Исповедь отшельника

Глава 6

Лидуся уже не плакала, а только икала. Зоя носила «сестре» воду, стакан за стаканом, она пила, но это не помогало.

Когда Соня увидела Лиду впервые, то подумала, что девушке лет семнадцать. И дело не в росте и комплекции. У Лидуси было лицо человека, который только вступает во взрослую жизнь. Кожа без единой морщинки, открытая улыбка, чистый взгляд. Пожалуй, сейчас таких лиц даже у семнадцатилетних девиц нет. Не говоря уже о двадцативосьмилетних. А Лиде было именно двадцать восемь.

Когда она в очередной раз икнула, Зоя скомандовала:

– Задержи дыхание.

Лидуся послушно набрала полные легкие воздуха и, когда диафрагма расширилась, замерла, надув щеки и вытянув тонкую шейку. Но через тридцать секунд изо рта все равно вылетел противный звук «ик».

– Напугать ее надо, – предложила Галина.

– А то нам страхов мало? – взвилась Зоя.

– Да просто, говорят, помогает…

– Я еще воды принесу. – Зоя удалилась в коридор, где стоял кулер.

– А правда, что обеих покойниц ты обнаружила? – обратилась к Лидусе девушка по имени Света.

Света имела троих сыновей, хотя самой только исполнилось двадцать два. Сейчас пацаны находились у ее матери, а муж где-то на заработках. Скрывалась она от первого супруга, отца самого старшего своего чада, который, выйдя из тюрьмы, не давал ей покоя. Другая бы сдала его в полицию, и дело с концом, а Света жалела – снова же загремит.

– Только Ларису, – ответила Лидуся. – Афанасьевну она, – и указала на Машу, которая уже долгое время сидела, обхватив согнутые колени руками. Съежилась, закрылась. – Вместе с Зоей.

– Но истерика случилась с тобой. Мы через стенку слышали твои крики.

– Я только стала забывать тот случай, – всхлипнула Лида, в очередной раз икнув. – Мы с Ларисой как-то сразу подружились. У нас истории примерно одинаковые и склад ума…

Лидусю третировал отец, Ларису мать. Обеих с детства. Поэтому девушки выросли безвольными, запуганными. Обе имели хорошее образование и приличную работу, но не могли уйти от родителей. Им не хватало на это духу. Помог доктор Назаров. Раз в неделю он проводил сеансы для всех, если так можно сказать, униженных и оскорбленных. Не в «Силе духа», в бывшем Дворце культуры, ныне развлекательном центре. И сеансы психиатра спонсировала не Мира, а кто-то другой. Девушки познакомились там и спустя месяц вместе явились в центр поддержки жертв домашнего насилия. А через две недели Лариса покончила с собой.

– У нее мать всю жизнь проработала на «Скорой помощи», – продолжила Лидуся. К тому моменту Зоя принесла воды и заставила ее попить. – Многих самоубийц повидала на своем веку и люто их ненавидела. Потому что одно дело, когда у человека болезнь, приступ, он в этом не виноват, и помогать ему нужно. Но самоубийцы – другое. Натворили дел они, а возиться с ними тебе. И когда «Скорая» забирала таких, Ларисина мать говорила: если так помереть хотите, берите опасную бритву или скальпель и чиркайте себе по горлу, это наверняка.

– Лариса так и сделала, получается, – заметила Софья, давно молчавшая.

– Я подумала так же. И следователь, когда я рассказала ему о матери Ларисы и ее словах. Она, кстати, даже на похороны дочери не явилась. Хотя я лично звала ее, приходила домой к ней.

– И какая она?

– Обычная. Кряжистая тетка, с химией на голове, в толстых очках. Бодрая, хоть и старая (она родила дочь в сорок один), и до сих пор на «Скорой» работает.

– А Афанасьевне ты обо всем этом рассказывала? – спросила Софья.

– Нет. Разве я могла? Она же на той же кровати спала, что и Лариса. Матрас, конечно, выбросили, как и белье, но все равно…

– Да знала она, – подала голос Галина. – Кто-то другой сказал. Потому что ко мне она подходила, выспрашивала.

