшей? – не поняла Анюта.
– Так знакомы?
– Ну да, мы вместе катали коляски с малышами…
– Так вы нянька, – кивнула полная дама, – тогда ладно.
Анюта хотела было пояснить, что она не нянька, но сдержалась. Она попрощалась и побежала к Кадри, от которой узнала, что владельца дома куда-то выслали, теперь тут будут жить советские офицеры с семьями.
Тетя Лидия, знакомая со всем городом, приносила домой тревожные вести – куда-то уехала то одна семья, то другая. Она посоветовала Анюте спрятать понадежнее венгерский паспорт:
– У тебя есть эстонский, вот его и показывай, если что.
– Но у Марка венгерская метрика, – говорила Анюта, – как же быть?
С этим как-то уладилось: Анюта пошла в управу, подала свой эстонский паспорт, наврала, что записала сына на фамилию своего знакомого, а почему – да потому, что боялась осуждения, мальчик рожден вне брака, а теперь вот при новой власти она ничего не боится и потому просит записать мальчика на свою фамилию. Замотанный чиновник не глядя переписал Марку метрику, и мальчик стал, как и Анюта – Рауд.
Теперь Анюта остро чувствовала нужду в деньгах. Деньги в банк были положены на фамилию Шпиро; венгерский паспорт Анюта прятала. Походив немного по городу, она сумела устроиться на службу в библиотеку. Как-то в библиотеку пришел молодой военный, они разговорились, он похвалил Анютин русский, и она сказала, что русская, в Эстонию попала случайно, живет с воспитавшей ее женщиной. Военный зашел еще раз и принес ей ордер на комнату.
Комната оказалась не просто комнатой, к ней примыкал маленький коридорчик с окном, а еще у нее был отдельный вход. Но и это было еще не все – по счастливой случайности комната была в том же доме, что и квартира тети Лидии.
– Теперь ты должна переехать к маме, – сказала Анюта Кадри, – нету смысла жить отдельно. У мамы хорошая квартира; там тепло и уютно, и мы все время рядом. Теперь, когда я работаю, бегать к вам мне затруднительно, а живи вы дома, все будет проще – мне только подняться!
Кадри пыталась отговориться тем, что мама с Мишелем не уживутся, но Анюта и слышать не хотела:
– Ты хочешь, чтобы девочки замерзли? Тогда оставайся в вашем деревянном доме со щелями! И потом, подумай: вы платите за вашу квартиру нелишние вам деньги, которыми вам помогает тетя Лилия. Подумай в конце концов и о ней, она ведь головы не поднимает от швейной машинки!
Кадри нехотя согласилась. С декабря они отказались от квартиры в Каламая и перебрались к тете Лидии. Анюта с Марком переселились в свою комнатку, но все вечера Анюта проводила наверху.
Мишель устроился на какую-то службу, что-то переводил, по вечерам все время куда-то исчезал.
– Где проводит вечера твой муж? – как-то спросила тетя Лидия.
– У любовницы, – отмахнулась Кадри.
– Любовнице время от времени надо делать подарки, а он нищий, – сказала тетя Лидия, – мне беспокойно, Кадри, поговори с ним. Где он ходит, не навлечет ли он неприятностей на семью?
– Ну каких неприятностей, мама? – рассерженно спросила Кадри, – болтается где-то со своими дружками-пустозвонами…
– Какими дружками? – насторожилась тетя Лидия.
– Не знаю, мама. Еще до всего этого он встретился с какими-то выходцами из России, до рождения девочек они бывали у нас, пили пустой чай и говорили о своей великой стране. Страшно курили… потом, конечно, я прекратила эти посиделки, теперь, наверное, встречаются у кого-то, у кого жена не такая стерва…
Тетя Лидия покачала головой.
Отпраздновали Рождество. Анюта потихоньку привыкала к новой власти. Она все больше мечтала о путешествии в Ленинград и даже понемногу откладывала деньги.
Но ее планам не суждено было сбыться.
… Марк встречал ее на углу. Анюта увидела его и страшно встревожилась: мальчик был в распахнутом пальто, без шапки:
– Застегнись немедленно, сынок, – крикнула она, – нет, все эти ваши закаливания до добра не доведут! Ведь такой мороз… Откуда ты, ведь уже поздно?
– Мамочка, пойдем скорее, – прошептал мальчик трясущимися губами, – там…
– Что – там?
– Пришли военные, они увели дядю Мишеля.
Анюта без памяти бросилась бежать. Дома она застала настоящий переполох: девочки ревели, Кадри металась по квартире. Тетя Лидия стояла у окна.
– Что здесь случилось? – выдохнула Анюта.
