Автостопом до алтайского яка

– А-а-а! Больно! – кричу я, начиная корчиться и закрываться руками.

Следующий удар приходится по телу и пальцам. Боль, такая же сильная, как предыдущая, разносится по телу шокирующим потоком.

– БОЛЬНО! – в полный голос кричу снова, отползая всё дальше по холодному деревянному полу.

Точные удары сыплются методично и хлёстко, один за другим. Пять, шесть… Каждый из них накрывает предыдущий всё новой порцией боли за гранью физической. Остаётся только кричать. Вскоре мои крики из звонких превращаются в хриплые и переходят в животный ужас. Громко и безостановочно я кричу «А-а-а!» каким-то чужим низким басом, и потом начинается кашель, будто кто-то отвратительный, мерзкий и чёрный пытается вылезти изнутри меня наружу. Этот кашель похож на рвоту, меня крючит и катает по полу, живот сводит мощными спазмами, а ремень продолжает опускаться снова и снова, оставляя жгучие полосы на теле. Под его ударами, на локтях и коленях ползаю на полу. За что же? За что?

От бесконечных ударов вскоре боль притупляется: слышу только звук от попадания сухого кожаного ремня по телу.

Мне надо на кухню.

Там на столе лежит нож: большой, длинный, острый. Заточенный на станке.

Я встаю на ноги и рывком порываюсь на кухню. Нож – вот он, на столе. Едва успеваю накрыть его чёрную рукоятку ладонью, порываясь взять, но мужчина опережает меня, отталкивая. От этого со звонким грохотом нож летит на пол, глубоко чиркнув меня по пальцам.

…А он хватает меня за горло. Я вижу пьяные мутные немигающие глаза, карие и глубокие, словно космос, и при этом он меня душит. Хрящи на шее хрустят в его ладони, безуспешно хватаю воздух ртом, пытаясь разжать стальную хватку своими скользкими от крови пальцами. Где-то у висков рождается глубокая синяя боль, уносящая в беспамятство, и я оседаю вниз. Мне нужен вдох. Хотя бы один. Срочно. Вдох. Пожалуйста. Только один!

Тяжело оседаю на пол, и, отпускаемая, тыкаюсь лицом в пол.

– Сучка, – смачно констатирует мужчина, поддав ногой в мягкий голый живот и, схватив за волосы, пытается перевернуть лицом вверх. – Сосать у меня будешь.

Другой рукой он пытается расстегнуть ширинку, путаясь в пуговицах.

…Вдо-о-о-ох! Он получается хриплый и громкий. Откашливаюсь до пустой рвоты, выпучив глаза. Боль разливается тёплым приятием, похожим на горячую кровь, шумящую в венах, после чего исчезает. Я становлюсь неуязвимой, потому что дальше уже не больно. Абсолютное принятие боли и тотальная неуязвимость.

Я подбираю лежащий рядом нож и прижимаю его к себе. Соберись же, детка…

Терять. Нечего.

Словно пружина, я вырываюсь и отпрыгиваю в сторону, но мужчина настигает меня. Штаны спущены и от этого он спотыкается, падая на четвереньки, после чего в неуклюжей погоне пытается подмять меня, навалившись сверху.

Решительно переворачиваюсь на спину и выставляю нож вперед, сжав обеими руками и уперев его рукояткой себе в грудину.

Тяжёлая туша мужчины оказывается прямо передо мной – взгляд взбешённый – он наваливается на меня, уткнувшись в острие ножа. Его озверевшее красное лицо оказывается прямо перед моими глазами, и оно безумно. Изо рта со звериным рычанием извергается перегар. Нож с некоторым сопротивлением втыкается в рубашку, и лезвие проникает прямиком между его рёбер, протыкает ткань и проходит внутрь. Через жёсткость межрёберных мышц и воздушность хрустящих лёгких, в тугую мышцу сердца.

Выражение его лица внезапно меняется на удивлённое.

Я корчусь под ним, прижатая к полу огромным телом. Из его рта начинает течь пенистая алая жидкость, после чего он влажно и надрывно кашляет мне в лицо тёплой кровью. Ещё и ещё. Толкаю тяжёлую кашляющую тушу, и наконец мне удаётся выбраться из-под него, перевернув на спину.

Я хватаю нож за рукоятку и резко извлекаю его из тела.