– А ты что?

– Разубедила. Знаю, что это такое. Мы, когда в квартиру переехали, и не подозревали, что в ней мужик себя и дочку газом отравил. Соседи деликатные были, молчали об этом. А одна старая мымра не удержалась да вывалила новость эту на меня. Как лучше хотела якобы. Типа, батюшку позвать, чтоб освятил. Думала, муж мой бухать начал, потому что энергетика в квартире черная. Только я-то знала, что он и до этого синячил. А вот мне сразу, как узнала, так не по себе стало. Как что-то упадет, у меня мысль – духи…

– Ой, девочки, мне что-то нехорошо, – выдохнула Лидуся.

– Зато икать перестала, – хохотнула Галина.

Но тут же ойкнула, увидев, как Лида валится вперед. Если б не Зоя, подхватившая ее, она бы упала с кровати и впечаталась лицом в пол.

– Я за доктором! – выпалила Соня и выбежала из спальни.

Назарова она нашла в комнате отдыха. Он курил. До этого Соня никогда не видела его с сигаретой.

– Сергей Игоревич, там Лидуся сознание потеряла, – выкрикнула она.

Назаров тут же затушил сигарету и бросился за Соней. Когда они оказались в спальне, Лида лежала на кровати без признаков сознания, над ней хлопотали «сестры»: кто обмахивал, кто бил по щекам, кто тряс за плечи.

– Всем отойти, – скомандовал доктор.

Женщины расступились. Назаров приподнял веки Лиды, чтоб увидеть глаза, затем пощупал пульс.

– Срочно вызывайте «Скорую»! – крикнул он.

На его голос прибежал старший уполномоченный Назаркин. Почти однофамилец. Соня слышала, как Салихова назвала его Хоббитом. И Назаркин действительно был похож на одного из толкиеновских персонажей из фильма. Кажется, на Сэма. Софья не была поклонницей этой саги и от начала до конца не посмотрела ни одного фильма.

– Что тут у вас? – спросил полицейский у доктора.

– Похоже на отравление снотворным. Нужно промывание.

– Карета скоро будет, – заверил Назаркин и достал телефон.

Лидусю забрали оперативно – через десять минут. Сразу после этого Хоббит стал расспрашивать женщин о том, что происходило до того, как «сестра» потеряла сознание.

– Икала она, – ответила Галина. – Может, от этого ей плохо стало?

– Не говори глупостей, – буркнула Зоя.

– А что? Я где-то читала о мужике, который от икоты умер.

– Доктор же сказал, отравление снотворным.

– Назаров психиатр, если что. Много он понимает. – Сергея Игоревича не было поблизости, вот Галя и разошлась. При нем она не посмела бы сказать подобное.

– Что за стакан? – поинтересовался Назаркин, указав на емкость, в которой Зоя таскала Лидусе воду. Ему объяснили. – Девочки, вы все пили из кулера?

– Вчера да, сегодня нет, – ответили ему.

– Почему вчера да, сегодня нет?

– Вечером мы все принимаем таблетки, – объяснила Зоя. – Успокоительные, гомеопатические. Нам доктор выдал. Сказал, хорошо эмоциональный фон выравнивают, надо попить. И мы пьем. Пять таблеток на стакан воды. А сегодня заваривали чай и брали воду из другой бутылки, которая на кухне. Кто-то, может, и наливал из кулера, но я лично нет. В смысле для себя. Только Лидусю отпаивала, чтоб не икала.

– Сколько она выпила стаканов?

– Четыре, не меньше.

Заговорила Маша. Впервые. И расплела руки, распрямила и опустила ноги. Разжалась, но не раскрылась пока…

– Вы предполагаете, что снотворное было добавлено в кулер? – спросила она.

– Похоже на то. Мы возьмем воду на анализ. А вы скажите мне, барышни, как вы этой ночью спали? Как обычно? Или крепче?

– Крепче, – не раздумывая, ответила Галя. – Я даже снов не видела, хотя кошмары мои вечные спутники. И если б не эта полоумная, – кивок в сторону Маши, – дрыхла бы и дрыхла.

