Моя чужая женщина

4

Покровский

Зачем вообще я занимаюсь ей сам?

Надо бы поручить эту странную девицу парням, пусть бы съездили к ней на квартиру, поговорили с ее парнем, если он конечно есть. Но понять не могу, почему делаю все сам? Словно мне заняться больше нечем.

Но рыжая очень занятная, такая непростая, с гонором. Говорит, прямо смотря в глаза, а у самой в них ничем не скрываемая ненависть, нет, скорее презрение. А как небрежно посмотрела на пачку денег, а потом резинкой от них собрала волосы?

Точно не проститутка и не наркоманка, те смотрят жадными голодными глазами, там всегда не хватает. Этого «добра» я насмотрелся с детства, район и дом, в котором жил, был наполнен именно такими персонажами. Там могли полоснуть по горлу осколком стекла за любое неверно сказанное слово или показанный жест.

Сижу в темном холле, ребята из охраны остались на улице, за дверью голоса. Наверняка рыжая обрабатывает девчонку, сбежать хочет, вот уверен в этом.

Улыбнулся.

Первый раз за несколько дней, наверное, хотя смешного мало. А вот наличие парня у этой Арины – не факт, что и это имя настоящее – огорчило. Надо бы проверить, есть он вообще или нет, а еще узнать, кто она такая, откуда и что делала в том баре. Нутром чую – непростая она, и отпускать не стоит.

– Мы закончили, Тихон Ильич.

– Да, мы закончили. Слушайте, а почему меня не осмотрит гинеколог, не возьмет мазок, а вдруг вы меня трахнуть захотите, а тут все анализы уже готовы?

– Все сказала?

– Нет.

– Можешь не продолжать, дальше мне неинтересно.

Арина вручила кусочек ваты, что прижимала к сгибу руки, медику, надела курточку, застегнула ее под горло, посмотрела на меня.

– Слушайте, Тихон Ильич, я устала, уже поздно. Давайте встретимся завтра, точнее, уже сегодня, как раз будут готовы анализы. Вы передо мной извинитесь, я приму извинения, и мы простимся навсегда. Ок?

Вот же наглая какая.

– Нет.

– Слушайте, а вы трудный, вам говорили об этом?

– Говорили, пойдем.

– Куда на этот раз?

– А с чего такая резкая перемена? В отделении ты мне «тыкала», смотрела так, будто готова была убить взглядом, а сейчас я Тихон Ильич?

– Священный трепет медсестры передался мне воздушно-капельным путем. К хозяину города только на «вы» и с придыханием, жаль, второе я не умею.

– Я заметил. Называй адрес.

Мы сели в машину, девушка, повернувшись, посмотрела удивленно, даже в плохом освещении было видно, как она устала, бледная, под глазами синие круги. Такая резкая перемена, вроде в полиции была свежее. А вдруг и правда наркоманка, и сейчас ее отпускает?

Подумал об этом, и так противно стало.

Нет, я много что и кого видал за свои сорок два года: передозировки, ломки, мольбу о дозе – я знаю, какое это дно, так двое моих друзей по молодости ушли. Но в то, что эта красивая молодая девушка – такая, глядя на нее, верить отказываешься.

– Ты бездомная? Доза нужна, да?

Долго не отвечает, только смотрит, плотно сжав губы, водитель ждет, в салоне тепло, но я вижу, как она дрожит. Минуту назад она шутила, а сейчас совсем другая, не спорит, не хамит. Что такого я сказал?

– Луговая шесть.

Господи, до боли знакомые адреса, Луговая восемь – малосемейка напротив шестого дома, дом, где я вырос, – тот самый гадюшник.

– Тихон Ильич? – Вадим поворачивается ко мне, сам выруливая со стоянки клиники.

– Ты слышал адрес?

– Да.

Дорога по пустым ночным улицам занимает двадцать минут, все это время Арина смотрит в окно, я не лезу к ней, самому надо подумать. Я должен знать, кто она такая и что здесь делает, если привезла груз, будет наказана, как все, кто захочет утопить город в дури.

– Пригласишь?

Не отвечает, просто выходит и идет к обшарпанной двери подъезда, она не закрыта и, конечно, без домофона, я иду следом, Вадим за мной. Вонь и обшарпанные стены, грязная лестница, в таких местах ничего не меняется и никогда не изменится.

Такие места нужно ровнять с землей или сжигать. Из детей, что родятся и вырастают здесь, не выходит ничего хорошего, я не исключение, моя жизнь лишь кажется беззаботной и красивой.

На лестничном пролете между третьим и четвертым этажами лежит тело, вонь от спящего бомжа смешалась с помоями и становится еще более невыносимой.

Квартира номер тридцать пять, замок ради приличия, темный коридор, Арина бросает ключи на старое трюмо, не включив свет, идет дальше, слышно, как льется вода, и я нахожу девушку на маленькой кухне. Она пьет воду прямо из чайника.

– Тебе плохо?

Снова не отвечает, включаю свет, слишком яркая лампочка освещает убогую обстановку. Потертый стол, две табуретки, пожелтевшая тюль на окне, еще один стол, шкаф и мойка, старый холодильник рычит как раненый зверь.

Сколько себя помню, у всех обитателей этих домов такая же мебель, значит, ничего не изменилось за двадцать пять лет, как я ушел и поклялся больше не возвращаться никогда.

Вот, вернулся, получается.

Арина обходит меня, позади топчется Вадим, девушка идет в другую комнату, я за ней. Она перетряхивает постель; низкий диван, плотные шторы на окне, ну, парня тут нет точно. Находит таблетки, глотает не запивая.

Чувствую себя паршивей некуда. Пока ехали, думал о ней черт-те что, наркоманка, проститутка, барыга наркотой, ничего хорошего не ждал, даже самому противно было убедиться, что она такая.

– Тебе плохо?

– Мне нормально. Ты хотел посмотреть, где я живу, и найти что-то определенное? Сделай это по-быстрому, я правда устала,– голос тихий.

Снимает куртку, кидает ее на кресло, не смущаясь нас с Вадимом, в ту же сторону летит майка, она без белья. Резинка падает с волос, они рассыпаются по спине, всю правую руку до плеча с переходом на грудь покрывает татуировка.

Стебли с острыми шипами черными чернилами и редкие бутоны цветов с алыми брызгами на них. Я не любитель такого художества у девушек, но ей идет, красиво очень.