Чувство вины

– В каком смысле?

– В прямом смысле, Мар.

– Я не знаю? То есть, конечно, ты мне нравишься, Икар. Ты милый, смешной и всё такое, но в «том самом» смысле… Я не знаю, как ответить, мы ведь знакомы всего ничего.

–Но я мог бы? Нравиться тебе?

– Возможно? Могу я просто тебя обнять, чтобы ты не переживал по этому поводу? А потом мы просто пойдем спать и разберемся со всем завтра. Пожалуйста?

Икар кивнул. Он неуверенно подошел ко мне, переминаясь с ноги на ногу, а потом я крепко его обнял, чувствуя, как он носом утыкается мне в плечо, облегченно выдыхая. И этот выдох был таким красноречивым, будто он разом избавляется от всех тревог и сомнений, будто наконец чувствует, как всё становится на свои места. Я ласково погладил его кудряшки и чмокнул в скулу.

– Увидимся завтра, Икар, – сказал я, размыкая объятья.

– Конечно…– рассеянно ответил он и, резко развернувшись, быстрым шагом направился в сторону своей машины.

4.

Мой старый дом похож на заряженную катапульту, готовую вот-вот выстрелить. Я сам, как натянутая струна, чувствую напряжение каждой своей клеточкой и любой знакомый предмет, напоминающий о прошлом, срабатывает как триггер. Взять хоть этот потолок, который я множество раз сверлил взглядом, возвращаясь со школы. Или этот шкаф, где я хранил одежду, которая мне никогда не нравилась и не подходила. Та же старая расческа, когда-то распутывавшая мои длинные густые волосы, от которых не осталось уже и следа. Да даже эта кровать, в которой одеяло было моим единственным якорем в шторме цветастых ярлыков и имен. Все это оттягивает катапультовый механизм, и я не знаю, когда мне окончательной сорвет башку и тяжелое ядро отправится в полет по четкой траектории – в солнечное сплетение. Тогда я начну задыхаться и хруст сломанных костей заглушит тревожные воспоминания. Сотрутся лица людей, смеющихся надо мной, чужие голоса и чужие руки, хватающее меня за шею. Я потеряюсь в оглушающей панике и, кажется, окончательно умру, так и не решив, к лучшему это или к худшему.

Когда мы с Евой говорили о семье, я только загадочно улыбался, будто у меня есть какая-то любопытная и неоднозначная история в прошлом, но это не так. Я прост и типичен до безобразия, а история моей жизни до того, как я уехал из города, это история многих, кому не повезло родиться со стандартным набором идей, желаний и социальных характеристик. Разница между мной и кем угодно еще только в уровне трэша: если я прошел эту игру в легком режиме, ощутив только отголоски физического и морального насилия, то есть случаи более хардкорных режимов, со сломанными ребрами и синяками на теле. Я не вешаю себе на плечи груз мессии, решившего изменить мир и вступиться за всех угнетенных, но если у меня есть голос и рот, почему бы мне не рассказать?

Когда ты рождаешься в этом мире, все от тебя чего-то ждут. Что ты вырастешь и станешь доктором, юристом, ученым, космонавтом, президентом или еще какой важной шишкой. А иногда, если ты рождаешься с вагиной между ног, от тебя ждут еще и удачного строительства семейного гнездышка, внучат, хорошего мужика и дальше по списку. Одно из двух: либо карьера, либо семья, но неизбежно что-то хорошее, чем можно гордиться.

Когда ты рождаешься в этом мире, все от тебя ждут чего-то, но совершенно не того, что получают в итоге. Вот есть я: у меня красивые волосы и длинные ноги, я то принцесса, то зайка, то куколка, на мне красивые платьишки и сандалики. В чужих мечтах я могу стать кем угодно, от балерины до инженерки НАССА, но я взрослею и не попадаю ни под один социальный шаблон. Отрезаю волосы, покупаю джинсы, плохо учусь и не встречаюсь с мальчиками, читаю про феминизм и гендерные идентичности, становлюсь «бунтующем» подростком и без конца разочаровываю родителей. Начинаю курить, бью татушки, крашусь в какой-нибудь нереальный цвет и только молчу, что от собственного имени меня воротит. Смотрюсь в зеркало и мне совершенно плевать на вес, на то, как лежат мои волосы, на мое лицо, рост… Я смотрю на себя и боюсь, что если надену юбку, то потеряюсь.

