Еврейка Нина

Лёня привык всегда слушаться Славика. Убегая, он и подумать не мог, что Славик не бежит за ним. А Славик даже не пытался. Он держал руки на плече сторожа и просто ждал.

Сашка тоже пытался убежать, только выбрал неудачное направление. Рванул зачем-то прямо на сирену. Его повязали первым. Славика взяли следом. Благодаря его действиям сторож остался жив.

Рыжебород всю ночь прождал подельников во дворе. С рассветом он понял, что их арестовали. В молчании Славика он не сомневался. А вот Сашка и Лёня… Эти двое не такие стойкие. Утром он собрал вещи и пешком покинул город. Это было правильным решением для многое повидавшего преступника. Славик не проронил ни слова ни до суда, ни на самом суде. Он даже не поднял голову, когда бабушка подошла проститься. Ему дали семь лет.

Сашка же сдал всех. Следователь пообещал ему скостить срок, если он всё расскажет. Сашке было семнадцать, и он повидал не так много, как Рыжебород. Он ещё верил людям и всего боялся. Парень рассказал и про банду, и даже про то, как прогуливал уроки в школе. Ему тоже дали семь лет. Он плакал и кричал на суде, что это какая-то ошибка, ведь дяденька-следователь обещал…

Рыжеборода и Костяна не нашли. Когда их начали искать, те уже были далеко от города. А вот Лёня оказался не такой умный. Он сидел дома и всё ждал, когда же придёт Славик. Но пришли за ним люди в погонах. Лёне тоже дали семь лет за то, что не сотрудничал со следствием. Лёня-то, может, и сотрудничал бы, да только Сашка уже всё разболтал.

Глава 2

Отец Нины преподавал математику в пединституте. Переехали они в Ворошиловск из Ленинграда, когда Нина была ещё маленькой. Истинная причина переезда ей была неизвестна. Кажется, папа с кем-то там поссорился и их отправили в провинцию. В Ленинграде отец заведовал кафедрой в каком-то большом институте, а здесь был просто старшим преподавателем. Эту тему почти никогда не затрагивали, Нина узнала подробности только из случайно услышанных разговоров родителей.

Конечно же, девочка хорошо училась, была воспитанной и прилежной. Для еврейки Нина была слишком светлокожей, волосы прямые, темно-серого цвета, глаза светло-карие. Фигура у Нины была скорее мальчишеская, узкие бедра и маленькая грудь. Человек, не знающий наверняка, что Нина еврейка, легко мог спутать ее с чеченкой, осетинкой и даже с русской. Несмотря на аттестат с отличием, Нина не стала поступать в институт. Ее мать Анна Абрамовна начала болеть: постоянные простуды, ангины с осложнениями. Поэтому девушка решила остаться дома и ухаживать за больной матерью. Она устроилась на полставки в библиотеку, а свободное от работы время проводила с мамой.

Отец Нины, Михаил Яковлевич, был человеком строгим и немногословным. Он требовал идеальной чистоты в доме и не терпел слёз. Поэтому, когда Анна Абрамовна умерла, он запретил Нине горевать. А всего через три месяца нашёл дочери жениха. Это был учитель истории Давид Александрович, обычный еврейский юноша, с волнистыми черными волосами, среднего роста, худощавого телосложения и в очках. Для отца Нины главное, что будущий зять – еврей с высшим образованием.

Сама Нина сначала сопротивлялась браку. Во-первых, она ещё оплакивала мать втайне от отца; во-вторых, не испытывала к Давиду никаких чувств, хоть он и был хорошим, порядочным молодым человеком. Не было у Нины к нему ни влечения, ни даже интереса как к человеку. Просто обычный парень, каких сотни. Со временем девушка изменила мнение. Точнее, это было желание не столько сочетаться с Давидом браком, сколько уйти из родительского дома.

Михаил Яковлевич, не продержав положенного годичного траура по усопшей жене, женился во второй раз. Его женой стала лаборантка с кафедры, пышногрудая еврейка Сара, на десять лет младше. Нину это глубоко ранило. Она не могла простить отцу, что тот так быстро забыл ее мать. К тому же временами ей казалось, что отец сошелся с этой Сарой намного раньше законного брака и еще до смерти Анны Абрамовны. Сначала новоиспеченная жена пыталась найти взаимопонимание с падчерицей, но Нина её игнорировала. В итоге им обеим стало проще не разговаривать друг с другом.

Нина засиживалась в библиотеке допоздна, пару раз даже оставалась там ночевать. Состояние её было удрученное, она не понимала, что делать дальше и как жить вместе с отцом и его женой.

Однажды вечером, когда Нина медленно шла домой, она встретила Давида. Он вызвался ее проводить, так как было уже темно. Нина почему-то рассказала ему об обиде на отца, о тоске по матери, о том, что жизнь совсем не такая, как она себе представляла. До этого девушка никому не рассказывала о своих чувствах. Давид оказался в нужном месте и в нужное для Нины время.

На следующий день Давид уже ждал ее возле библиотеки, а через три дня сделал предложение. Нина согласилась, чем очень обрадовала отца. Он и сам тяготился общением с дочерью, в глубине души чувствуя вину перед ней и умершей супругой.

