Копия любви Фаберже

– Muele! – обрадованно воскликнула возникшая среди зарослей рыжеволосая девушка. – Muele, da bist du![2 - Мюле! Мюле, вот ты где! (нем.).]

Она говорила что-то еще. Но Карл, невольно любуясь рыжими локонами и нежным, усыпанным веснушками личиком, понял только «спасибо».

– Guten Tag! Sprechen Sie bitte langsamer. Ich verstehe deutsch nicht besonders gut[3 - Добрый день! Говорите, пожалуйста, медленнее. Я понимаю немецкий не очень хорошо (нем.).], – старательно выговорил Карл, возвращая залившегося радостным лаем щенка хозяйке.

– Je m’appelle Martha. Vous tes francais?[4 - Меня зовут Марта. Вы – француз? (фр.)] – спросила девушка и махнула рукой влево, где кусты, разделяющие участки, были менее густыми и высокими.

Карл сделал пару шагов и радостно улыбнулся. Как хорошо, что фрейлейн Марта говорит по-французски! Она такая милая, с ней хочется поболтать. Здесь ведь ему и словом перекинуться не с кем! Немецкий ужасен. А папенька непреклонен: дома не должно звучать ни единого словечка ни по-русски, ни по-французски. И вот все чаще приходится отмалчиваться, опасаясь запутаться в сложной немецкой грамматике. Но фрейлейн Марта знает французский! Можно обменяться парой фраз. К тому же соседка – прехорошенькая, куда лучше здешних барышень, кажущихся такими неизящными в сравнении с петербургскими красавицами.

– Non, je suis russe.[5 - Нет, я русский (фр.).]

Улыбка фрейлейн Марты мгновенно погасла, в янтарных глазах мелькнуло подозрение.

– Alors, vous n’tes pas le matre de la maison, vous tes juste un invite? Mon pare me disait que notre voisin s’appelle monsieur Faberge. Ce n’est pas un nom russe![6 - То есть вы не хозяин этого дома, а только гость? Мне папа говорил, что наш сосед – месье Фаберже. Это же не русская фамилия! (фр.)]

Карл пустился в объяснения. Конечно же, он не гость и вовсе не воришка, как, наверное, могла подумать милая фройляйн. А сын хозяина дома. Его фамилия, естественно, тоже Фаберже, но вся их семья считает себя русскими. Предки родом из Франции, но когда начались гонения на гугенотов, они вынуждены были бежать сначала в Берлин, потом в Пярну, а отец решил переехать в столицу России.

– Je suis ne Saint Petersburg. Mon pare a une joaillerie, – увлеченно рассказывал Карл. И внезапно замолчал, заметив, что фрейлейн Марта недоуменно хлопает светлыми ресницами.

– Parlez lentement s’il vous plat. Je n’ai pas eu l’occasion d’entendre le francais depuis longtemps[7 - Говорите медленнее, пожалуйста. У меня давно не было возможности слышать французскую речь (фр.).], – взмолилась девушка.

В ту же секунду они расхохотались, собака радостно тявкнула, а с крыльца раздалось громогласное папенькино:

– Peter Karl![8 - Знаменитого ювелира, крещенного, согласно традициям семьи, как протестанта, звали Петер Карл Фаберже. Однако впоследствии он, на русский манер, представлялся Карлом Густавовичем] Wir verspaeten uns![9 - Петер Карл! Мы опаздываем! (нем.)]

Карл торопливо попрощался с соседкой и заспешил к дому. Папенька строг. Только попробуй его ослушаться – разворчится. К тому же они действительно могут опоздать. Паром через Эльбу ходит не часто, жди его потом.

«Здешний климат на пользу папенькиному здоровью, – подумал Карл, удовлетворенно глядя на посвежевшее лицо отца со щегольскими усиками и небольшой бородкой. – Вот как громко на меня кричит. И не кашляет, вовсе не кашляет. Чахотка пошла на убыль. Но, конечно же, болезнь никогда не позволит ему вернуться в Петербург. А это значит…»

Он помрачнел. Отец не намерен больше заниматься делами мастерской. Пока всем ведают управляющие. Но так не может продолжаться вечно. Брат Агафон еще младше его. Значит, именно ему, Карлу, доведется продолжать папенькино дело. Придется с утра до ночи сидеть за верстаком, изготавливая глупые золотые броши и перстни с большими рубинами, хищно сверкающие алмазные колье, тяжелые серебряные портсигары. Работа тяжелая. Работа скучная. Куда интереснее поехать хотя бы на этюды, попытаться поймать на холст лучи утреннего солнца, пробуждающего желтые осенние березы. Или и вовсе сделаться офицером – об этом мечтают все мальчишки в гимназии Святой Анны. Но разве у него есть выбор?

Когда Карл вслед за быстро шагающим папенькой добрался до набережной, грустные мысли исчезли. В конце концов, ювелирная мастерская – весьма отдаленная перспектива, на ювелира предстоит выучиться. Это еще через сто лет будет! А именно теперь перед глазами лежит чудесный город. Совершенно непохожий на Санкт-Петербург. Но не менее прекрасный. Просто другой…

Ступив на паром, Карл облокотился на поручень, и, прищурившись, стал прикидывать, как нарисовать Дрезден.

