Чувство вины

– По тебе-то? По своей младшей сестре – да, а по этому убожеству, которым ты стала – ни разу. Свали к себе в комнату, не мозоль глаза! – Вера толкнула меня в грудь и вопреки своим словам ушла сама.

Я только слизал с губ остатки горечи после её слов, и сразу же последовал примеру сестры, скрывшись за дверью своей комнаты до глубокой ночи. Было обидно, но я хорошо понимал свою сестру. Раньше мы были очень близки, всем делились друг с другом и всё время проводили вместе, играли, смеялись, гуляли. А потом вдруг выросли. Дороги наши заметно разошлись, когда я впервые заговорил о том, что чувствую. Когда начал коротко стричься, отказался от косметики, влюбился в подругу. Мне очень хотелось рассказать Вере о своей первой любви, каждую деталь, каждое прикосновение и взгляд, но стоило мне назвать женское имя вместо мужского, как в меня полетели оскорбления и угрозы всё рассказать маме. Жить в постоянном страхе, очевидно, почти невыносимо. Я не знал, что будет, если маме станет всё известно. Не знал, в самом ли деле Вера хочет раскрыть меня перед ней. Я тогда ничего не знал, только больше замыкался в себе и меньше разговаривал с посторонними. Такая жизнь похожа на бесконечную готовность к прыжку. Как дикое животное, ощущающее опасность, уже оскалившееся и выпустившее когти. Вот-вот случится что-то ужасное, надо быть наготове, надо разинуть пасть и схлопнуть челюсти, когда чужая голова будет внутри. Постоянная нужна на всех рычать и скалиться, потому что кажется, будто каждый второй человек в твоей жизни – враг. Это жуткий стресс, и я не жалею, что при первой же возможности уехал из города. Но Вера этого не поняла и до сих пор не простила.

А в полтретьего на мой телефон пришло оповещение. Это было сообщение от неизвестного пользователя.

"Привет еще раз. Нашла тебя в друзьях у Веры. Это Ева, если что. Чем занимаешься?"

"Привет. Ничем. А ты?" – ответил я.

"Я тоже. Стало скучно, подумала написать. Ты надолго здесь?"

"На месяц точно. А что?"

"Просто. Не хочешь как-нибудь потусить вдвоем? Я думаю, у нас много общего ;)"

«Ладно»

2.

Бывают такие люди, с которыми всё происходит легко и просто. Никаких тебе страхов, тревожностей, неловкостей или дискомфортов. Разговоры складываются сами собой, секреты открываются без опаски быть осужденным, а тело будто само тянется к чужим рукам за горячей лаской. Можно не заметить, как стал называть этого человека другом, как разболтал ему все свои тайны, а после позволил залезть под футболку, касаясь сначала кожи, а потом – сердца.

С Евой мы выбрались в парк уже на следующий день. Это место было милым, пахло цветами и сладкой ватой, потому что совсем поблизости была площадка с аттракционами и киоск со вкусностями. Мы сошли с каменной дорожки, затерявшись в высоких деревьях, которые, должно быть, растут здесь с самого основания парка, а когда голоса людей и музыка из колонок совсем затихли, наконец-то остановились. Ева залезла в свой сиреневый рюкзак и вытащила оттуда тоненький клетчатый плед. Она встряхнула его, тут же принимаясь аккуратно его раскладывать на траве, а потом, закончив, плюхнулась поверх, вытаскивая непонятно откуда, как какой-то фокусник, баночку вишневой колы. Она сделала несколько глотков, оставляя на краях смазанные следы красной помады.

– Хочешь? – спросила она, заметив, что я пристально смотрю на банку.

– Нет, спасибо.

Ева бросила на меня странный взгляд, но сразу же отвернулась. Сквозь крону дерева, под которым мы расположились, просачивались лучи палящего летнего солнца. Они били тонкими струйками, одна из которых падала Еве на лицо, задевая светлые ресницы и будто делая акцент на брызге рыжих веснушек на её щеках.

– Почему ты захотела встретиться? – спросил я, с трудом отводя взгляд от этого зрелища.

– Ты не похож на свою сестру, ты гораздо интереснее. Она такая ханжа, такая узколобая и вредная, а ты кажешься мне очень открытым и прогрессивным человеком. Я права?

– Пожалуй.

– Расскажи мне, что тебе нравится?

– Например?

– Ну, какой твой любимый цвет? Какую музыку слушаешь? Любимые книги? Чем занимаешься в свободное время?

– Я люблю желтый, – коротко ответил я.

– Хочешь быть человеком-загадкой? Ладно, валяй. Я тоже люблю жёлтый. Видишь, как мы похожи? Я думаю, это судьба. – Она широко улыбнулась.

– Вера сказала, что ты художница.

– Ты спрашивал обо мне?

– Просто любопытство.

– Можно мне тоже полюбопытствовать? Почему ты обращаешься к себе в мужском роде? То есть, это нормально, я принимаю такие вещи, но мне интересно. Прости, что спрашиваю.

– Я понимаю, это может смущать, но ты привыкнешь. Мне так просто комфортнее, что ли, спокойнее. Проще и приятнее быть Маром, чем тем, кем я жил здесь до того, как уехал.

– Еще одна тайна, надо же! Чем больше мы говорим, тем меньше я о тебе узнаю.

– Это не тайна. Просто, здесь было тяжело. Маленький город, маленькие люди, сама понимаешь, – я криво улыбнулся, пожимая плечами.

