Моя. Чужая. Беременная

Нет, слишком опасно ее отпускать. Кто знает, может она притворяется, что потеряла память? Не удивлюсь, если ее подослал Лев Радзинский. Как напоминание, что он держит меня в кулаке.

Эта мысль не слишком приятная. Да и вообще вся прошедшая неделя была не слишком приятной. Ларка словно с цепи сорвалась, будто учуяла что-то. Одним бриллиантовым гарнитуром отделаться не получилось.

Пришлось пару раз свозить ревнивую невесту в ресторан и всю неделю ночевать у нее. Хотя обычно я это не практикую. Не люблю спать в чужой постели. Не могу заснуть, если рядом есть кто-то еще, поэтому в брачном договоре с Ларисой четко оговорено наличие двух отдельных спален.

Сейчас я невыспавшийся и злой. И голодный, потому что сорвался с утра пораньше, не позавтракав. С одним единственным желанием – покончить быстрее с этим вопросом и вернуться к нормальной жизни.

– Подъезжаем, шеф, – голос Егора выводит меня из задумчивости.

Поднимаю взгляд. Машина въезжает в больничный двор, останавливается у главного входа.

– Надеюсь, все документы уже готовы и мы надолго здесь не задержимся.

С этими словами покидаю теплый салон.

В холле встречает медсестра.

– Максим Николаевич, прошу за мной, вы должны подписать несколько документов.

– И отказ от претензий, – хмыкаю, просматривая бумаги.

Покончив с бюрократией, поднимаюсь по лестнице на третий этаж к нужной двери. Позади неизменной тенью следует Егор с пакетом в руках. Разумеется, на лифте быстрее, но мне после долгого сиденья в машине хочется размять ноги.

Вот и палата. Со стула возле дверей поднимается Дым.

– Как она? – киваю в сторону входа.

– Странная, – тот пожимает плечами.

– В смысле?

Может, стоит ее показать психиатру?

– Обозвала меня питекантропом.

С трудом сдерживаю улыбку.

– И за что она тебя так?

– За то, что прочитал ее записку.

Я все-таки чувствую, как губы растягиваются в улыбке. Трусы. В записке она попросила трусы. Да будто я знаю, какие ей нужно! Еще ни одна женщина не просила меня купить ей трусы, хотя многие забывали их в моей постели.

Мысль о том, что за дверью палаты ждет хорошенькая девушка без трусов… м-м-м… будит фантазию. Даже жарко становится.

Так, все, не думать об этом. Я не дикарь, а нормальный мужчина. У меня есть невеста и свадьба на носу.

Ладно, пора заканчивать этот спектакль.

Забираю у Егора пакет. Толкаю дверь и вхожу.

Она сидит на кровати. Увидев меня, вздрагивает и вскакивает навстречу. Хватает за руку. Ее ладони маленькие и теплые.

Многозначительно смотрю на нее.

– Собирайся, мы уезжаем. Тебя только что выписали.

В ее глазах светится радость. Вот дурочка. Знала бы, что ее ждет, то так бы не улыбалась.

– Макс… Спасибо…

– Макс? – меня с института никто так не называл.

Кроме женщин в постели.

– Ну… я же могу тебя так называть? – она заглядывает мне в глаза как побитая псина. Берет мою руку и зачем-то прикладывает к своей груди. – Ты же мой муж?.. Бывший?..

Последнее слово произносит совсем тихо. Все еще на что-то надеясь.

Качаю головой. Ну вот что она себе напридумывала?

– Жаль разочаровывать, но я…

Она закусывает губу. Розовую, влажную, пухлую. Мой взгляд прикипает к ней.

В горле внезапно становится сухо.

– Я тот, кто тебя сбил. Это из-за меня ты попала в больницу.

На ее лице шок, неверие. И мучительное осознание истины.

– Если так, то я с вами никуда не поеду! – она внезапно отпускает мою ладонь и прячет руки за спину. – Максим Николаевич!

Последнее произносит с явным сарказмом.

– Не поедешь? – смотрю, как она нахохлилась. Вкрадчиво интересуюсь: – Можно узнать, почему?

– Я вас не знаю!

– Это аргумент, – усмехаюсь. – Но слабый. Только что ты готова была ехать со мной неизвестно куда.

– Я думала, вы мой муж! А вы… Вы меня сбили! – С каждой новой фразой она все дальше пятится от меня, но продолжает бросать сердитые взгляды. – Я вам больше не доверяю!

Что ж, я сам себе порой не доверяю. И с радостью забыл бы о существовании этой женщины, если бы не одно “но”.

– Прости, но выхода у тебя нет. Ты здесь уже целую неделю, и тебя до сих пор никто не ищет.

Она спотыкается о кровать и медленно опускается на нее. В глазах, только что искрившихся от возмущения, теперь застыло недоверие.