Остальные с ней согласились, даже Маша, которая, собственно, всех перебудила. Если б не она, все бы встретили утро в своих кроватях.

– Я обычно часто просыпаюсь, чтобы проверить, есть ли свет, – сообщила она Назаркину. – Но этой ночью как в яму провалилась. Четыре с половиной часа беспробудного сна для меня стали бы подарком, если бы… Ну, вы понимаете…

Но Хоббит уже не слушал. Он узнал все, что хотел, и поспешил отдавать распоряжения подчиненным. Девочки посудачили немного и, достав свои «книжки», отправились в «библиотеку». А Соня осталась, чтобы позвонить Артуру, своему агенту и другу. Но не успела достать телефон, как дверь снова отворилась. В спальню зашла Лора.

– Ждала, когда все уйдут, чтобы поговорить с тобой, – заявила она.

– Слушаю.

– Ты тут, похоже, одна нормальная, поэтому я к тебе за советом.

– Если ты о документах хочешь поговорить, то я предъявлю полиции свой паспорт, когда станет поспокойнее, и все объясню…

– Мне нет до этого дела.

– Но ты же в такой же ситуации, что и я. Букашка, которая без бумажки. Тоже выдаешь себя не за ту, кем являешься?

Лора посмотрела на Соню с раздражением.

– Я та, кем назвалась. И мои удостоверения личности дома лежат. А если ты еще что-нибудь ляпнешь, я развернусь и уйду.

Соня вскипела:

– Иди!

– Что, уже не хочешь меня играть? Погружаться в образ? Считывать информацию? Ловить движения?

– Да как-то сейчас не до этого.

– Да, точно, ты тут самая адекватная, я не ошиблась. В общем, дело в следующем: я видела ночью, как Мира шарахается по зданию.

– Когда уже не было света?

– Именно.

– Но почему ты не спала, как все мы? В воде же было снотворное…

– Я не пью волшебные пилюли доктора Назарова. Не верю я в гомеопатию. Поэтому, когда захотела в туалет, легко проснулась и пошла в уборную. Там чудом нашла унитаз, потому что темень стояла, а когда вернулась в спальню и стала закрывать дверь, увидела Миру. Глаза уже к темноте привыкли, и я хорошо ее рассмотрела. И вот теперь вопрос, уважаемые знатоки: стоит ли рассказывать об этом полиции?

– Конечно. Это же важно.

– Важно, – согласилась Лора. – Но когда выяснят, что я не спала без задних ног, как вы, начнут смотреть на меня с подозрением. А сейчас вроде как алиби…

– Если полиция будет рассматривать наш безмятежный сон как алиби, то возьмет у всех мочу на анализ.

– А я не подумала об этом.

– Так что лучше ничего не утаивать от следствия. Тем более, я уверена, Мира к убийству непричастна.

– Куда ж она ходила?

– Может, в детскую спальню, в которую пустила Антона?

– О…

– Мира славится своей любвеобильностью.

– Кстати, а где наш единственный и неповторимый? Давно я его не видела.

– Я тоже.

– Слушай, ты когда отсюда сваливать собираешься?

– Сегодня, под шумок.

– А я останусь. Тоже под шумок. Идти мне некуда.

– Хочешь, поживи у меня.

– Спасибо, конечно, но…

– Давай без «но»? У меня квартира двухкомнатная. Не своя, съемная, но это не важно. Я могу предоставить тебе угол на несколько дней. Но не даром.

– Денег у меня, увы, нет.

– А кто говорит о деньгах? Ты же моя героиня. Я просто буду за тобой наблюдать.

Лора раздумывала. Но недолго.

– Я с радостью и благодарностью принимаю твое приглашение, – проговорила она. Прозвучало это торжественно.

– Отлично. Тогда сразу, как разрешат покинуть центр, я за тобой зайду, собирайся пока.

– Ты забыла, что мне нечего собирать? – усмехнулась Лора. После чего ушла.