Кадри разрыдалась. Анюта подхватила девочек, сунула им по прянику, но они не переставали кричать.
– Мама, сделайте что-нибудь! – крикнула Анюта, – что вы стоите, не видите, что творится…
Тетя Лидия повернулась. Анюта посмотрела и содрогнулась – никогда она не видела ее такой подавленной.
– Да, да, – послушно сказала она, – давай мне малышек, сейчас я им почитаю.
Но почитать было непросто: все книги оказались вываленными из книжного шкафа. Анюта выхватила из своей сумочки свою книжку-картинку, сунула тете Лидии:
– Вот, расскажите им по картинкам.
Тетя Лидия с малышками исчезли в кухне, постепенно их плач стал затихать. Анюта обняла Кадри:
– Ну, успокойся, моя дорогая. Расскажи мне, что тут сделалось?
Кадри, давясь слезами, начала рассказывать: Мишель пришел с работы, она подала ему ужин, мама ужинать отказалась – был срочный заказ, и она шила в своей спальне. И тут в дверь постучали.
– Я почему-то подумала, что это ты, хотя ты знаешь, что дверь открыта до вечера, и никогда не стучишь. Я открыла, и там стоял дворник, я спросила, в чем дело, и тут он отступил, и с лестницы поднялись трое военных… Вошли в квартиру, спросили, тут ли Михаил Алексеевич Салтыков, Анюта, я не могла взять в толк, кто такой Михаил Алексеевич, что-то говорила, они посмотрели на меня как на идиотку, отодвинули, прошли в кухню… А он в это время открывал уже дверь на черную лестницу, но ты же знаешь, мы поставили там корзинку и ящик с овощами, и он никуда не успел… Они схватили его, скрутили ему руки, заявили, что задержали при попытке к бегству, тут из комнаты появились мама, она стала их урезонивать, говорила, что не было никакой попытки к бегству, она заранее просила своего зятя переставить эти корзинки на лестницу, но они не слушали ее, Мишеля толкнули на стул, он так и сидел около своей тарелки… А они начали обыск: пошли на кухню, выкинули книги, перевернули ящики книжного стола, потом перевернули все вверх дном у мамы… Закончив дело, сказали, что он арестован. Я все пыталась у них спросить, в чем наша вина, и под конец один процедил, что Мишель является участником организации, целью которой является свержение советской власти в Эстонии. Анюта! Что за ерунда! Какая организация, какое свершение! Он слабый, временами глупый человек. Ну, положим, это ерунда; скоро выяснится, что он не состоял ни в какой организации. Но ведь могут дознаться, что он бежал из России, что он дворянских кровей, что его отец был на царской службе и был расстрелян как раз за восстание против красных! Как нам быть, Анюта, что мне делать? А его мать? Господи, она не переживет и, конечно, не даст пережить мне…
– Она же не знает?
– Нет, откуда?
– Наверное, стоит ей сказать? Давай я пойду и сообщу? – предложила Анюта.
Кадри кивнула:
– Да, давай.
– Ты успокоилась?
– Ну, более или менее. В любом случае, я с мамой. Какое счастье, что ты настояла и мы переехали!
Анюта поцеловала ее, накинула пальто и побежала к трамваю.
Мать Мишеля жила на другом конце города, в крохотной квартирке. Когда Кадри вышла замуж и супруги сняли квартиру в Каламая, свекровь намекнула, что хотела бы жить с ними, однако Кадри воспротивилась так явно, что больше разговоров об этом не было.
Трамвай пришел скоро, Анюта села и задумалась. Как быть дальше? Идти и узнавать самим или же семье арестованного сообщают? Если идти – то куда? Полиция? Управа?
Задумавшись, она едва не пропустила нужную остановку, и еле успела выскочить. Дом матери Мишеля находится прямо напротив остановки. Анюта поднялась наверх, постучала.
– Анна? Что вам, моя милая? – величественно спросила ее мать мать Мишеля, – неужели что-то с девочками?
Анюта в который раз подумала, что девочки Екатерину Павловну совсем не интересуют.
– Нет, с девочками все хорошо, – сказала она, – присядьте, пожалуйста.
– Но что случилось?
– Мишеля арестовали, – решительно сказала Анюта, – я не знаю, в чем дело, какая-то организация… Я думаю, разберутся и выпустят, какая там организация…
– Господи! – выдохнула женщина, – что ты говоришь, господи, как это – арестовали? Кто? Как?
