Когда нет выбора

– Пап, ты в любой ситуации остаешься историком и археологом. Даже когда меня жизни учишь.

Отец с затаенной печалью погладил мои руки и, не глядя в глаза, ответил:

– Ты слишком похожа на меня, радость моя… Я горжусь. Я лишь хочу, чтобы ты избежала моих ошибок и была счастлива.

Мы еще минуту посидели рядом, наслаждаясь чисто семейным единством, потом отец, вздохнув, встал, окинул меня теплым взглядом и сел за стол, принимаясь за остывающий ужин.

На следующий день, ближе к полудню, по договоренности отца мне немного раньше, чем остальным студентам, выдали диплом, проведя сложную процедуру регистрации в общей межмирной сети. Это потом пригодится для трудоустройства. Пока регистрировали, начальник учетной службы и пара его помощниц с недоумением сверлили меня взглядами. Все никак не могли понять, зачем мне диплом срочно понадобился, если я – номинант на награду за проект будущего города на Саэре. Слухами, как говорится, планета полнится…

Отец надеялся, что у нас есть хотя бы неделя, чтобы закончить самые важные дела и, не привлекая особенного внимания, покинуть Саэре.

Спускаясь вниз по анфиладе лестниц, в одном из пролетов я заметила Маркуса, к сожалению, он меня тоже. Но благодаря разделявшей нас приличной толпе абитуриентов я смогла скрыться.

Как правило, размерами я выделяюсь из общей массы, но вокруг было много людей, которые уже второе тысячелетие нескончаемой волной расселяются по всем подходящим для них звездным системам. Мужчины этой многочисленной и слишком распространенной расы нередко крупные, и рядом с ними я не чувствую себя совсем уж экзотичной. Довольно часто встречаются мнаки – серокожие, высокие и тощие. С ними у меня неизменно хорошие отношения из-за обоюдной способности к эмпатии. Сейчас я как раз затесалась в их многочисленную группу. А еще со стыдом вспомнила, что до сих пор не связалась со своей подругой Наиигиз. Она из мнаков, и многое об этой расе я узнала именно от нее.

Несмотря на ассимиляцию многочисленных рас не только на Саэре, но и на других планетах и в целых мирах, чаще всего представители одной расы жили в пределах своих диаспор или анклавов. Большинство из них работали вместе, служили в военных или правоохранительных структурах, даже вступали в брачные союзы, стараясь держаться своих.

Тсареков же на Саэре – еще одна пара преклонного возраста. Поэтому я дружила с Наиигиз и Отром – симпатичным пареньком-дейсом. Жаль, семья Отра вызвала его домой на Дейс для помолвки с выбранной родителями девушкой из знакомой влиятельной семьи. Для этой расы подобные браки типичны, и у Отра они негатива не вызывали. Зато мы с Наиигиз провожали его месяц назад со слезами на глазах. Тяжело расставаться с тем, с кем провел бок о бок последние семь лет. А неделю назад подруга тоже пригласила меня на похожее событие. У мнаков оно происходит по-другому. И мне было бы весьма любопытно побывать на этом закрытом для чужаков обряде. Опять, жаль, не получится…

Домой я вернулась в мрачном настроении. Предстояло заказать места на пассажирском транспорте, место в грузовом отсеке для нашего багажа и начать паковать свое добро. Отец с утра ушел на работу, где он еще пару месяцев назад взял отпуск. Время бежало незаметно, но думы о нашем будущем не оставляли, вынуждая беспокоиться, даже разрыв с Маркусом и обида отошли на задворки сознания.

Решив привычным образом переключиться, я занялась своим любимейшим занятием. На этот раз надумав покопаться в кухонном процессоре, толком не зная зачем, – мы же уезжаем, и вряд ли он нам скоро пригодится. А все потому, что с самого детства я хвостиком следовала за отцом, стараясь ему подражать. Часто ходила с ним на работу, внимательно следила за его деятельностью и к тридцати годам уже многое знала о его профессии. Археологи – занятные существа и в «поле» зачастую должны совмещать немало специальностей. Так и мой отец, вторым любимым делом которого после истории и археологии стали приборы и оборудование. Он с таким удовольствием копался в них, стоило чему-то немного забарахлить, что вскоре и я с азартом ковырялась в различных устройствах, разбирая их до последнего винтика, и с огромным интересом исследовала, постигая принцип работы практическим образом.

Когда же пришло время выбирать специальность, я уже вполне профессионально могла отремонтировать любую технику в доме и даже наш личный автокар. Это занятие приносило мне умиротворение в сложные периоды жизни, помогая хоть ненадолго отвлечься от личных проблем, что еще больше сближало с отцом, ведь у нас, можно сказать, одна страсть на двоих. Увлечение помогло и в дальнейшем, для получения инженерно-архитектурного образования. Многие технические дисциплины давались гораздо легче, что крайне удивляло моих сокурсников, хоть и увеличивало количество насмешек, – здоровенная, как мужик, и интересы соответствующие. Хотя профессию я выбрала, потому что архитектура – одновременно наука и искусство и, конечно, красота. Архитектура – это музыка в пространстве, как бы застывшая музыка. Искусство, сквозь которое можно пройти. Но я неплохо разбираюсь и в технике. Одно другому не мешает, полагаю.

Глава 3

Я заваривала чай, когда услышала шум, а вскоре на кухню ввалился сильно взволнованный, взъерошенный отец. Рубашка спереди помята так, словно он сильно тер грудину, пытаясь успокоиться, как обычно делал в минуты беспокойства. Да еще и штаны в грязных пятнах, словно по земле ползал; весь его вид просто кричал о грядущих неприятностях.

– Быстро собираемся, Еся. Бо?льшую часть вещей оставим здесь – это уже не важно. Меня сегодня прямо в кабинете посетили представители «Анкона» и осторожно выспрашивали, где я два месяца пропадал? Куда летал? А потом в лоб спросили, как поживает мой друг Визар?.. Уверен, они уже выяснили, куда я летал, где и с кем пропадал, просто почву прощупывали. У них такой эмоциональный фон… Подозревают. Времени на ожидание транспортника нет. Берем билеты на самый ближайший рейс куда подальше…

Пока я ходила за сумочкой, отец уже нетерпеливо ожидал, и тут в дверь позвонили. Мы с отцом замерли. Я решила полностью опустить ментальные щиты: врага лучше встречать с открытым забралом. Меня сразу накрыло злобой, презрением, усталостью. Видимо, с той стороны кто-то утомился от своей работы, однако, судя по эмоциональному фону, смирился и готов дальше ее выполнять.

Отец схватил меня за руку и быстро потащил за собой в гостиную. Нажал пару точек в стене за полкой, на которой совсем недавно красовались его археологические находки, – и небольшая потайная дверца отъехала в сторону. Мы оба ощутили решительный настрой тех, кто стоял снаружи. Они явно теряли терпение. Отец быстро затараторил, обхватив мое лицо обеими руками:

– Запомни, девочка, ты – все, что у меня есть. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты жила долго и счастливо. Что бы здесь ни происходило – не выходи отсюда. Поняла? Они не должны найти тебя, иначе я сломаюсь и расскажу обо всем. А я не могу этого допустить: погибнут миллионы, если не больше, невинных. Пока никто не знает, что мы нашли у крингов, но если за нас обоих возьмутся всерьез, правда вылезет наружу. Мы с Визаром сами виноваты – сами и ответим, он-то уж точно. Уже. Теперь моя очередь. Если меня уведут, потом, когда почувствуешь, что все обо всем забыли, оставишь мне сообщение в том месте, где мы с мамой твоей познакомились. Помнишь, родная?

Я кивнула и вышла из оцепенения, потому что звонившие начали выламывать дверь, взвыла сигналка охраны, но мы понимали: вряд ли нас кинется спасать служба безопасности. Папа активировал закрытие двери и прошептал с мольбой в голосе:

– Что бы ни случилось, не выходи отсюда, пока не останешься одна. От этого зависят не только наши жизни, но и многих других.

Я осталась наедине с темнотой, застыв на небольшой площадке перед лестницей, ведущей в тайное убежище отца, где он хранил свои реликвии и ценные находки, и задрожала от накатившего страха. Замерла, приникнув к двери, стоило услышать громкие голоса, но разобрать, о чем речь, не представлялось возможным. По голосам и эмоциям я выделила четырех чужаков, которые сейчас находились с отцом в гостиной.

Чувство собственной беспомощности и безнадежности в сложившейся ситуации накрыло с головой. Никто не придет на помощь, никто не услышит, даже если они дружно начнут кричать. Отец еще лет сто назад купил большой участок среди фруктового сада и построил на нем дом подальше от других домов в округе. Помнится, корпорация «Анкон» пыталась выкупить у нас этот участок земли для расширения территории нового города, но отец отказал. Зато теперь ей вряд ли кто-то сможет помешать его забрать.

И хоть я не присутствовала в той комнате, где происходили страшные события, но могла ощущать и догадываться, что там творится. Отца не увели из нашего дома, наверное, полагая бессмысленным тратить столько времени, им гораздо проще было вести допрос на месте, вдали от любопытных соседей и правоохранительных органов. Отец хотел уединения и защиты от чужих эмоций, он их получил – правда, теперь мы наедине с опасностью и помочь нам некому.

Положив ладони на дверь, я приникла к ней ухом, чтобы попытаться услышать, что происходит. Но в ушах стоял лишь далекий гул чужих голосов, отдельные слова, которые толком не разобрать, зато эмоции четырех мужчин ощущались четко, а вот отец впервые в жизни пытался экранироваться от меня, пугая еще больше. Я полностью опустила свои щиты – и меня затопили чужие злость и презрение.

Внезапно грудь прошила боль – это отец сейчас, наверное, от неожиданного удара забылся и снял блок. Допрос с пристрастием начался. Вскоре я потеряла счет времени, неподвижно сидя на полу и словно прилипнув к двери руками и лицом. Отец не смог защитить меня полностью от происходящего там… с ним. Мне достались его муки и ощущения чужаков. Кто-то из них наслаждался, причиняя боль, другой испытывал отвращение и стыд, смирение и страх. Третий из тех, кто пытал, по сути, нас с отцом, наблюдал и оценивал – так чередой мелькали его эмоциональные впечатления, словно в театре… Четвертый был в ярости и испытывал страх, наверное, от того, что пока не добился смирения и покорности от отца, а главное – информации. Я их тоже не ощущала, папа держался изо всех сил, хотя, мне кажется, каждой частичкой тела чувствовала, как ему больно.

В какой-то момент попыталась выйти из тайника, чтобы помешать им мучить единственное родное и любимое существо во всей Вселенной, но дверь оказалась заблокированной снаружи чем-то посторонним. И это отрезвило, заставив вспомнить мольбу отца не выходить. Не дать им надавить на него через меня. И попытаться сохранить тайну планеты Крингов.

Я беззвучно рыдала от боли – нашей обоюдной нескончаемой боли, потому что отец уже не мог держать эмпатический блок, защищая меня. В какой-то момент отлепилась от двери и сползла на пол и там, скрючившись, лежала, не в силах пошевелиться. Злоба и ярость чужаков нарастали и оглушали, обездвиживая меня, а отец терял связь со своим телом и даже сознанием.

Неожиданно вздрогнула дверь, а меня прошила новая вспышка боли – значит, отца приложили о полку, висевшую на стене, в которой скрыта потайная дверь. Снова удары… удары… Вспышка смертельного холода, смешанного с облегчением, затем пустота… Пустота там, где раньше я всегда ощущала теплое местечко для себя, где билось большое и доброе сердце отца, которое всегда излучало искреннюю, безмерную и бескорыстную любовь ко мне. Как же эти пустота и холод знакомы! Я ощущала похожие замораживающие душу эмоции и чувства, когда умерла наша собака Ладочка. С тех пор мы больше никогда не заводили домашних питомцев. А сейчас новая пустота, и осталось только осознание, что моего отца больше нет. Теперь я одна во всем мире. И уже второй раз переживаю смерть, на этот раз смерть самого родного… Невыносимое чувство – умереть дважды…

Меня накрыло чувство чужой досады и тайной жалости, страх от того, что, похоже, работу до конца не выполнили, а мне стало все равно, что испытывают убийцы моего отца. Я приложила руку к двери, просто желая прикоснуться к нему и не в силах этого сделать. Я все еще помню: он сказал не выходить, а то умрут другие, и тогда я снова буду умирать – вновь и вновь. Мне достались слишком большие способности – испытывать не только эмоции живых существ, но и ощущать их чувства.

Тем временем за дверью эмоции накалялись, убийцы решали, что делать дальше. А потом меня затопило их общее облегчение – пришли к консенсусу… Шум за дверью – это чужаки громят наш дом, тщательно обыскивая… Облегчение сменилось разочарованием и лютой ненавистью… Вспышка ярости.

Голоса и эмоции немного отдалились – судя по интенсивности, все вышли из дома. Но бродили вокруг… Затем сновали туда-сюда, то приближаясь, то удаляясь. А вскоре я ощутила хлопок, от которого вздрогнул весь дом, сотрясаясь до основания, и даже сквозь плотно закрытую потайную дверь начал просачиваться запах дыма. От взрыва я не упала, потому что продолжала лежать на полу. Вслед за апатией и болью потери пришел животный, выворачивающий наизнанку страх перед огненной стихией. Стены из мангуя, из которого был построен наш дом, завибрировали мелкими волнами, словно тоже испытывая боль.

Я встала, ощущая невероятную слабость, и попыталась открыть дверь, однако ее заклинило: стены деформировались и автоматика нарушилась. Подергала сильнее, чувствуя, как паника захлестывает сознание. Все прежние чувства и страхи отошли на второй план перед ужасом сгореть заживо. Стены начали сжиматься там, где их снаружи касалось пламя. Если я останусь здесь – либо задохнусь, либо меня сплющит, поняла я, поэтому рванула вниз, в подвал. Захлопнула вторую дверь за собой и услышала, как трещат ступени, по которым всего мгновение назад спускалась. Прижав руки к груди, я в ужасе отходила от стены дальше, слушая, как за второй дверью и надо мной все оседает и сплющивается. Странно, что же они использовали, чтобы устроить такой сильный пожар? Ведь мангуй сам по себе не горит, что является его дополнительным преимуществом в качестве стройматериала. Но вот о таком эффекте сжатия я не знала и даже не слышала.

Когда вокруг все стихло, я смогла выдохнуть с облегчением. Злые слезы текли ручьями, а ноги окончательно перестали меня держать, и я буквально осела на пол. Обняла колени руками и приготовилась ждать дальнейших событий. Какое-то время еще чувствовала присутствие чужаков наверху, потом они убрались, а вслед за ними прибыло множество других. Снова чужие эмоции затопили сознание, но мне усилием воли удалось защититься от них. Сейчас это не важно, но в память об отце я больше никогда не подниму щиты и всегда буду смотреть на окружающих через призму их эмоций и чувств.

К сожалению, дать о себе знать я не могла никому: была заблокирована в подвале и как из него выбраться, даже не представляла. Так и сидела на полу, обхватив колени руками и раскачиваясь из стороны в сторону, не в силах думать, не в силах искать способ выжить и не в силах абстрагироваться от чужих эмоций и недавней смерти папы. Деформировавшийся мангуй закупорил все отверстия, и лишь пара небольших рассеивающихся облачков дыма, которые спустились со мной с верхнего этажа, все еще плавали под потолком. Я не помню, как улеглась на пол, видимо, мой организм, исчерпав все ресурсы, предусмотрительно отключил сознание, милостиво даровав возможность забыться во сне.

Проснулась резко, словно от толчка. Там, на поверхности, кто-то ходил. Судя по эмоциям – любопытство, восторг от собственной смелости, – это дети. Все тело ныло от неудобной позы эмбриона – похоже, я пролежала так слишком долго. Встала и, кряхтя, размяла конечности. Неяркий автономный диод, реагирующий и включающийся на движение, осветил окружающее пространство – подвал три на три метра. Вдоль стен – стеллажи, сейчас многие – пустые: папа пристроил все экспонаты, которые здесь раньше хранились. Еще несколько стеллажей были завалены разными приборчиками: измерителями различных излучений, микроскопическими очистителями для археологических находок, сканерами, анализаторами грунта и еще множеством даже мне не известных предметов. Этот подвал считался заповедной папиной территорией.

Неожиданно заметила емкость с водой и чуть ли не рванула к ней, так сильно хотелось пить. Из еды чуть позже в полевой сумке нашла плитку шоколада (отец был сладкоежкой, в отличие от меня) и коробку тасванского печенья. Из-за пережитого стресса я испытывала дикий голод, но позволила себе съесть лишь пару печенюшек и одну дольку шоколадки. Пока я не придумаю, как мне отсюда выбраться, еду надо растянуть на максимальное количество времени. Поэтому, утолив самый острый голод, который мешал думать, выпив воды, я принялась осматриваться более внимательно и прикидывать все варианты освобождения. Порадовалась, что у меня такая замечательная специальность, потому что я уже мысленно рисовала проект этого подвала и искала в нем самые слабые места.

Тщательно обследовав помещение еще раз, к своему счастью, нашла миниатюрного робота-копалку и самую обычную кирку. Папа притащил робота домой еще полгода назад: тот начал сбоить на полевой студенческой практике. Как мне помнится, руки у папы до него так и не дошли, но, надеюсь, для задуманного сейчас хватит. Должно хватить!

Следующую пару дней я упорно долбила киркой каменное основание подвала, дальше запустила робота. С переменным успехом дело пошло. Вода у меня была, а вот еды нет – печенье и шоколадка закончились. Для такой тяжелой работы требуется много сил, а без еды они, увы, заканчиваются слишком быстро. Когда до поверхности земли осталось, по моим расчетам, метра два, робот все-таки сломался. Решив не тратить время на его ремонт, взяв сумочку, которую успела забрать из дома, упитанным грудастым червяком полезла в тоннель. Киркой копала дальше, проталкивая почву вниз руками и ногами.

Я боялась, что вот-вот завалю путь вниз и в то же время не успею прокопать дорогу наверх. Однако на грани душевного срыва от страха замкнутого пространства, стиснув зубы, упорно работая старой надежной киркой, пробивала себе путь наверх. Жить хотелось так, что я бы и зубами вгрызалась в грунт. Когда рука с киркой словно провалилась в пустое пространство, уже не думая ни о чем, я заработала с утроенной силой. Словно мертвяк из могилы вытаскивала себя из земли. А потом долго лежала, не в силах насладиться богатством ароматов, витавших в воздухе, его насыщенностью и свежестью. Пришлось усилием воли выравнивать дыхание, а то бы мне точно грозила гипервентиляция легких. Вокруг царила ночь, но спутник Саэре Д-4 давал достаточно света, чтобы я могла осмотреться.

Зрелище оказалось ужасающим. Нашего дома больше не существовало. Вместо родного, надежного, уютного дома – приземистая глыба скукоженного обугленного мангуя – могила моего отца, самого близкого и любимого существа. Я попыталась вытереть с лица влажную землю, но, скорее всего, размазала еще сильнее. Подошла к обгоревшей мрачной куче и застыла перед ней. Пока я находилась запертой в подвале, думать себе ни о чем другом, кроме спасения, не позволяла, а вот сейчас ощутила, как навалилась тяжесть утраты, осознание, что ничего как прежде не будет и теперь я осталась одна. А любимый отец в этой кошмарной могиле…

Упав на колени и упершись в землю лбом, я зарыдала. Отчаянно и безутешно оплакивая потери, осознавая, что совсем-совсем одна и ничего вернуть не в силах. Слишком многое я бы могла перенести легко и не жалея ни о чем – о Маркусе, например, даже не думала и не вспоминала – а вот потерю отца… Ее пережить будет сложно. Только через час я смогла немного прийти в себя. Нашла автоматическую поливалку травы, оказавшуюся в рабочем состоянии, включила ее и помылась. Выстирала одежду и тут же мокрую надела. Сейчас лето, тепло, через пару часов высохнет, а здесь долго оставаться нельзя. Вдруг заметит кто…

С трудом расчесав волосы, я подхватила сумку, заодно проверив ее содержимое, и, слегка покачиваясь от голода и усталости, пошла в сторону города пешком. Хотя два автокара по-прежнему стояли на нашей парковке, я не могла ими воспользоваться: при активации двигателя автоматически подтверждается личность водителя, а значит, обо мне узнают в «Анконе». Я не сомневалась, что отец им ничего путного не сказал, поэтому опасалась, что меня будут искать. В голове мелькнула дурацкая мысль: если бы осталась в подвале и погибла там, их поиски были бы бесплодны и затратны, а теперь у них появилась надежда. Ближе к пригороду я встретила роботизированное такси и, с облегчением вытянув гудящие ноги, назвала адрес доставки – космопорт. Деньги у меня есть (отец специально снял для нас немного наличных и перевел средства в векселя на предъявителя), документы с собой, так что сейчас главное – улететь с планеты. Заметать следы буду уже в дороге.

