Якобинец

– У господина графа может оказаться другое мнение, если он решит, что ты наблюдаешь за его благородной племянницей. Мне известен печальный прецедент времен моей молодости, когда отец девушки приказал своим слугам избить палками дерзкого простолюдина, осмелившегося поднять глаза на его дочь, слуги переусердствовали и несчастный юноша умер…И хотя де Бресси совсем не зверь, кто знает, как отреагирует его аристократическая гордость…

Чёрные глаза Норбера потускнели и потухли, но лишь на секунды, но когда его взгляд обратился к Дюбуа, мэтр снова увидел в нём огонёк дерзкой непокорности и понял, что предупреждение было напрасным.

Дюбуа решил изменить тему, обратившись к достопримечательностям древнего маленького Санлиса:

– Нам тоже есть чем гордиться, дружок! Ты же знаешь, наш город был первой столицей французских королей еще до Парижа!

Зря он это сказал. Темные глаза юноши задумчиво сузились, с губ коротко сорвалось:

– Да. А Париж станет столицей последнего короля Франции!

Старый Дюбуа побледнел и в ужасе взглянул на него.

А в марте 1792 года Франсуа Жозеф Куаньяр, председатель якобинцев Санлиса был жестоко убит роялистами в своем собственном доме вместе с 8-летним сыном и беременной женой. С их смертью Норбер остался совершенно один.

Юноша замкнулся в себе окончательно, только друзья детства Пьер и Филипп и отчасти сын вдовы Арман нарушали его суровое одиночество, и с головой ушел в политическую жизнь. Танцы, флирт с девушками, все свойственные возрасту увлечения подчёркнуто не интересовали его.

Так как его влияние в клубе и раньше почти не уступало влиянию старшего брата, вскоре он принимает должность председателя.

25 июня 1792 года…

Возбужденная толпа санкюлотов окружила карету, в которой направлялась в гости в имение маркиза де Белланже 22-летняя племянница графа де Бресси, рядом с ней сидела её подруга, кузина маркиза Жюстина де Габрийяк.

В помещение клуба рысью вбежал Дюбуа:

– Ты ждешь их на собрание, а они сейчас порвут в клочки и племянницу де Бресси и ее подружку! Что случилось? Их кучер ударил кнутом одного из нас.. Андрэ Лувэ, рабочего с мануфактуры.. который третьего дня стал членом клуба, ударил, заставляя убраться с дороги, других их карета обрызгала грязью, господа не любят тормозить…Жак Арман взбеленился сам и своей дикой страстью заразил других…всех прорвало.. и то верно, людям надоело терпеть скотское обращение! Но ведь аристократы опять станут трещать, что зверская чернь «беспричинно».. как всегда.. напала на них..добрых, безвинных и благородных!

– Черт побери!, – Норбер слегка побледнел, – что за африканский темперамент у Армана! Я иду, Филипп, тут главное не опоздать.. Что за люди! Разве девушки приказали кучеру ударить Лувэ? Уверен, что это не так.. Ловите Белланже или любого другого аристократа, тут я и слова не скажу, с места не сдвинусь!

– Африканский темперамент?, – Филипп рассмеялся, – а знаешь, что ты в глазах наших местных «умеренных» не менее фанатик Революции, чем Арман? Только по мне ты куда более интересный и редкий сплав души идеалиста, притаившейся за безупречной логикой и маской холодного бесстрастия. Большинство считают тебя личностью жестокой и неспособной на чувство в принципе! Знаешь об этом?

– И весь психологический этюд посвящен мне? Не пойму только, ты мне льстишь или пытаешься задеть за живое?», – губы Норбера дернулись в жёсткой усмешке, – но торопись же.. каждая минута дорога!

Девушек бледных от ужаса уже заставили выйти из кареты и окружили санкюлоты, ругаясь и угрожая, когда среди шумной толпы появились три лидера местного клуба.

Норберу противостоял возбужденный Жак, сын вдовы Арман, возглавивший кричащих, крайне раздраженных людей.

– Успокойся и отправляйся в клуб, есть серьезные новости из Парижа, остальных это тоже касается, граждане, настоятельно призываю вас к порядку! Что с вами, мы же не звери и не разбойники, граждане!», – четкая речь Куаньяра сопровождалась слабыми, но выразительными жестами, – Лувэ, брат, уверен, ты еще получишь компенсацию за моральный ущерб и очень скоро! Жак, не провоцируй наших врагов именно сейчас! Они всё еще представляют реальную власть и намерены закрыть клуб, после чего без сомнения начнутся аресты! Жак, остынь, я не допущу погромов или снимаю с себя полномочия председателя! Кто с этим согласен? Никто? Отлично! Что ты собирался с ними сделать? Убить?!

В глазах Армана плескалась ненависть, он бешено закричал:

– Хоть бы и убить! Сколько можно молиться на них?! Ты слышал, что произошло в Париже три дня назад? И это только начало!

– Знаю, у тебя не меньше причин лично ненавидеть всех их, чем у меня..и я не встану у тебя на пути, если это касается Белланже и прочих. Но забудь об этом, не смей касаться семьи де Бресси ни в каких обстоятельствах, никогда, на то есть причины, кто угодно, только не они, Жак, иначе я сам тебя убью! Если ты еще раз некстати взбеленишься, я решу, что ты провокатор!

Некоторое время они бешено мерили друг друга глазами, напрягшись и сжав кулаки, но всё же, хмурый и слегка растерянный Арман уступил, невольно подчинившись влиянию товарища детства. Норбер со своей холодной рассудочностью всегда брал над ним верх, при этом не выругавшись в три этажа и не заорав ни разу.