И она стала заваливаться набок. Анюта подхватила ее, усадила на стул. Та вскочила, оттолкнула Анюту:
– Но надо же бежать, хлопотать! Господи! Да пусти ты, дура простая, я побегу к этой эстонской сволочи, может быть, его уж отпустили, и он дома! Его надо забрать оттуда, пусти, деревенщина, тварь, я пойду и заберу его…
Дрожащими руками она набросила пальто и побежала вниз по лестнице. Анюта бросилась за ней.
– Возьми мне такси, беспомощная дура, – лепетала Екатерина Павловна, бестолково метаясь по остановке трамвая, – или найди извозчика, но что ты умеешь делать, кроме как жрать за жидовские деньги…
Анюта схватила старуху за ворот:
– Заткнитесь! Если вы не успокоитесь, я не пущу вас к Кадри.
Та ошеломленно посмотрела на Анюту, потрясла головой. Подошел трамвай, они сели и доехали до нужной остановки.
Екатерина Павловна еле ползла. Анюта не хотела предлагать ей руку, но потом все-таки подцепила старуху под локоть: какие уж тут обиды, если арестовали сына, она и так всегда была напугана, всегда боялась красных.
По лестнице она ползла еще медленнее, на последней ступеньке остановилась и выдавила:
– А если его там нет?
Мишеля действительно не было. Войдя, Екатерина Павловна обвела глазами переднюю, не обращая внимания на выскочившую Кадри, прошла по комнатам, кухне, а потом медленно сползла на пол.
Старуху привели в чувство, усадили на стул. Заплакала одна из девочек, мать Мишеля встрепенулась, закрутила головой.
– Заткните их, – крикнула она вне себя, – заткните этих уродин, этих бледных молей, иначе я за себя не ручаюсь!
Анюта увидела, как побледнела Кадри, тетя Лидия, пошедшая было к девочкам, стремительно обернулась.
– Если бы не ты, эстонская сволочь, мы уехали бы в другую страну, мы бы спаслись, но нет – ты родила этих дохлых личинок, которые все время болеют, никогда мои дети столько не болели! – кричала старуха, – если бы не ты, не они, он никогда бы… все разговоры последних лет – хочу, чтобы дети росли без этого всего, я за это сражаюсь…
Тетя Лидия бросилась вперед и зажала старухе рот.
– Замолчите, – прошипела она, – немедленно замолчите, не делайте хуже.
– Так значит, он за что-то сражался? – выдавила Кадри.
Тетя Лидия вскрикнула и отдернула руку: старуха укусила ее. Ругаясь и проклиная всех и вся, она бросилась к дверям. С лестницы послышался ее страшный вой.
– Она сошла с ума, – сказала Анюта, – господи, она сошла с ума! Надо ее остановить, задержать, ведь она попадет под автомобиль, трамвай, или же где-то повалится и замерзнет.
– И черт с ней, – сказала Кадри, – и черт с ней… Послушайте, у меня голова кругом идет… Мама, помоги мне, сделай что-нибудь!
Тетя Лидия обняла ее, стала что-то шептать, Анюта пошла к девочкам. Она уложила их и тихонько пошла к себе.
Марк ждал ее в их квартирке.
– Мамочка, что там случилось?
– Мишеля арестовали, и я толком не понимаю, что там такое… Ложись, мой мальчик, завтра, я чувствую, будет тяжелый день.
Наутро Марк пошел в школу с запиской, чтобы его отпустили после первого урока: он должен был сидеть с девочками. Анюта была вынуждена отправиться на работу, а тетя Лидия и Кадри пошли узнавать о судьбе Мишеля. Вернулись они совершенно без сил: им сказали, что Мишель подтвердил свое участие в организации, готовивший теракты и военный переворот в Советском Союзе.
Анюта снова поехала к матери Мишеля, но не застала ее: дверь была опечатана, соседи сказали, что Екатерину Павловну увезли еще вчерашним вечером.
Следствие длилось два месяца. Тете Лидии пришлось уйти со службы: Кадри бегала по разным инстанциям, пытаясь что-то узнать о муже. Ей отвечали только, что следствие ведется.
Как-то тетя Лидия ушла по делам, вернулась через полчаса, бледная, встревоженная. За ней шел Марк.
– Марк посмотрит за малышками, а нам надо поговорить, – сказала она.
Мальчик без возражений ушел в спальню Кадри. Анюта отбросила полотенце, которым вытирала посуду, села, Кадри отложила штопку.
– Что случилось, мама?
– Послушай меня, Кадри. Послушай внимательно и лучше не возражай. Завтра же, с самого утра, немедленно пойди и оформи развод с Мишелем, а девочек перепиши на свою фамилию.
– Ты что-то знаешь, что с ним?