Оставшись одна, Софья позвонила-таки Артуру и попросила забрать их с Лорой из «Силы духа». О произошедшем в центре распространяться не стала. Пообещала рассказать при встрече.

Глава 7

Маша сидела в уголке тихо, как мышь. Последние несколько часов она находилась в каком-то странном заторможенном состоянии. Не понимала, что с ней, но разобраться не получалось, потому что для этого была нужна тишина и… Одиночество! Как это ни странно. Маша не испытывала потребности в одиночестве давно. При свете одиночество не пугало ее, но тяготило. Хотелось оказаться с кем-то рядом. Так было спокойнее. Но сейчас она все бы отдала за возможность побыть с самой собой, и только.

И вот настал момент, когда она смогла отделиться от толпы и затеряться… как это ни странно… в толпе же!

То есть люди никуда не делись. Они по-прежнему окружали Машу, но она перестала быть частью общей человеческой массы. Вот она, возможность разобраться в себе, но воспользоваться ею не получилось. А все из-за голосов, которые доносились из комнаты охраны. Маша сидела совсем рядом и слышала, о чем говорят опера.

– Да как это, записи не сохранились? – возмущенно вопрошал один из голосов.

– А вот так, – отвечал ему другой. – Последняя датирована вчерашним днем. И сделана в двадцать тринадцать.

– То есть камеры были отключены в двадцать четырнадцать?

– Нет, барышни уверяют, что, когда ложились, камеры работали. Отснятый материал мог пропасть.

– Из-за того, что электричество отключилось?

– И этого не стоит исключать. Техника – вещь капризная. Тем более такая, как тут.

– А какая тут? – В голосе нарастало раздражение. – Как будто я понимаю…

– Старое барахло, – спокойно объяснил второй. Его невозмутимость граничила с пофигизмом. – Но, возможно, последние записи стерли. Если так, я попробую восстановить.

– А если не так?

– То не смогу.

Маше вспомнился анекдот, который еще Олейников со Стояновым обыграли в своем «Городке». «Мне мясо положено! – Положено – ешь! – Но оно мне не положено! – Не положено – не ешь!»

Дверь распахнулась, из комнаты вылетел старший оперуполномоченный Назаркин. Он чуть не зашиб Машу, но если б она не ойкнула, даже не заметил бы этого.

– Вы чего тут? – рявкнул Назаркин на нее.

– Сижу.

– Больше негде?

– А мне тут хочется.

– Ишь ты. – На лице старшо́го промелькнула улыбка. Но так быстро, что не оставила следа. – Во сколько спать легла вчера?

– Рано. В десять где-то. Все были взбудоражены тем, что в наши ряды затесался мужчина, и обсуждали это. А я под шум хорошо засыпаю.

– Серьезно?

– Да. Если не орут, а просто разговаривают в полтона, мне так даже лучше. Голоса, как журчание ручья.

– Ты же слышала мой разговор с техником? – Он перестал «выкать». То ли так замучился, что не до условностей, то ли видел в Маше свою дочку. Она выглядела моложе своих лет, а он старше. Двадцать и пятьдесят. Отец и дитя. – В начале девятого камеры еще работали, но отснятого материала мы не имеем. Значит, кто-то отключил запись.

– Так, может, из-за сбоя информация потерялась? У меня было такое. Проводку закоротило, и на компе половина файлов пропала.

Назаркин сердито и обиженно посмотрел на Машу.

Как вы мне надоели, вот что читалось в его глазах.

– Мы рассматриваем вариант, что запись отключили. Кто это мог сделать?

– Никто. Комната охраны, где стоит пульт управления камерами, заперта. Как бы кто-то из нас туда попал?

– Никого из персонала не было уже в здании, это я знаю. Только ваша жрица.

– Кто? – не поняла Маша.

– Мира Васильевна Салихова. Я когда увидел ее портрет в золоченой раме, вспомнил идолов индуизма. Удивился, что вы связки цветов на него не вешаете и фрукты не подносите.

– Портрет, как я слышала, повесили сразу после открытия. Сюда журналистов привезли, и репортаж был снят как рекламный. Мира же в политику рвалась.

