Край Земли. Книга первая

– Царь-батюшка, путь-то не близкий будет.

– Знамо дело, неблизкий.

– Так это, того, лапти мои скороходы прохудились. Как же я в худых лаптях по иноземным землям бегать буду?

– Побегаешь, – сердито ответил Дорофей. – Не напасешься на вас казенного имущества.

– Ага, я-то могу. Но меня спросят: «Из какого ты царства-государства, гонец?». А я отвечу: «Из царства царя Дорофея Восьмого – ученого». А они мне скажут: «А что же у вашего ученого царя новых лаптей не нашлось для гонца при деле такой наиважнейшей важности?» И что я должен буду отвечать, Ваше Величество?

– М-да, – задумался царь,– неладно. Скажешь ключнице, пусть новую обувку тебе выдаст.

– Премного благодарствую, Ваше Величество. А я уж как лапоточки получу, так сразу в путь и отправлюсь. Еще одна просьбочка есть, царь-батюшка. Хотел бы я с собой взять Фадиеза. Одному-то страшновато по чужбине бродить, а тут всё душа живая рядом.

– Да, бери, бери. Толку от него в хозяйстве никакого, глядишь, может и правда тебе сгодится.

Еремей поклонился царю и бегом из дворца, боялся, что Дорофей еще что-нибудь удумает, и хлопот вообще не оберешься.

Глава

III

Собрался Еремей быстро. Новые лапти-скороходы спрятал в котомку, подпоясался, позвал Фадиеза и двинулся в путь. Вышел за околицу, да остановился. В какую сторону идти и не знает. Направо посмотрел – лес чащобный, темный, страшный. Налево глянул – Ежевичная река бурлит, через пороги несет воды сильные. Прямо – дорога в Лысую гору утыкается, а на вершине туча лежит, хмурится, молнии внутри себя, перебирает, поблескивая ими, народ грозой пугая.

– Верно люди говорят, что на Лысой горе ведьмы хороводы водят. Ишь тучу, какую нахороводила нечисть, – закручинился Еремей.

Присел под березкой, задумался: и вперед страшно, и назад ехать боязно. Царь точно головы лишит за ослушание. Час сидит, другой, ничего придумать не может. Народ мимо едет, посмеивается:

– Что, Еремка, нашел Край Земли? И каков он? Ровный аль с загогулинками?

– Езжайте, езжайте, – сердито отвечает Ерема. – Да Дорофею не сказывайте, что меня видели, ажно проболтаетесь, то и вам, и мне не поздоровиться.

– Ото ж, – понимающе кивали мужики и ехали дальше, уже гонца не задевая.

Сидел, сидел Ерема, да как рассердится, ударил оземь шапкой:

– Что ж это я, как камень придорожный развалился тута! И что мне тот Край Земли! Ежели его никто до меня не видел, то буду первый. За сие почет, и уважение. Может Дорофей мне шапку боярскую пожалует, а может и того пуще! Отвалит мешок серебра, али золота, али каменьев драгоценных и стану я богат. Построю дом, заведу Гипотенузу. Буду целыми днями в стоге сена валяться, на небо любоваться. А маманя моя по двору в сафьяновых сапожках и атласном сарафане будет ходить, да Гипотенузу на лужку пасти. Авось и бычка с коровкой прикупим. Тогда мамане бархатный сарафан сошьем. Чего жадничать? Ежели уж богат, то и жить надо на широкую ногу! Ежели не найду я тот Край Земли, то и к Дорофею нужды нет возвращаться. Подумают, сгинул-пропал гонец Еремей в дальних краях. Погорюют, да и забудут. Может статься, кроме мамани никто и не помянет меня.

И так Ереме себя жалко стало, что заплакал.

– Ежели б я знал, что ты такой, Еремка, страшливый то ни в жизнь с тобой не пошел бы!

– Кто это говорит? – удивился гонец, слезы враз высохли.

Огляделся, а вокруг никого.

– Да я, Фадиез! Тьфу ты, на такое имечко! Угораздило же царя-батюшку музыкой увлечься. Хорошо, хоть бемолю не назвал, а то с него сталось бы!

Ерема от удивления только глазами хлопал. Фадиез продолжал:

– Ты того этого, Ерема, меня больше так не называй. Зови меня просто Дормидонт Любомирович.

Ерема помолчал, помолчал, да как рассердится:

– Ты говори, да не заговаривайся! Дормидонт он! Язык с таким имечком сломаешь! Не буду я тебя так звать!