– Нет, но подозреваю, что ничего хорошего его не ждет. Но его судьба меня не беспокоит; беспомощный, глупый, слабый человек, по глупости влез туда, куда лезть не следовало! Кадри, я боюсь, что можешь пострадать ты.
– Я? Почему это?
– У меня появилась знакомая, теща одного из этих военных, и вот она рассказала, как было принято там, в Москве. Если уж арестован муж, то жена считается член семьи изменника родины, ее тоже отправляли куда-то в ссылку, а то и в лагерь. Многих знакомых уже сослали в Сибирь, Кадри! А у тебя дети! Кадри, милая. Тебе лучше уехать.
– Но куда?
– Я все придумала. Ты поедешь к Марте.
– Представляю, как будет счастлив дядя Хенрик!
– Пусть тебя это не беспокоит, – вмешалась Анюта, – если мы отправим тебя с деньгами, ты будешь самой дорогой гостьей в его доме…
– Ты права, – кивнула тетя Лидия, – денег мы тебе дадим, а сейчас собирайся. Я провожу тебя, мы как раз успеваем на шестичасовой поезд.
Они с Кадри достали чемодан и стали складывать детские одежки. Девочки путались под ногами, Анюта надела на них пальтишки, взяла ведра и совочки:
– Кадри, я возьму их гулять, пока вы собираетесь. Потом приведу, покормим, и вы пойдете на вокзал.
Неподалеку от дома был маленький садик, туда и направилась Анюта. Девочки начали копаться в песке.
Прошло больше часа, Кадри, наверное, собралась. Анюта поднялась со скамейки, позвала детей, взяла их за руки, повела домой.
– Мы вернулись!
И удивилась странной тишине.
Прошло несколько месяцев. Анюта возвращалась домой. Погода стояла прелестная, было тепло, цвела черемуха.
Как бы хорошо сейчас погулять по старому городу! Или поехать в Кадриорг, пройтись по берегу, посмотреть на волны. Но какое – после работы надо пулей нестись домой.
Тетя Лидия держалась молодцом. Она полностью занималась девочками, готовила и стирала на всю семью, убирала. В редкие свободные минуты она шила на заказ и, разумеется, успевала обшивать Марка и быстро растущих девочек.
Поначалу они планировали переехать. Но оказалось, что квартира Анюты – служебная, выменять ее не получится. Через месяц после ареста Кадри в квартиру тети Лидии вселили жиличку, тихую русскую женщину, служившую где-то в комендатуре. Анюта, недолго думая, подошла к женщине:
– Послушайте, не хотите ли вы жить в этом же доме, но на первом этаже? Дело в том, что я с детьми получила комнату, живу ниже, все дни мои маленькие дочери проводят у бабушки. Вам будет шумно, беспокойно, а так мы могли бы вселиться в вашу комнату в квартире матушки, а вы – в нашей квартирке. По документам она комната, но по факту – маленькая и очень уютная квартира.
Женщина заколебалась, но перспектива жить отдельно ее явно прельщала.
– И дрова вам оставлю, – добавила Анюта.
Это решило дело. Анюта собрала немногочисленные пожитки, в основном книги Марка, и они снова перебрались в квартиру тети Лидии.
Кадри обвинили в участии в антисоветской организации. Тетя Лидия ходила к следователю, доказывала, что дочь жила с мужем очень плохо, только ради детей и соблюдения приличий, она знать не знала о его участии в организации, они вообще собирались разводиться. Ее слова не помогли.
Анюта тоже хотела было пойти к следователю, но тетя Лидия категорически запретила:
– Я ее мать, меня тоже могут арестовать. Куда тогда детей? В детский дом?
Анюта потерянно кивала.
Как-то раз Марк за ужином заикнулся о Мишеле. Тетя Лидия со звоном бросила вилку:
– Чтобы я не слышала в моем доме этого имени!
Марк опустил голову. Анюта украдкой погладила под столом его руку.
– Если он появится на пороге моего дома, я спущу его с лестницы, – продолжила тетя Лидия дрожащим голосом, – из-за него наши беды!
Анюта понимала ее, но не могла согласиться. Каким бы он ни был – слабым, бестолковым, ленивым – Кадри выбрала его, они прожили вместе несколько лет, она родила от него детей.
Он бежал из своей прежней страны, а она нагнала его даже здесь, в эмиграции. Здесь был его новый дом; и что же? Ему снова пришлось бояться, бояться своего прошлого, своей фамилии, бояться за свою семью. Может быть, он прав, что вступил в какую-то организацию, что пытался бороться?
Но долго думать обо всем этом было некогда.
Кадри выслали в Сибирь. С дороги она прислала письмо, очень короткое.
