– Зачем мне вредить своей разрушительнице проклятий?
– Вашей разрушительнице проклятий?
– Да. Моей. – Она наклоняет голову, и каштановая копна сдвигается, обнажая правую руку. Заметив мой взгляд, Мериам еще дальше убирает кудрявые локоны, чтобы я могла разглядеть ее беду во всей красе. – Кого еще проклял Котел?
Воронов. Однако я не произношу этого слова вслух. Вообще-то лучше им не знать, иначе они могут передумать насчет моей смерти.
Данте нетерпеливо выдыхает.
– Она не может причинить тебе вред, Фэл, ваши жизни связаны.
Сердце замирает, и в ушах раздается глухое жужжание.
– В каком смысле «связаны»?
– Своим последним заклинанием моя хитрая дочь связала наши жизни таким образом, что, если будешь страдать ты, буду страдать и я. Умрешь ты, умру и я. Разве ты не почувствовала, как содрогнулась земля, когда в тебя попала отравленная стрела? Юстус почувствовал, не так ли, муженек?
– Я-я… – После того, как Лор отсек одичалой руки, мои воспоминания смазаны. – Если Зендея мертва, почему мы все еще связаны?
Я пробегаю взглядом по золотистым складкам ее платья, которые ниспадают на неподвижную фигуру колдуньи так, словно отлиты из настоящего металла.
– Потому что Зендея использовала для заклятия твою кровь. Формально это ты меня заколдовала.
– Я все еще была в ее утробе. Или уже в утробе мамм… Агриппины? – Неважно. – Короче, я была сгустком плоти, плавающим в мешке с жидкостью внутри чьего-то живота. Как, черт возьми, ей удалось вытянуть из моих вен кровь?
– Когда плод находится в нашем теле, наша кровь смешивается. Зендея порезала палец и нарисовала печать у себя на животе, прежде чем изгнать тебя из своих чресел… прежде чем я заглушила магию в ваших венах.
У меня встают дыбом тонкие волоски на руках, а глаза наливаются яростью, поскольку я слишком живо представляю ссору, оборвавшую жизнь моей матери.
– Поэтому вы убили собственную дочь? Потому что она связала наши жизни?
– Люди убивали и за меньшее. – Пальцы руки, не прикованной к трону, сжимаются вокруг подлокотника. – Чему ты так удивляешься?
Сколько гнили скрыто под кожей этой женщины? Котлу следовало вместо золота превратить ее в отбросы. Следовало разъесть ее кожу и вызвать гангрену внутренних органов.
Как жаль, что яд, разъедавший мое тело, не остановил мое сердце, а заодно и ее. Я резко вдыхаю, внезапно осознав, что в моих силах разрушить барьер. Вороны будут спасены. Шаббины будут свободны. Одна жизнь в обмен на тысячи других?
Я тяжело сглатываю, когда перед мысленным взором предстает лицо Лора, затем сглатываю вновь, вспоминая его слова о том, что он предпочел бы прожить тысячу лет без трона, чем день без меня. Желание положить конец проклятию шаббинов и воронов рассеивается. Если не получится найти другого способа, то, возможно, я подумаю над этой идеей заново, но я слишком эгоистична, чтобы покончить с собой.
Данте шумно выдыхает.
– Боги, высвободи уже ее магию, стрега, и объяви нас мужем и женой.
У меня раздуваются ноздри.
– Я не собираюсь…
– Отрубите моряку язык железным лезвием! – кричит Данте.
– НЕТ! – Я слизываю капельки пота над верхней губой. – Не трогай его! Я буду слушаться.
Он толкает меня к Мериам.
– Освобождай.
– Сперва кровные узы, Маэцца, ибо на освобождение магии потребуется слишком много крови и сил.
– Разве вам не нужно сделать это в полнолунье? – спешно вопрошаю я, от чего слова сливаются друг с другом. – Лучше начать с магии.
Мериам рассматривает меня своими глазами странного оттенка, прежде чем перевести взгляд на Юстуса. Они ничего не произносят, но я чувствую их бессловесный диалог. Способны ли они на это? Санто Калдроне, неужели потом у меня в голове будет звучать голос Данте? Неужели он заменит голос Лора?
– Я настоятельно рекомендую начать с уз крови, Маэцца. Это займет всего минуту.
– Сработает ли это, если ее магия еще спит? – Данте буравит Мериам взглядом из-под сдвинутых бровей.
– У нее все еще кровь шаббинки, Ваше Величество.
– Ладно. Тогда давайте закончим дело.
Мериам кивает.
– Вам тоже придется подойти ближе: мне нужно нанести печать на ваши руки.
Данте каменеет. При всем его стремлении сделать меня своей он, кажется, не горит желанием приближаться к колдунье.
Пока он с подозрением разглядывает тонкие пальцы Мериам, которые скоро покраснеют от магии, я лихорадочно обдумываю, как отвязаться от нежелательного брака. Единственное, что приходит в голову, – упасть в обморок. Не идеально, но я вспоминаю, как отключился Феб, когда у Сибиллы впервые начались месячные и у нее испачкалось платье. Он решил, что она поцарапалась железом и вот-вот умрет. У него закатились глаза, и он рухнул на пол, как мешок картошки.
Хотя я не горю желанием заработать сотрясение мозга, все же решаю рискнуть и с придыханием объявляю:
– Что-то мне дурно.
Упав на пол, я замираю.
– Вставай, Фэл.
Не-а. Никогда. Когда носа касается мерзкий запах гнили, я замираю еще усерднее.
– Мериам, ты можешь совершить обряд, если Фэллон без сознания?
Меня пронзает ядовитая стрела гнева, стискивая челюсть и вызывая румянец на ключицах.
– Да, – отвечает колдунья.
Да иди ж ты в подземный мир, змея подколодная! Мало того что меня выдают замуж за психопата с фетишем на корону и кариесом, так еще новая шишка на голове! Все усилия псу под хвост!
Под спину заползают чьи-то ладони, но их вскоре заменяют другие – с более короткими мозолистыми пальцами.
– Я поддержу ее, Маэцца. Вам нужны свободные руки.