Брак с Давидом стал для Нины спасением. Она шла не к Давиду, она уходила из родительского дома, от отца. К Давиду она испытывала глубокое уважение и благодарность. Любви, страсти или чего-то подобного в их отношениях не наблюдалось. Давид был скромен и сдержан. К тому же жили они с матерью Давида Диной Владимировной. Она тоже была сдержанной, если не сказать холодной. С Ниной практически не разговаривала, целыми днями сидела в кресле-качалке и вышивала. В ее присутствии Нина лишний раз стеснялась говорить с мужем, не говоря уже о прикосновениях.

К счастью для всего семейства, Нина очень скоро родила девочку. Назвали ее в честь матери Нины, Анечкой. Эта крошка стала связующим звеном для всей семьи. Свекровь теперь больше разговаривала с Ниной, хоть эти разговоры и касались только детей: она сравнивала маленькую Анечку с сыном Давидом и находила их очень похожими, сравнивала внучку с покойным мужем, с собой и всеми остальными родственниками. Нина не возражала. Ей было абсолютно всё равно, чьи глаза, нос и губы унаследовала дочь. Всю свою любовь, копившуюся годами, она отдавала малышке. Нина была благодарна свекрови, что та обожала Анечку, и благодарна мужу, что забрал ее, Нину, от отца и подарил смысл жизни, который девушка утратила со смертью матери.

Они жили спокойной и даже счастливой жизнью до июня 1941-го.

Когда по радио объявили о нападении Германии, Дина Владимировна, как обычно, сидела в кресле-качалке. Нина кормила Анечку овсяной кашей, а Давид ушёл на рынок. Услышав обращение, Нина застыла с ложкой каши в руках, а Дина Владимировна выронила вышивку. Так они и сидели, глядя друг на друга широко распахнутыми глазами, пока не расплакалась Аня. Конечно, ребёнок двух лет не понимал, что такое война и где находится Германия. Обе женщины кинулись к девочке. Они гладили ее по голове, по очереди брали на руки.

– Где Давид? Что же теперь делать? Как быть? – причитала Дина Владимировна.

Как назло, Давида не было до самого вечера. Нина уже собралась идти на поиски, как вдруг дверь открылась и вошёл муж. Нина сразу почувствовала в нем перемену. Он выглядел озабоченным, но одновременно спокойным. Как будто решил какой-то очень важный вопрос. Дина Владимировна бросилась к нему со словами:

– Давидушка, где же ты был так долго? Такая беда случилась! Мы не знаем, что делать… Давид, что с тобой?

Давид медленно снял туфли, не реагируя на мать, подошёл к Нине, на руках у которой всхлипывала Анечка. Протянул руки к ребёнку. Аня сначала посмотрела на маму, затем снова на отца и ответила ему улыбкой.

Дина Владимировна так и застыла посредине комнаты. Уловила какую-то перемену в сыне и никак не могла понять, что это.

Подержав дочку на руках несколько минут, Давид присел на стул и посадил ее на колени. Он поцеловал ее в макушку и задержался губами дольше обычного. Поднял глаза на Нину, потом перевёл их на мать и вполне буднично сообщил:

– Я записался добровольцем на фронт. Через три дня отбываем. Нужно взять с собой сухпаёк и смену чистого белья.

Дина Владимировна еле-еле сделала три шага до ближайшего стула и медленно опустилась. Ее лицо побледнело. В другой ситуации она бы сразу начала причитать и отговаривать. Но сейчас тон Давида, его выражение лица – всё указывало на то, что он принял решение и отговаривать его – пустая затея. Таким же тоном когда-то он сообщил матери, что хочет быть учителем, потом – что женится на Нине.

– Давид… – начала Нина. Но осеклась. Она не знала, что сказать. То ли отговаривать, то ли поддержать его смелый поступок.

Давид сам нарушил молчание:

– Что на ужин? Не ел весь день.

Нина начала накрывать на стол. А Дина Владимировна продолжала сидеть, закрыв лицо руками. Она понимала, что, скорее всего, сына больше не увидит. Давид либо погибнет под пулями, либо умрет от какого-то заболевания типа пневмонии или дизентерии. Он никогда не отличался крепким здоровьем и переболел всем, чем только можно. Умудрялся подхватить грипп даже летом, что уж говорить про холодные и сырые окопы. Из-за слабого здоровья почти всегда был освобождён от физкультуры. Он не мог подтянуться и трёх раз. Как же он будет преодолевать большие расстояния и идти в атаку? А если рукопашка? Он же боится крови! Все эти мысли проносились в голове у бедной матери.

Следующие три дня пролетели быстро. Женщины собрали своего единственного мужчину на войну. Обе понимали, что Давид вряд ли вернётся. Провожать на вокзал его пошли только Нина с Аней. Дину Владимировну сын уговорил остаться дома, она не вынесла бы долгого прощания.

На вокзальной площади было полно народу. Мужчины храбрились, особенно молодые, те, у которых ещё не было жён и детей. Они широко улыбались и громко смеялись, хвастаясь друг перед другом, как будут улюлюкать убегающим от них немцам. Их матери стояли неподалеку. Женщины были встревожены, некоторые не могли сдержать слёз. В тот момент, казалось, мало кто из присутствующих понимал, что происходит, что такое война и как долго она продлится. Сводки с фронта поступали противоречивые. Одни шептались, что немцы уже чуть ли не до Москвы дошли, другие уверяли, что они застряли на границе возле Бреста и никак не могут продвинуться дальше.