Норбер был несравнимо более образован, чем Жак, но именно в нём это качество не бесило Армана, а заставляло уважать и прислушиваться, он был своим, человеком из народа, соседом и товарищем детских игр.

Удивительное дело, отвлечь остальных людей удалось сравнительно легко. Из Парижа Норбер привез подробности о событиях 20 июня.. Но рассказывать об этом в тот день пришлось Жюсому и Дюбуа..

Лихо сдвинув на бок красный шерстяной колпак с кокардой, он обернулся к девушкам белым от ужаса как мел:

– Вы можете вернуться в карету, – Куаньяр сам открыл дверцу, – но я тоже поеду с вами.. сами понимаете, требование вашей безопасности..Fiez-vous a moi» (фр. «доверьтесь мне»)

Это было преувеличением, люди потеряли всю агрессивность и переключились на парижские новости.

Но это был шанс, редкий шанс, хоть немного приблизиться к мадемуазель де Масийяк. Все трое большую часть пути молчали, несколько раз Норбер пытался осторожно заговаривать с девушками, но молодые аристократки пережили настоящий ужас от угрозы убийства, и теперь чувствовали сильнейшую скованность от самого факта близкого присутствия санкюлота, они молчали и бросали на него быстрые взгляды из-под полуопущенных ресниц. Он ясно видел сильное недоверие и страх в глазах племянницы де Бресси. Что ж, хорошо хоть ненависти не было в этих взглядах!

Жюли де Габрийяк сидела бледная, покусывая губы и сверкая зеленоватыми глазами, в которых сквозь страх и напряжение на секунды проглядывали злость и отвращение.

– Не бойтесь их, мадемуазель. Они задавлены нуждой, вечно унижены и голодны, грубы и безграмотны, но они тоже люди…

У самых ворот имения де Белланже Норбер откланялся со всей вежливостью, на которую только был способен и лишь скромно попросил позволения навестить её следующим утром, справиться о самочувствии мадемуазель.. Однако не отказала, отлично..

Только ее подруга, холодно выразив благодарность, заявила, что идея с визитом это уже лишнее, но ее мнение мало интересовало Норбера.

Тем же вечером он решился отправить в имение Белланже письмо на имя мадемуазель де Масийяк..

А вот следующее утро ему не забыть никогда. Его появление в гостиной маркиза Белланже вызвало целую бурю эмоций и все они были очень далеки от всякой благодарности.

Его встретили женская часть семейства, мать господина маркиза, надменно-игривая пожилая дама в духе двора Людовика XY, мрачная и настороженная кузина де Габрийяк, младшая сестра Каролина, красивая изящная девушка с холодными рысьими глазами, очень похожая на старшего брата, и его тётка Атенаис де Белланже, невзрачная особа с типичными манерами перезрелой девственницы, гордящейся этим фактом, как доказательством высочайшей нравственности. Любопытство и опасение были единственной основой их поведения.

– Присаживайтесь, любезный. Скажи, дорогая, – обратилась старшая дама к дочери, – ранее в эту гостиную и не ступала нога.. представителя народа. Что ж, мы отлично чувствуем дух нового времени.. Может вам предложить выпить? Кальвадос, сидр? А что обычно предлагают… в ваших кругах… мы не в курсе?..

Каролина де Белланже, сестра маркиза, обмахиваясь веером, искоса из под полуопущенных ресниц, изучала его, на ярких губах девушки змеилась насмешливая, полупрезрительная улыбка.

Смуглое лицо Куаньяра покрылось красными пятнами. Он медленно обвел взглядом всех присутствующих и чуть дольше ловил взгляд мадемуазель де Габрийяк, но девушка опустила глаза. Что еще? Какая тонкая форма унижения.. Он снова поднялся и взялся за шляпу.

– Я всего лишь хотел увидеть мадемуазель де Масийяк. Совсем ненадолго. Кажется, в этом нет ничего дурного?

Жюстина де Габрийяк наконец сочла необходимым вмешаться:

– Вы спасли нас от взбешенной толпы… гражданин… мы благодарны вам, но… я еще вчера пыталась объяснить, что вам не стоит приходить сюда, уйдите… пока вас не застал здесь господин маркиз… Ну вот… поздно…

С появлением в гостиной самого маркиза обстановка совсем накалилась, Белланже и не собирался разыгрывать вежливость и терпимость, он резко опустился в кресло, закинув ногу на ногу и нервно постукивая стеком по сапогу, срывающимся от раздражения голосом спросил у матери:

– Это что?, – резко вытянув руку со стеком в сторону Куаньяра, – мадам, я хочу узнать, что это?! Как этот субъект оказался в нашей гостиной?! Кто его впустил?! Шарло!», – щелкнув пальцами, подозвал к себе пожилого человека в ливрее, – как ты мог впустить эту якобинскую змею в наш дом хотя бы на порог! Рабов в Вест-Индии за такие.. промахи порют кнутом!

Старик только почтительно кланялся и в страхе молчал. Похоже на то, что порядки Вест-Индии нередко практиковались маркизом и на французской земле…

Маркиз нервным жестом налил вина и снова поднял глаза:

– Вы еще здесь, гражданин санкюлот? Я поражён вашим невозмутимым нахальством!

– Я хочу увидеть мадемуазель де Масийяк!», – тихо, но твердо повторил Норбер, опустив руку со шляпой – в этом нет ничего чрезвычайного, тем более неприличного.

Бледное лицо Белланже передернуло от ненависти, и Норбер услышал лишь сдавленное змеиное шипение: