Пристойное поведение

– Что ты сказал? – впиваюсь в него взглядом.

Он непонимающе разводит руками:

– Даже такие, как я, дохнут?.. – проговаривает вопросительно. – Ты чего, Веро?

– Нет, не так. Скажи с другой интонацией. Пожалуйста!

На его лице отражается секундное замешательство, затем понимание, а следом губы расплываются в широкую, самую наглую, что я видела в жизни, улыбку:

– Да ну нафиг, Веро. Ты смотрела «Грешника и деву»? – приподнимает брови.

– Мать твою, конечно смотрела, Егор! – я не в силах следить за языком, эмоции прут наружу. Скрывать их – себя ненавидеть. Картинка сложилась в один миг. Сложная, измятая, как и вся моя жизнь по соседству с этим мужчиной. Как я не догадалась сразу? Боже, ну конечно же дело не в реинкарнации! Все банально: мой кумир говорит его голосом. – Да быть не может! Ты озвучивал Велиара в «Грешнике»! Это так? Скажи мне правду. Как такое могло случиться?! – я хожу кругами по комнате, заламываю пальцы, Озерский открыто забавляется, скрестив на груди руки. Рубашка выбилась из брюк, но приводить себя в порядок он, судя по всему, не намерен. Вместо этого расстегивает на ней пару верхних пуговиц, закатывает рукава.

– Мой первый сериал, первая роль дубляжа. Отвратная работа. Провальная, с кучей тупейших ошибок, – чеканит слова, не сводя с меня глаз.

– Не смей! Это лучший сериал в мире!

– То-то его закрыли на середине второго сезона.

– Дебилы у них там сидят, вот и закрыли. Егор, с ума сойти можно, я эти несчастные двадцать четыре серии пересматривала раз пять. Мне жарко. Надо выпить, – и я допиваю свой коктейль. Беру со стола второй.

Почему-то Математик выглядит слегка смущенным.

– Ты же писатель… Каким образом ты озвучиваешь сериалы?

– Ну, у нас же не официальная озвучка, – пожимает плечами, и, кажется, немного стесняется. – Официально меня еще ни разу не выбрали, хотя голос есть в базе. Так, подрабатываем с друзьями. Веро, я же говорил, что мой отец – актер. Я тоже стремился к этому, отсюда спорт – в планах ведь было стать не аки кем, а русским Рэмбо, ну, знаешь, душевным героем боевика.

– А почему не стал?

– У меня нет таланта. О, не расстраивайся, это нормально. Конечно, в театральный меня взяли без собеседования, просто по фамилии, и я даже там отучился пару лет. Кое-как. Можно было продолжать биться, но мне не настолько это нравилось, чтобы мучиться. А когда я ушел, испытал облегчение. Все же я из тех, кто предпочитает оставаться за кадром. Друзья, когда создавали канал, позвали меня, и я решил попробовать.

– У тебя потрясающе получается! А какие ты еще сериалы озвучиваешь? Как называется канал?

– «ФериТэйлФилмс», можешь загуглить. С «Грешника и девы» мы тогда ничего не заработали, кроме опыта. Какое-то время я даже жалел, что в нем звучит мой голос. До сегодняшнего вечера, – он поиграл бровями.

– А вообще это прибыльное дело?

– Ну, хватает на сигареты, – подмигивает. Ни разу его таким не видела – скромным, смущенным. – Иногда работаем на голом энтузиазме, когда сотни подписчиков просят сериал, а больше никто не берется и спонсора не находится. Ты чего, плачешь, что ли?

– Нет, просто, наконец, все встало на свои места. С нашего знакомства я мучаюсь, где могла услышать твой голос, он мне буквально снился ночами! Но так как «Грешника» я пересматривала в последний раз лет шесть-семь назад, то каждый раз упиралась в глухую стену. А сейчас, когда ты сказал фразу Велиара с его интонациями, меня осенило!

Мои слова ему льстят, Математик облокотился на подоконник, тянет свое пиво, поглядывая на меня.

– Дрянной сериал… – произносит как бы невзначай.

– Заткнись! – огрызаюсь. Именно огрызаюсь, на что он хохочет.

– Полный отстой, – расплывается в улыбке. – Он ужасно наивный и пошлый. Работать было – каторгой.

– Значит так, да? – я зажмуриваюсь, затем прищуриваюсь. – Забавляешься? – и после его самодовольного кивка действительно кидаюсь на парня с кулаками, он едва успевает отставить бутылку пива. Озерский смеется, приседает, закрываясь от ударов, а затем, когда ему это надоедает, нагло хватает меня за пояс, крепко обнимает, тащит несколько шагов и заваливает на кровать, придавив сверху:

– Елена, вы меня с ума сводите своей невинностью, – хрипло басит он, и я хохочу от души, громко, звонко, до слез.

– Дурак ты, Озерский. Не было там такого, и героиню звали Ингрид.

– Бл*ть, – он тоже улыбается, но как-то загадочно.

– Надо будет пересмотреть вместе.

– Не-не-не! Я терпеть не могу слушать свой голос со стороны. Когда перепроверяю работу иногда по несколько раз, аж перекашивает.

– Обязательно посмотрим, – киваю я, глядя в его блестящие глаза. Чувствуя, как его руки обнимают меня. Ничего сверх, но я загораюсь даже от такой простой ласки. Я вообще не хочу с ним расставаться. Разве могут где-то существовать более простые и приятные отношения?

– Сучка, – шепчет он.

– Хорошие девочки не спят с женатиками. Самая настоящая грязная сучка.

– Ты тоже не спишь.

– Пока не сплю.

Мы переворачиваемся, и я сажусь сверху на него, наши пальцы переплетаются, его ладони немного влажные.

– Поедешь со мной за наградой? Ксюша не сможет точно, никто не узнает. Тусанем.

Как ножом по горлу. Лучше бы он меня ударил, ей-Богу.

– Отпросишь меня у дяди?

Он выгибает бровь, происходит заминка. Я эротично качаю бедрами раз, второй, распускаю волосы по плечам и смотрю на него томно, из-под опущенных ресниц. Приоткрываю рот.

– Ладно, отпрошу. Веро, когда ты рядом, черт, – одно движение, и я оказываюсь снова внизу, под ним. Опасно, знаю, но он нарушил молчаливое соглашение – упомянул жену, и я готова его уничтожить. Обвиваю ногами талию, он толкается будто в меня, и с моих губ срывается стон. Он хрипло ругается, а я смеюсь громко, истерично весело и отчего-то низко, гортанно. Словно мне не больно делить его с другой. Словно я не ненавижу себя за то, что с каждым днем привязываюсь к нему все сильнее. – Когда ты близко, мои брюки словно становятся на размер меньше. Мне больно, родная, – он целует меня в щеку. – Они ужасно тесные и узкие, словно я, как гребаный педик, набрал себе шмоток в обтяжечку, что яйца зажимают.

– Представляешь, как бы тебе было узко и тесно во мне, – шепчу на ухо, зажмурившись, и он стонет мне в шею. – И горячо. У меня тысячу лет никого не было, я как девочка. – Он делает еще толчок и замирает, тяжело дыша, пытаясь успокоиться. Понятия не имею, о чем думает, наверное, о чем-то поистине ужасном, раз это позволяет ему погасить себя. Очень осторожно, словно боясь спугнуть, я глажу его лопатки, чуть царапая ногтями, чувствуя под пальцами влажную ткань – вспотел, хотя в квартире работает кондиционер.

– Егор, скажи мне, пожалуйста, только честно, ты ведь не спишь с женой? Ты можешь в этом поклясться? – я сжимаю губы, осознавая, что мой голос прозвучал жалобно и жалко, в момент из уверенной безжалостной стервы я превращаюсь в скулящую жертву. Он приподнимается, смотрит мне в глаза совершенно серьезно, словно разгадал, как это для меня важно. Качает головой:

– Могу поклясться. Ты ведь сама прекрасно знаешь, я уже две недели, как съехал окончательно. Даже за вещами не заезжаю. Я бы не стал так тебя обманывать, – а потом он хмурится. – Веро, ты ведь понимаешь, что я не могу тебе ничего обещать. В плане… я не собираюсь начинать серьезные отношения, менять одно кольцо на другое. Нам с тобой клево вместе, но пока на этом все.

Он сказал «пока».

– Я не жду от тебя предложения, у меня сейчас период такой – хочется отрываться. С тобой – самое то. Замуж в ближайшие пару лет я не собираюсь точно. Но… если ты будешь фигачить на два фронта, я… не хочу конкурировать с беременной женщиной. Меня потом жизнь ударит за это, понимаешь? Сильно ударит.

– Ты не конкурируешь. С начала ее беременности мы не занимаемся сексом. Совсем. Никак вообще. Она знает, что развод – дело времени.

– Но оттягивает его изо всех сил.

– Верит, что ребенок мой, – он пожимает плечами и скатывается с меня на спину. Мне дурно. От этих тем меня тошнит. Я хочу к нему на грудь, вдыхать аромат его кожи, чувствовать тепло тела.