После прочтения письма тетя Лидия ушла в свою комнату и не выходила целый вечер. Лишь ближе к ночи она появилась на кухне, села напротив Анюты и твердо сообщила свое решение: она ждет лета, а потом едет туда, где Кадри.
– Я буду просить тебя, Анюта, остаться тут с девочками, – сказала она, – а как только мы устроимся, ты привезешь их. Пока я буду продавать все, что у меня есть, правда, есть у меня немного… Но все же, кое-что я выручу и все деньги оставлю тебе – на жизнь и на дорогу.
Анюта молча кивнула. Тетя Лидия права – она нужна дочери, а Кадри, конечно, бесконечно скучает по своим малышкам. Но как везти таких малышей в Сибирь? Что их там ждет?
Но она тут же отогнала от себя эти мысли. Живут и в Сибири; ведь не на улицу выкинули Кадри из вагона? Кадри может работать, тетя Лидия будет смотреть за малышками, а еще она может подрабатывать шитьем. Анюта в свою очередь будет, конечно, прикапливать деньги, посылать сколько сможет. Может быть, можно будет как-то тайно списаться с Марицей, она пришлет ей деньги из венгерского банка, можно сдать одну из комнат в квартире тети Лидии: не пропадут!
А отвезя малышек, можно будет проехать через Ленинград. И может быть, там, пройдя по улицам… Анюта останавливала себя, улыбалась, мотала головой.
Ни тетя Лидия, ни Анюта не знали, что принесет им лето.
Ася,1942 год.
Нашла у родителей эту тетрадку, надо же. Наверное, оставила, когда приезжала сюда с годовалой Наташей, думала, потеряла, и завела новый дневник, он утонул тогда вместе со всеми вещами.
20 января.
Сегодня из-под моей кровати выскочила огромная крыса. Я кинула в нее валенком, а она остановилась, посмотрела на меня и оскалилась!
В школе есть кот, но он не справляется с таким количеством этих тварей.
Наташе выдали ботинки. Я было обрадовалась, но потом поняла, что они ей очень велики, ножка в ботинке так и болтается. Что делать? Я нарвала газет, и мы с ней пихали их в носок ботинка. Она жалуется, говорит, что очень неудобно, но выбора у нее нет: валенки совсем порвались, кроме того, по весне они промокают.
Когда я была молоденькой и только закончила педагогический техникум, то мечтала преподавать в самых трудных условиях. Я вспоминала мою школу в Петрограде и думала о том, что даже в том тяжелом положении устроила бы обучение так, чтобы дети с радостью бежали в школу.
Ну вот они, трудные условия, получи и распишись! Да только ничего устроить я не могу, мои ученики приходят в школу потому, что привыкли. На уроках они усталые, сонные, оживляются только тогда, когда накрывают горячий завтрак. Как и я когда-то – в той петроградской школе!
Мы здесь не голодаем, нет, у меня куплен мешок картошки, запасена мука, мама по осени наварила варенья, есть ведро капусты… Капуста, картошка! Разве это важно сейчас?
Когда я думаю о Толе, я слабею. Мне хочется сесть на корточки, спрятать голову, сидеть и ни о чем не думать. Я не вижу, не понимаю своего будущего без него.
Когда мы победим, будет другая жизнь.
Мне стыдно признаться, но я напишу. Я боюсь войны, боюсь, что немцы дойдут сюда. Но это привычные всем страхи. А я – я боюсь победы. Мы победим, и будет новая жизнь.
Будут появляться новые семьи и новые дети, будут строиться новые дома, люди будут обзаводиться мебелью, покупать занавески. У меня же ничего этого не будет. У меня не будет больше детей, потому что я не хочу детей ни с кем, кроме моего мужа. Мне не нужен дом и уют, потому что в доме не будет моего мужа. Я не пойду с Наташей в парк, потому что я хочу идти в парк втроем. Сейчас все в равном положении – всех коснулась война. А что будет потом? У кого-то мужья вернутся домой, кто-то, как и я, останется вдовой. А есть женщины, которые не очень любили своих мужей или просто не успели кого-то полюбить. У них все впереди. А у меня нет!
Я не могу этого принять, а оттого стараюсь не думать. Я замучила себя работой. Помимо уроков, я занимаюсь еще и дополнительными занятиями. Чего только нет в нашей школе! Я вспоминаю нашу семилетку – и театр, и курсы вышивания, и рассаду на подоконниках. Все это есть в моей школе. Мы то работаем по Долтон-плану; то сочиняем книги; то вяжем варежки для солдат. Дети, кажется, домой ходят только ночевать. Родители, конечно, довольны!