– С-с-сука… – мужчина удивлённо разглядывает дырку на рубашке. Его пальцы, прижатые к ране, окрашиваются красным. Пытается встать и дотянуться до меня, рот стремительно наполняется кровью.

Через какое-то время он, хрипя, заваливается на пол, на живот. Всё ещё дышит, часто, тяжело, но я знаю, что это закончится и довольно быстро. Гемоторакс. Тампонада сердца. Сглатывая и выплёвывая алую пузырящуюся кровь, он ползёт ко мне, вытягивая руки. Шагаю назад, пячусь, всё так же выставив перед собой нож. Мне страшно до леденящих мурашек. Он ползёт, окрашивая полы красным, и этим загоняет меня в угол кухни, где стоит ведро, на дне которого – вода. Пятясь, опрокидываю его ногой, резко шарахнувшись в угол, и с жестяным грохотом ведро падает на бок, вода проливается на пол.

Мужчина приподнимается, глядя мутнеющими глазами прямо перед собой, и падает навзничь, с силой ткнувшись лицом в пол. Больше он не двигается.

…Через несколько секунд приходит осознание. Я убила его… Убила человека…

Нож, всё ещё зажатый в дрожащих руках, трясется. Меня уже колотит всю – то ли от холода, то ли от ужаса. Кладу нож на стол, едва заставив себя разжать пальцы. Внутри вибрирует горячий ужас и осознание нереальности происходящего.

– А-а-а-а… – тихий писк, похожий на скуление, рождается изнутри, пока я сползаю по стене на пол.

Не может быть. Я не могла его убить. Это невозможно. Нет. Но огромная неподвижная куча в виде человека лежащая рядом, говорит об обратном.

– У меня не было выбора… Не было выбора… – оправдываюсь я перед кем-то, всхлипывая. Всхлипы быстро переходят в громкие несуразные рыдания. Меня колотит и трясёт.

– Проснись, – раздаётся возле уха. – Просыпайся же!

Вздрагиваю, резко вскинув руки:

– А-а-а-а!

…Вокруг меня только сумеречные синие стены. Меня крупно колотит. Стул по-прежнему стоит в углу, и на нём сидит Джая – тусклый силуэт с крыльями. Короткими прыжками прочь уносится чёрная крыса и исчезает в проёме двери. Это был сон, только сон, но он так реален, что я ещё какое-то время разглядываю свои дрожащие руки, будто на них осталась чужая кровь.

– Я убила его, – в ужасе твержу и твержу я, слёзы льются из глаз двумя потоками. Всхлипываю, подавляя рыдания.

– Ага, – поддакивает Джая. – В одной из своих прошлых жизней.

– Поэтому, да? Поэтому я одна?

– Ага, – опять отвечает всезнающий Джая. – Боишься мужского начала, не можешь сладить с этой силой. Нет в тебе ни покорности, ни кротости. Тянешься вроде к мужчине-то, а потом эта историческая память приходит.

Всхлипываю, продолжая дрожать.

– Я не хотела. У меня не было выбора, – я безобразно и громко икаю, начиная рыдать.

– Выбор есть всегда, – Джая, как всегда, говорит истинами. – И хорошо бы тебе переписать этот сценарий.

– Переписать сценарий? Как? Когда? – едва сдерживаю истерику.

– Сейчас давай. Чего затягивать-то, – Джая спокоен. Он подходит ко мне и крепко обнимает, прижав к телу: – Ну, ну. Тихо, тихо. Всё хорошо. Я рядом. Плакать – это нормально. Ошибаться можно. Я тебя слышу. У тебя всё получится. Ты справишься. Ты больше своих эмоций.

От этого участия меня прорывает окончательно, и я рыдаю в полный голос, уткнувшись в своего тёплого Ангела и чувствуя пальцами рук перья на крыльях за его спиной.

Понемногу успокаиваюсь.

– Давай, нам нужна другая концовка, – направляет меня Джая.

– Я попробую, – остаточные всхлипы и хриплый голос выдают мою расстроенность. Делаю глубокие вдохи диафрагмой…

– Нет, пробовать не надо. Просто перепиши.

Итак, баня, и я голая. Итак, мужчина, который ворвался туда и вытащил меня за волосы на улицу. Я попадаю на кухню. Какой же сценарий выбрать…

На кухне есть нож.

– Не думай про нож, – тут же отчётливый голос Джая возникает в моей голове.