– Все это не важно сейчас, – перебил ее Назаркин. – Вспомни мой вопрос.

– Так я уже ответила на него. Ключи от комнаты охраны в сейфе. Кто мог его открыть?

– Лида, например.

– Почему именно она?

– Она тут живет полгода.

– Четыре с половиной месяца, – поправила его Маша. Она любила точность.

– Пусть так. Но за это время можно вычислить код замка. Да и ты справилась бы. Даже этот ваш… Антон! Он тоже мог. Один раз подглядеть – и вуаля, сейф нараспашку.

– Нет, Антон не мог. Он всегда был в центре внимания. «Сестры» его взяли в оборот, потом отвели к Мире…

Назаркин схватил Машину руку и сжал. Не больно, но чувствительно. Она хоть и поняла, что опер так концентрирует ее внимание, все равно запротестовала:

– Не ломайте мне пальцы!

– Извини. – Руку ее он отпустил, но глазами практически впился. – Так, а Лида?

– Что – Лида?

– Она была в спальне, когда «сестры» обсуждали Антона?

– Да. Она прониклась к нему больше, чем остальные. И принимала самое горячее участие в беседе.

– Не выходила из комнаты?

– Вообще она отвела его к Мире. Потом вернулась. И снова убежала. – Маша задумалась. – Лидуся постоянно носилась туда-сюда. Но все мы делаем то же. Кто в туалет выходит, кто покурить, кто посмотреть телевизор. У нас же не зона. Мы свободные люди. И по зданию перемещаемся, когда хотим.

– Почему она тут? Четыре с половиной месяца?

– Лидуся? Но я думала, вы знаете, ей некуда идти. Отец ей не давал жизни. И она сбежала.

– Это я знаю, – нетерпеливо отмахнулся Назаркин. – Но почему она тут? Можно же арендовать квартиру или комнату. Я посмотрел по документам, она отчисляет центру сумму, на которую можно снять отдельное жилье. А Лида еще «Силе духа» оказывает бесплатные услуги. И при этом обитает в общаге. Делит комнату с четырьмя соседками, моется в общем душе.

– А если она не может одна? И ей лучше с соседками, которые ее понимают, а она их? Это не общежитие, а братство. В нашем случае сестринство. И Лидуся его сердце. Она помогает всем вновь прибывшим и чувствует себя нужной.

– Ладно, принимается. И помогать «сестрам» можно, приходя в центр в свободное время. Зачем жить по установленным кем-то правилам? То есть не выходить за пределы здания после девяти? – все больше распалялся опер. – У вас же комендантский час тут.

– Да не представляет она, что делать в городе после девяти, – так же горячо возразила Маша. – Она привыкла к комендантскому часу. Отец требовал, чтоб Лида являлась домой в определенное время. Если опаздывала на десять минут, ее наказывали.

– Так я к чему и веду? – перешел на крик Назаркин. – Положение Лиды не особо изменилось. Она по-прежнему зависима от кого-то и подчиняется распорядку.

– Но теперь это ее выбор. Ее к этому не принуждают. Лидуся сама хочет так жить. И живет!

Назаркин не знал, что еще сказать. Он, имея восемнадцатилетний опыт супружества и двух дочерей пятнадцати и девяти лет, давно понял, что с женщинами спорить бесполезно. У них своя логика. Когда жена слышала это, всегда фыркала и заявляла: «У нас пусть своя, но есть, у вас же никакой!» И попробуй оспорь. Все равно не услышит. Вот так и сейчас… Маша как будто не слышала Назаркина. И он решил с ней больше не разговаривать. Поэтому, отмахнувшись, ушел. Ему на смену тут же явился еще один представитель сильной половины человечества. И это был почти однофамилец опера – доктор Назаров.

Он был без халата. В одежде, которая вызывала недоумение. Какие-то пузыристые брючки со стрелками, свитерок с катышками. Наверняка он всегда носил ЭТО. Но халат скрывал и пузыри, и катышки. И облагораживал образ доктора.