Понадобится, конечно, палитра теплых красок. Красные черепичные крыши. Золотом выписаны флюгеры. Желтоватая Эльба, не серо-синяя, как Нева, а желтоватая. И вот эта стремительно приближающаяся теперь цепочка серых домов – она тоже другого оттенка, с легкой дымкой бежевого, теплого.

Дрездену легко быть теплым. Над ним высокий шатер синего неба. И солнце, как печка, протапливаемая хорошим слугой, пылает щедро, не ленится. Конец октября – а тепло, как летом, запросто еще можно выходить без пальто.

– Das Museum ist in einem Schloss untergebracht, wo auch heute Kurfersten Sachsens wohnen. Stelle Dir vor, welches Aufsehen dessen Eroeffnung Anfang Achtzehnter Jahrhundert hervorgerufen hat![10 - Музей находится в замке, где и сегодня живут саксонские курфюрсты. Представляешь, какой фурор произвело его открытие в начале ХVIII века! (нем.)] – донесся до Карла голос папеньки.

Юноша встрепенулся:

– Ja-ja, das ist wirklich bewunderswert![11 - Да-да, это удивительно! (нем.)]

Когда извозчик доставил их к большому песочному особняку с узкими окнами, Карл решил, что папенька неправильно назвал адрес.

Замок? Тот самый «Grenes Gewoelbe»[12 - «Зеленые своды» (нем.).]. Здесь живут курфюрсты? В этом скромном с архитектурной точки зрения здании? Да быть такого не может!

Папенька дернул Карла, застывшего, как изваяние, за рукав сюртука. И, поправив черную шляпу, бодрым шагом направился к фасаду.

Значит, и правда замок. Точно музей. Вот и служитель. Отец приветствует его, словно старого знакомого, покупает билеты.

«Grenes Gewoelbe». Но своды, судя по названию замка, прежде бывшие зелеными, теперь окрашены в белый, украшены тонкой лепниной. Причем какие это своды! Потолки плавно стекают в многочисленные отделанные зеркалами колонны. И поэтому зал кажется огромным причудливым атласным дамским платьем, которым играет шаловливый ветер.

Неимоверно волнуясь, Карл приблизился к стеклянной витрине у стены и не смог сдержать возглас восхищения.

– Дивные, дивные кубки горного хрусталя в золотых оправах! Папенька, они же восхитительны!

– Sprich deutsch![13 - Говори по-немецки! (нем.)] – довольно улыбнулся отец, оправляя короткую бородку.

Папенька, кажется, пояснял, что это миланская работа, но Карл, задыхающийся от сияющей красоты, его почти не понимал.

Рядом с кубками из горного хрусталя находилась витрина с невероятными кубками в виде страусов, изготовленными из страусовых яиц, искусно оправленных в серебро.

Кубки из кокосовых орехов, из раковин моллюсков, из слоновой кости. Оправа – золото, золоченое серебро, просто серебро.

Но как это тонко, как искусно, завораживающе прекрасно!

Перемещаясь к витрине в центре зала, Карл мельком увидел свое отражение в зеркальной колонне и покраснел. Высокий худощавый юноша, как всегда, выглядел чуть старше своих пятнадцати лет, но плакал, как младенец. Из больших круглых голубых глаз ручьями лились слезы! Слава богу, что папенька, отвернувшийся к витрине со шкатулками, не видел этого позора: в зеркальной колонне отражалась его спина…

«Перейду в другой зал», – подумал Карл. И, клятвенно обещая себе посмотреть потом искусно инкрустированные изумрудами каминные часы и золотые кофейные сервизы, на цыпочках проследовал к двери.

Важный смотритель снисходительно ему улыбнулся. Карл отвернулся, достал платок, собираясь утереть глаза, и замер.

За витриной, у которой он оказался, находился совершенно непримечательный маленький предмет. Круглый темный камушек, которых полным-полно на любой улице. Ну, может, очень правильной формы, совершенно круглый. И сбоку к стеклу витрины крепилась обычная лупа, только без ручки.

Заинтригованный, Карл в нее заглянул, и…

«Это не камушек. Это, похоже, вишневая косточка. Это, это, это…»

Его мысли путались. С вишневой косточки прямо Карлу в лицо взирала толпа людей.

«Десять… тридцать пять… сто… сто восемьдесят», – педантично считал он, а потом, уже почти закончив, сбился.

Да и как не сбиться под пристальными взглядами такого множества лиц. Лиц разных, примечательно разных! Мужских и женских. Детских и старческих. Веселых, грустных, искаженных злобой, светящихся от радости.

Они все смотрели на Карла.

Вырезанные – господи, да как такое возможно?! – на крошечной вишневой косточке!

«Любой материал – лишь оправа для истинного мастерства», – подумал Карл, почему-то проваливаясь в мягкую теплую ночь.

Сначала в ней царила полная темнота, густая и чернильная.

Внезапно серебристое свечение ввинтилось в нее плотным коконом.

Ввинтилось, завертелось. Стало таять, делаясь полупрозрачным.