– С маленькими мозгами, ага. Тебя здесь обижали? – Ева сжала кулаки, будто готовясь прямо сейчас навалять всем, кто посмел меня когда-либо задеть.

– Нет, просто не понимали. Сейчас всё в порядке. Это совсем не важно.

– Я тоже отсюда уеду однажды. Куда-то, где меня будут уважать и воспринимать всерьез, слушать, замечать. Может, даже в другую страну, более прогрессивную и толерантную. Чтобы не смеялись надо мной и не называли дурой. Хотя, может я и правда дура, раз верю в это?

– Нет, конечно. Ты дура, только если думаешь, будто верить в лучшее будущее – глупо. Ничего не мешает тебе выбраться отсюда, не сейчас, но однажды.

– Мне кажется, я уже проебала все шансы и стала слишком взрослой для чудесного спасения. А вообще, какая разница? – она подпрыгнула на месте и снова залезла в рюкзак. На этот раз оттуда она достала пачку желтых M&M.

– Большая разница! Не отмахивайся от своих мечт, это очень важно. Я верю, что у каждого человека в этом мире есть своя миссия, у кого-то глобальна, у кого-то совсем маленькая, но главное, что никто не находится здесь зря. Тем более такие как ты. Если ты художница, это уже делает тебя особенной, ведь у тебя есть дар создавать прекрасное. Значит, ты уже живешь не зря! – Ева посмотрела на меня смущенно и опустила глаза.

– Думаешь, у меня есть будущее? – спросила она.

– Большое и прекрасное, – кивнул я.

И когда сквозь листья над нашими головами стали просачиваться уже розовые лучики, означающие, что день подходит к концу, Ева взяла меня за руку. Её веснушчатые щеки слегка покраснели, реснички задрожали, а красные губы растянулись в смущенной улыбке. Она неуверенно переплела наши пальцы.

– Думаю, нам нужно сходить куда-нибудь и перекусить, – тихо сказал я.

– Да. Как насчет моего дома? – так же тихо ответила она.

– Если обещаешь сделать мне чай. Я люблю черный, с двумя ложками сахара.

– Обещаю.

Дом Евы оказался большим двухэтажным зданием с белым заборчиком и первоклассным ремонтом. Во дворе не было ни клумб, ни грядок, только аккуратные декоративные деревья и брусчатка. Еще здесь стояла деревянная беседка, в которой, вероятно, было бы очень классно с утра пить чай, почитывая, скажем, Тургенева, и слушая пение птиц. Мое внимание привлекли красивые качели с розовыми подушками на сидении, которые делали этот двор еще больше похожим на картинку из какого-то журнала. В общем и целом, всё выглядело мило, хоть и чересчур вылизано, словно всё было сделано для удобства хозяев, а хозяева предпочитали совместному досугу на свежем воздухе, раздельное времяпровождение внутри дома. К слову, внутри всё было так же идеально, как снаружи. Чистые коридоры, паркет на полу, на стенах картины, не дорогущие, конечно, но довольно симпатичные, и не единой семейной фотографии. Я с любопытством заглядывал в щели не до конца закрытых дверей, когда мы шли мимо. Там я видел то убранную большую кровать, с плотным покрывалом, то просторный кабинет с массивным деревянным столом и строгой, одноцветной библиотекой. Но когда мы добрались до комнаты Евы, и она пригласила меня войти, впечатление бездушности дома мгновенно испарилось. Её комната, в отличии от всего, что я увидел ранее, была, конечно, такой же аккуратной и элегантной, но обои здесь дырявили кнопки, держащие плакаты и рисунки, рабочий стол был завален красками, карандашами и смятыми бумажками, а на полу, прямо на мягком белом коврике, валялись розовые носки с единорогами. Ева заметила мой взгляд и немного смутилась.

–Тут небольшой бардак, извини. Я бы сказала, что обычно здесь чище, но это ложь. Я люблю устраивать бардак, – она пожала плечами. – Пойду, поставлю чайник, посиди пока здесь. Можешь осмотреться.

Ева вышла, а я сел на край кровати и уставился в стену. Конечно, эту комнату хотелось разглядеть получше, хотя бы потому что здесь было много фотографий и рисунков, но я вдруг почувствовал, что внутри меня что-то горит и дым этого чего-то застилает мне глаза. Я думал о том, что на этой самой кровати лежала Ева. Она, наверное, была в какой-то шелковой пижаме, может, в коротких шортах или вообще в ночнушке. Есть ли веснушки на остальное её теле? На плечах, груди или ногах? Она, наверное, выглядит крайне мило спросонья, с припухшими голубыми глазами и сонными пылинками на ресницах. Вылезая из кровати, она надевает тапочки или идет в ванную босиком? Я заглянул под кровать, проверяя пространство под нею на наличие тапочек, но там было пусто. «Значит, ходит босая,» – подумал я.

Вскоре, Ева вернулась с железным подносом, на котором стояли две одинаковые кружки, вазочка с печеньем и блюдце для использованных чайных пакетиков. Она улыбнулась, ставя свою ношу на стол, и протянула мне кружку.

– Черный, два сахара, как ты и просил.

– Спасибо, – я принял у неё из рук чай и сделал маленький глоток. Напиток пах цитрусом.

– Ну, как тебе моя комната? – Ева села рядом со мной.