Маша слышала сплетню о том, что Назаров когда-то был любовником госпожи Салиховой. Сплетня дошла до нее во время сеанса групповой терапии. И тогда он был в халате. Маша поверила. А сейчас засомневалась… Разве женщина, которой посчастливилось выйти замуж за самого Ясона, сможет после этого смотреть на другого? Да еще обычного такого…

Ясон был детской Машиной любовью. Вернее, артист, который играл этого персонажа. Звали артиста Дмитрием, и имя это было настолько обычным, что Маша тут же его отринула. Фильм ничего особенного собой не представлял, успеха у публики не имел. Все посмотрели и забыли. Маша тоже. Но главный герой врезался и в память, и в сердце. Когда она прочла о том, что Ясон (то есть артист Дима) женился, то расплакалась. Она надеялась, что ее любимый не будет торопиться с браком и дождется ее. Но он разочаровал. Мало того что повел к алтарю другую, не Машу, так еще такую… такую… Никакую. Сказать, что Мира некрасива, язык не поворачивался. Да и разница в возрасте в глаза не бросалась. И все же она была не парой Ясону. Рядом с ним могла оказаться только богиня… Или Маша! А не какая-то там выскочка Мира Салихова. Ясон с ней долго не прожил. Развелся через пару лет. Снялся в паре картин и пропал. Писали, что постригся в монахи. Так настрадался, видно, в браке, что решил лишить себя всех женщин планеты. В том числе Маши.

Тем временем доктор Назаров уселся рядом с ней и без слов протянул пачку мятных таблеток. Он с ними не расставался. Постоянно посасывал, будто у него хроническое простудное заболевание и без ментола ему не дышится. Маша предположила как-то, что так психиатр заглушает запах алкоголя, но Лидуся уверила ее, что Назаров не пьет. Зашитый.

Маша взяла мятную таблетку и сунула за щеку.

– Хана нам, – услышала она голос доктора.

– Кому – нам?

– Центру.

– Почему?

– Мире он давно неинтересен. После первой смерти она хотела прикрыть нас. Но мы с Лолитой уговорили ее не делать этого. Костьми, можно сказать, легли. И Мира, хоть и урезала финансирование вдвое, центр оставила. Теперь, я уверен, закроет. Даже если опять докажут, что самоубийство. Зачем нужен центр поддержки, если те, кто сюда попадает, с собою кончают? Значит, мы… – Назаров хрустнул таблеткой, раскусив ее. – А скорее, я… Я что-то делаю не так. Не справляюсь.

– Вы справляетесь, – горячо заверила его Маша. – Без вас мы бы пропали.

Назаров покосился на нее и, заглотив еще один мятный кругляш, буркнул:

– Ты – нет.

– Возможно. Но вы очень помогли мне. А кого-то просто спасли. Ту же Лидусю.

– А вот подругу ее не смог. Хотя старался. Она ведь очень нравилась мне… та девушка.

– Лариса? – припомнила Маша имя «сестры», что умерла на той же кровати, что и Афанасьевна.

– Лариса, – подтвердил Назаров, и в голосе его появилась теплота. Не та, профессиональная, к которой привыкли «сестры», а неконтролируемая, рвущаяся. – Она была чудесной. Даже поломанная… – Маша поняла, что он имел в виду душевные травмы девушки. – Я надеялся ее починить и сделать своей женой.

– Даже так?

– Да, у меня были далекоидущие планы, о которых Лариса не знала. Я постоянно думаю о том, что, если б я открылся ей, все было бы иначе.

Они помолчали.

– А другого спонсора не найти? – заговорила Маша, проглотив размякшую таблетку. Во рту палило, но это было приятно. Ей хотелось еще. Назаров, точно читая ее мысли, протянул упаковку.

– В кризис? Нет, не думаю, что получится.

– Но вас же кто-то финансирует? Как лектора?

– Да, матушка моя. – И через паузу добавил: – Покойная.

– В смысле?

– Наследство ее растрачиваю. Умерла два с половиной года назад, оставила мне, единственному сыну, комнату в питерской коммуналке и коллекцию картин. Я все продал. Выручил неплохую сумму. Но она заканчивается.