Глава 4

Полированная поверхность файнеса, используемого на Дерее в качестве зеркала, демонстрировала удручающую картину. Файнес, скорее, проецировал изображение, позволяя более объемно видеть себя с трех сторон. Я оделась в деловой брючный костюм и застыла со щеткой в руке, пытаясь расчесать буйные кудрявые волосы, шоколадной волной падающие на спину. Критически всматриваясь в свое отражение, я только тяжело вздыхала, предчувствуя новые сложности, грозящие свалиться на мою и так невезучую голову.

Ранее нежная смугловатая кожа цвета обожаемого мной кофе с молоком сейчас больше походила на серовато-белую маску. На этом фоне необычайно выделялись яркие синие глаза, в которых отражалась многодневная усталость и затаенная боль. Веки набрякли и чуть опухли, скрывая ресницы. Взгляд скользнул ниже по оплывшему подбородку, потерявшему былую четкость; толстой шее без единой складочки; ключицам, которые теперь невозможно различить, потому что кожа натянулась, скрывая прежние линии. Сейчас мое тело казалось еще более крупным из-за отека, и со спины меня часто путали с мужчиной, чему дополнительно способствовала одежда.

Кожа чесалась немилосердно, и мне приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не почесываться постоянно, дабы не раздражать окружающих, вызывая у них подозрения, что рядом с ними больная или, того хуже, заразная особа. Сегодня я окончательно признала: у меня началась линька и, соответственно, вторая ступень развития. Первая проходила в течение двух месяцев, и те, мягко выражаясь, дискомфортные ощущения я очень хорошо запомнила, а как со второй будет – предсказать нереально. Похоже, ужас и стресс, которые я пережила три недели назад, спровоцировали внеплановое «взросление» и линьку на пару десятков лет раньше, заодно сократив мою жизнь на эти самые пару десятков лет…

Пока я витала в своих мыслях, расческа запуталась в волосах, я дернула за ручку и с досадой отметила, что целая прядь осталась в зубчиках. Да-а-а, начинаются все «прелести» линьки, и волосы придется обрезать. Я аккуратно распутала прядь и, осторожно расчесав непослушные спиральки волос, собрала в нетугой низкий хвост. Поправила одежду и, взяв сумочку, отправилась на работу.

Побег с Саэре до сих пор вспоминался с содроганием. Как я в мятом платье покупала билеты, сдерживаясь, чтобы не сорваться с места, стараясь испуганно не крутить головой в ожидании, что меня в любой момент схватят представители «Анкона». Как в космопорту проходила регистрацию на рейс и тоже ждала, что вот-вот узнают и бегство закончится прямо на Саэре. Как первые сутки летела на старом грузопассажирском судне практически в никуда. Затем словно заяц с Терры меняла корабли на станциях, путая следы. И наконец покинула нашу галактику, стремясь сменить территорию влияния «Анкона». А потом неожиданно пришла в себя на Дерее – небольшой планете, одной из первых открытой для колонизации в этой звездной системе.

Вообще, в известной на данный момент части Вселенной разумные гуманоидные расы настолько ассимилировались и смешались, что им и самим сложно определить, кем и как совершались открытие и колонизация первых миров. Только историки или археологи, такие как мой отец, могли точно ответить на этот вопрос или хотя бы сделать предположения. Естественно, более «молодые» расы можно отследить и сказать, когда они влились в не столь дружную семью различных народов и миров, но вскоре и они размывались в непрерывно меняющемся море жизни и забывали свои истоки. Такова специфическая плата за охват всемирной вселенской паутиной более развитых старых миров.