– На Фадиеза я откликаться не буду, – нахмурился пес.

– Шариком будешь, – сердито буркнул Ерема.

– Ага, ты меня еще Параллелепипедом назови! Совсем эта наука вас с Дорофеем ума лишила.

– Шариками всех собак называют.

–Взять тебе к примеру, Еремка, сам рыжий и нос у тебя в конопушках, а поди никто тебя не называет медным чугунком, – проворчал пёс.

– Ладно, Степаном буду кликать. А то велика честь Дормидонт, видишь ли, – согласился Ерема.

– Тогда ужо Степаном Ивановичем, – лукаво взглянув на хозяина, сказал Фадиез.

– Не заслужил пока Ивановичем быть! Молодой больно!

– Да и ладно! – обрадовался пес. – Всяко лучше чем было, а то надо мной даже Гипотенуза насмешничала.

– Чего ты вдруг заговорил человеческим голосом, а раньше молчал? – недоверчиво глядя на пса, спросил гонец.

– Ага, заговори во дворце, Дорофей вообще мне житья бы не дал. Нагнал бы докторов, знахарей, да колдунов. Все потроха наружу вытряхнули бы и прощупали, отчего мы такие умные. А мы с Гипотенузой уже давно и по-аглицки, и по-французски, да кой-чего по-латыни освоили, – с гордостью сказал Степан, – Право дело, свезло тебе, Ерема, со мной, ох, свезло! И умен я, и смекалист, и ловок, и…

– И блохаст ты безмерно, – обиженно буркнул Ерема, – Разважничался, понимаешь, по-французски они с козой мерсикают.

– Да блох-то у меня всего парочка. Так для компании, чтобы было с кем за жизнь потолковать.

– Я и гляжу, что лясы точить ты горазд. А Дорофей отправил меня для дела наиважнейшей важности. Время токмо теряю с тобой! – нахмурился Ерема. – Смеркается ужо, да и моросит начинается, пора в путь-дорогу отправляться.

– В какую же сторону пойдем? – деловито спросил пес, почесывая за ухом.

– Вот, Степа, – назидательно сказал Ерема и даже пальцем перед собачьим носом помахал для внушительности, – не латынь и не аглицкий языки тебе не помогают, потому как пустобрех, он и есть пустобрех. Главное в нашем деле смекалка. Мы что с тобой ищем? Край Земли. А где же он лежит? Там где солнце закатывается. Раз оно за лес закатывается, туда нам и дорога. Ежели что, там и заночуем, – ответил Ерема и, подхватив свою котомку, решительно пошел вперед.

– Ох, хозяин, пустое дело ты задумал, – вздохнул Степан, семеня за хозяином, – лес-то непростой, а зачарованный.

– Ты уж, Степушка, лучше лапами быстрее шевели, а не бабкины сказки пересказывай.

– Не слыхал что ль? Феофан-охотник наказывал мужикам, чтобы и не думали в лес соваться. Нечисть там куролесит, с пути-дорожки сбивает, на человека беду насылает.

– Это в голове твоей лопоухой беда куролесит. Нашел кого слушать! Охотника. Да в прошлом годе он рассказывал, что подстрелил горлицу. Она оземь ударилась, в медведя превратилась. Токмо он того медведя на рогатину посадил, он жабой стал и прямехонько в речку поскакал. Там, мол, он жабу эту бородавчатую уж шапкой накрыл, как она извернулась, в речку сиганула. А в речке в русалку преобразилась и чуть на дно его не утащила. Вернулся Феофан ко двору дорофеевому мокрый грязный и без добычи. Царь за такое вранье Феофана чуть на кол не посадил, шибко осерчали Его Величество. Но видать охотник наш везунчик. Тока царь наш батюшка возжелал дать приказание кол для Феофана тесать, как поднесли ему гуся запеченного, расстегайчики, да кисель клюквенный, и не до Феофана царю стало. Опосля трапезы почивать они отправились. Засим науками своими занялись. Вот потому Феофан на колу до сих пор не сидит, а байки свои рассказывает.

– Так почто ему такие небылицы сочинять?

– Эх ты, мерсикалка французская, простых вещей не понимаешь! Феофан, небось, нарочно байки рассказывает, чтобы в лес никто не хаживал, птицу и зверя ему не спугивал. А ты уж и поверил, – и Ерема зашагал еще быстрее.