Рассветный сон. Повесть

– Как вас зовут?

Вера назвалась. Старушка кивнула, получив подтверждение некой версии, которая сложилась у нее с первого взгляда.

– Очень красивое имя. Вы, должно быть, гордитесь?

– Чем? – опешила Вера.

– Именем.

Соседка казалась тронутой. Поезд вздрогнул, скрипнули колеса, и в окне поплыло асфальтовое полотно перрона – за ним стрелки и запасные пути, потом вагоны товарных составов, крыши промышленных корпусов и далекие коробки многоэтажек. Прибежала веселая проводница:

– Чайку, девочки?

Старушка завела беседу, а Вера откинулась на волглую подушку, собираясь с мыслями. Куда и зачем она едет? О чем спрашивать? Формально она, как ответственный человек, должна была забрать из больницы медицинскую карточку – так она объяснила Андрею Михайловичу внезапный отъезд, и супруг счел легенду правдоподобной. Он согласился, что в вопросах здоровья нельзя доверять почте или архивным службистам – работникам, получающим гроши и исполняющим обязанности пропорционально величине зарплаты. Когда ленишься потрудиться, получается соответственный результат: пришлют не то, потеряют бандероль… или вовсе не ответят. Но если Андрей Михайлович не ведал сомнений, то Вере мнилось со страхом, что она, поддавшись злокачественному мороку, отбывает в опасное путешествие. Обманность происходящего заставила ее – на всякий случай – проверить сквозь ткань дорожного платья, на месте ли шрам от операции. Убедившись, что тот не исчез, Вера вспомнила, что шрам с первых дней казался ей подозрительным. Общеизвестная анатомия утверждала, что аппендикс расположен справа, и длинный рубец на середине живота озадачивал. Но врачам виднее, где резать…

Она прислушивалась к мерному стуку, оживляя в памяти сложные годы. Представилось, как она, кутаясь в драповый зипун, мерзла на лекциях, потому что в институте не топили, как выводила каракули замерзшей ручкой, приноровив ее к кисти, одетой в варежку. Как перебивалась в общежитии на скудных сестринских подачках, как изворачивалась, перехватывая подработки в обнищавшей Москве, и как тяжело давались редкие копейки. Потом ей повезло – однокурсница, которая выскочила замуж и собралась в Германию, пристроила ее вместо себя ночной секретаршей, и потянулись бессонные мучения. Засыпая на посту, она падала со стула, пряталась в безлюдном здании от охранников, от пьяных маньяков в малиновых пиджаках… Потом волоокую секретаршу с броской внешностью приметил Андрей Михайлович – у Веры была пышная сахарная фигура и в красоте было что-то покорно-коровье, многим нравилась ее вальяжная повадка. Поначалу Андрей Михайлович не собирался жениться, но со временем обнаружил, что безропотная пассия честна, рассудительна, и главное – обладает даром обволакивать мужчину приятной теплотой и заботой, а он изрядно утомился от претензий истеричной жены и от гиперактивных детей, хронически создававших ненужные проблемы. Поэтому, застав в приемной на коленях перед Верой двухметрового нефтяника, трясущего букетом – размером с сибирскую сосну – и сулящего дом в Нефтеюганске, спохватился, что поезд уйдет, и решился на экстраординарный шаг.

После искрящейся столицы вагон утонул в темноте, в коридоре говорили и смеялись, а Вера устроилась на ночлег, накрылась куцым одеялом и погасила лампочку над изголовьем. Едва она осталась наедине с собой, навалились тяжелые мысли. Сон не приходил, и томительное бдение нашептывало, что сумасбродная идея обречена: есть секрет, который ей не раскроют, и есть люди, которые уйдут от ее вопросов. В неприятной, стучащей колесами полудреме она промаялась ночь и едва успела к станции, собравшись в беспорядке. На вагонных ступеньках ударили в ноздри креозот и уголь, но, когда в утреннем свете, в весенней дымке возник перед глазами знакомый вокзал, подкрашенный и принаряженный, ночные предчувствия схлынули. Вере уже хотелось рассмеяться: ей помнилось, что сокровенной жизни в городке не существовало – каждый знал друг о друге любые тайные подробности. Она уже ничего не боялась – проснувшаяся радость безмятежного детства пересилила печали. За ее пятилетнее отсутствие вокзал почти не изменился, только киоск с быстрой едой перешел с привычного общепита на куриные изделия и дальний угол был огорожен лентами скотча. Вере было бы отрадно встретить знакомое лицо, она поискала по сторонам и, заметив ответный взгляд, приветливо кивнула человеку у касс, признав бывшего соседа, Константина Ивановича. Неприятно удивило, что опухший, сутулый Константин Иванович, который не только видел ее, но и настойчиво разглядывал, будучи обнаруженным, вздрогнул, смешался и выскользнул в боковую дверь. Веселое настроение немного повредилось, но Вера поняла, что, судя по виду, Константин Иванович сильно пьет – следовательно плохо соображает, и спрос с него никакой.

Вера приехала налегке, и не было смысла брать машину – она влезла в полупустой автобус до тепличного хозяйства. После маминой смерти Ксения с Виталием построили дом в коттеджном поселке и переехали на окраину. Вера подспудно дивилась, на какие деньги семья малоудачливого коммерсанта сделала роскошное приобретение, если иногда еле сводили концы с концами. Но задавать прямые вопросы о чужих деньгах она стеснялась и думала, что Ксения прибедняется.

Устроившись на заднем сидении, Вера рассматривала улицы. Легкая муть подкатила к горлу, потянув за собой тоскливое ощущение из кошмарного сна. Впечатление накатило так внезапно, что Вера вздрогнула, оглядываясь и ища причину. Причина нашлась – под сидением лежала, источая резкий запах, свежая банка из-под краски. Провинциальная простота нравов давала о себе знать, но Вера смирилась: в другом автобусе были возможны другие неприятные сюрпризы. Пока она подавляла эмоции, кондуктор – неряшливая тетка с денежной сумкой – поднялась и пошла по салону. Вера вынула мелочь, разбирая монеты на ладони – она не знала, сколько стоит билет. В последний ее приезд брали по двенадцать рублей, но цены росли периодически. Кондуктор протянула руку с облупившимися ногтями и ожоговым пятном на кисти, прикоснулась к пассажирке, и Веру ударило током.