Там, где растает мой след

Ответ пришел, когда Женя увидела его глаза – совершенно пустые! – и ответ был «нет». Ничего Валера не замышлял. Он бултыхал ногами в воображаемом море.

Женя сломала ЕГО!

Отомстила.

Так почему ей не легче? А плакать хочется еще сильнее, чем в те дни, когда у нее ничего не получалось.

Женя занималась сборами. Она получила студенческую визу в Италию и готова была переехать. Ее взяли в Миланскую школу искусств на подготовительный факультет. Естественно, за деньги. Но лучшим студентам там дают стипендии. Зарекомендует себя, станет полноправной студенткой, и визу продлят, нет – останется в Италии нелегально. Главное, попасть туда!

Женя понимала, что возвращаться в Россию – не вариант. Она преступница, пусть и не пойманная. По ней тюрьма плачет.

– Что ты хочешь? – спросила она у Валеры, когда спустилась к нему.

Делала она это нечасто в последнее время, но он всегда ее ждал. Радовался, увидев, и хныкал, когда Женя уходила.

Сейчас же он, сжавшись в клубок, раскачивался из стороны в сторону.

– Я накормила тебя и напоила. В туалет ты ходил. Что тебе еще надо?

– Не закрывай люк.

– Если тебе страшно в темноте, я оставлю свечу. Или, хочешь, включу кино?

– Хочу. Но люк все равно не закрывай.

– Жирно будет, – рявкала она и уходила. Потом возвращалась и ставила ему «Крепкий орешек». Этот фильм Валера знал наизусть и все равно любил его сильнее остальных блокбастеров.

Но больше этого Валеру радовало другое: когда Женя занималась вышивкой, сидя в кухне, слушала музыку на кассетном магнитофоне и позволяла ему за этим наблюдать. Пленник спокойно сидел на своем матрасике, жмурился на льющийся в подпол дневной свет и беззвучно подпевал исполнителям. Всем, кроме одной певицы, чьего имени он не знал. Она пела про своего мальчика, который должен ее вспоминать. От этой композиции Валере становилось тоскливо.

Клиенток Женя больше не принимала. Обшивала только приму, у нее же останавливалась, когда приезжала в Москву. Врала женщине, говоря, что собирается перебираться в столицу, чтобы посвятить себя ей. И на открытие театрального сезона обещала сшить несколько нарядов. Таких роскошных, что королевы обзавидуются. Деньги вперед попросила, как обычно. И прима, как обычно, дала, хоть сумма даже для нее была большущей. Всю ее Женя потратила на оплату обучения. За это ей было стыдно, но не очень. Не последние отобрала у голодающего.

Женя выставила дом на продажу. Когда пришли первые покупатели, она нервничала. Почему? Сама не знала. Валеру она привязала, рот ему замотала, и все равно Жене казалось, что чужаки чувствуют его. Это не клиентки, которых она водила в другую часть дома, а покупатели, рыщущие по всем углам.

– Гнилой дом, – сказала баба, первой откликнувшаяся на объявление. – И ремонта в нем отродясь не делали.

– Неправда, строение крепкое. Но это неглавное, земли много. Можно еще один дом строить, а в этом жить.

– Скинешь?

– Нет.

За ней пришли другие. Им все понравилось, но тоже хотели, чтобы уступили. А Женя уперлась. Была уверена, найдется ЕЕ покупатель.

И он нашелся!

Господин Кондратьев Павел Григорьевич, мэр города, решил приобрести дом Жени. Сначала он прислал своего помощника, чтоб тот все осмотрел. Женя узнала его, парень в их школе старшим пионервожатым был.

– Зачем мэру моя развалюха? – спросила она.

– Она ни к чему. Земля нужна.

– Строиться будет?

– Болота за твоим домом осушать начнут осенью. Местечко станет райским. Так что мой тебе совет, подожди продавать. – И поспешно добавил: – Но учти, я тебе этого не говорил.

Ждать Женя не могла, а вот цену задрать – да. Когда она озвучила сумму, помощник присвистнул.

– Ого! А не обнаглела ли ты? Столько тебе и осенью никто не даст.

– Даже Кондратьев?

– Ему легче забулдыгам с улицы денег дать, чтоб дом твой спалили, и тогда ты его почти даром отдашь. Соглашайся на сделку, пока он по-хорошему с тобой договаривается.

– Я все сказала.

Помощник уже сам был не рад, что дал девушке совет. Теперь Павел Григорьевич на него осерчает, рявкнет, ничего тебе доверить нельзя, дуралей!

На переговоры с обнаглевшей владелицей «дворца» Кондратьев больше никого не отправлял, сам явился.

– С чего это вы, милочка, решили, что дом ваш вдвое подорожал за четыре дня? – спросил он вполне благодушно. В обаянии, но суровом, грубоватом, ему нельзя было отказать. – Цена в объявлении другая.

– Вспомнила о сокровище, что под домом, Павел Григорьевич.

– И о каком же?

Ох, знал бы ты!

– Дом еще прадед построил, а он первым кулаком на деревне был. Чтоб красные все не отобрали, собрал он ценности да в подполе зарыл.

– Чего ж не откопали дети, внуки?

– Глубоко клад ушел (почва из-за болот зыбучая), не достать просто так. Но вы, когда дом сносить будете, точно наткнетесь на схрон прадеда.

– Неинтересны мне побрякушки кулацкие.

– Зря вы. Деньги он на наших уральских приисках заработал. В деревне у него была кличка Золотой.

Это Женя не выдумала. Так ей мама рассказывала. А о кладе отец. Говорил, что слухи о нем распустил сам Золотой, чтобы дочек своих страхолюдин замуж выдать. А сам все же по пьяному делу в погребе рылся. Надеялся, что ему с кладом повезет.

– Ты почему дом продаешь? – заинтересовался Кондратьев. – Уезжаешь из города?

– Да, в Москву.

– Что вам там всем, медом намазано? У нас скоро будет лучше, чем там.

– Когда будет, вернусь, – улыбнулась Женя. «Никогда в жизни!» – хмуро проговорила она про себя.

– Ладно, накину я денежку. Но давай, чтоб ни тебе, ни мне.

На это Женя согласилась, такому человеку, как Кондратьев, нужно хоть немного, но уступить.

– Могу я в знаменитый подпол заглянуть? – спросил он.

– Я бы не советовала. Там воняет.

– Чем?

– Дохлятиной. Я крыс потравила, и они все там сейчас. Не успела эту падаль убрать.

На этом они закончили.

Сделку заключили через неделю. Еще столько же Павел Григорьевич дал времени на то, чтобы съехать. Но Женя планировала задержаться только на двое суток. Остальные будут для нее форой. Когда новый владелец дома явится за ключами, Женя уже два дня как будет в Италии.

Валера заподозрил неладное, когда из подпола пропала видеодвойка.

– Я наказан? – спросил он.

Она больше не применяла насилия, а за плохое поведение лишала чего-то. Обычно вкусного, но пару раз оставляла надолго в полной темноте и тишине, еще и с заклеенным ртом.

– Кино больше не будет, – ответила Женя. – Я продаю телик и видак. Но оставлю тебе магнитофон и все кассеты.

– Почему продаешь?

– Не твое дело! – рявкнула она.

Валера притих, но ненадолго.

– Что происходит? Я же чувствую, все стало по-другому.