До какого-то возраста всё просто и понятно: дружишь, слушаешься взрослых, хорошо кушаешь и играешь в игрушки. Но чем дальше, тем враждебнее реальность, окружающая тебя. Доверять людям всё страшнее, особенно, когда начинаешь понимать, что ты – не они. Твое мироощущение и ощущение себя в мире, кардинально отличается от общественно приемлемого. И самое пугающее во всем этом – тебе не с кем поговорить. Ощущение, что никто не в состоянии тебя понять, что в лучшем случаем они посмеются над тобой, а в худшем – вообще убьют. Родителям не нравится, как ты себя ведешь, учителям – как выглядишь, друзьям – о чем говоришь, а в общем и целом, ты никому-никому не нравишься и одиночество становится твоим перманентным состоянием. Ты привыкаешь говорить с самим собой, глушишь скуку книжками и сериалами, часами сидишь в соцсетях, только там находя оправдание своим не правильным мыслям.

Я понял всё, только когда начал разбираться сам. Не хочется вешать ярлыки, но сейчас я знаю, что «гетеро» и «цис» – это не про меня и от этого легче. Значит, я не какой-то больной, не сумасшедший и не особенный, просто совсем не тот, кем меня ожидали увидеть. Этот факт многое поломал в моей жизни, начиная от отношений и заканчивая планами. В родном городе меня не поняли. Я не злюсь, но быть здесь немножечко больно. Приятные воспоминания о беззаботном детстве, мешаются с травмирующими и тревожными кадрами юношества. От этого на душе совсем странно и мутно, не получается объяснить хорошо мне или плохо, счастлив я или несчастен.

Еще грустнее вспоминать пережитое, когда слышишь свои же страхи из чужих уст. Ева говорит те же вещи, что когда-то хотелось сказать и мне, но у меня не было никого, а у нее есть целый я, готовый выслушать без осуждения и дать совет. Кажется, что ей со мной очень повезло. Не берусь отрицать это утверждение, но и говорить о его достоверности – тоже. В один момент я собирал людей по кусочкам, а в другой – разбирал на запчасти без сожалений.

Тем утром, последнее, чего мне хотелось, это просыпаться. Прошлая ночь казалась каким-то сюрреалистичным сном, сценой из странного артхаусного фильма о подростках и сексуальности. Сначала меня целует Ева, и вот мы уже, вроде как, встречаемся, хотя меня никто особо не спрашивал. Потом с её же подачи я целую Икара, который тоже требует от меня какой-то ясности. Хотелось просто плюнуть на всё это и уехать домой. Туда домой, в другой город, где тишина квартиры нарушается только закипающем чайником. Где посиделки с друзьями, перекуры в форточку, подработка и рефераты, бутерброды на засохшем хлебе и никаких тебе любовных драм. Стол, стул, четыре стены, пол, потолок. Дом. Тишина и покой. Никакой Евы с рыжими веснушками и розовой челкой, с этими её шуточками и непрекращающимися разговорами, с шилом в заднице и руками под моей майкой. И никакого Икара с щенячьими глазками, черными кудряшками и мягкой смуглой кожей. Ни запаха лаванды, ни запаха сигарет, ни вкуса вишневой колы, ни вкуса пепла. Только квартира и покой.

Я встаю с кровати, потягиваюсь, широко зеваю и сразу же начинаю одеваться. Знаю, что пытаться поесть бессмысленно, потому что из-за всех этих переживаний кусок в горло никогда не залезет. Я застегиваю последнюю пуговицу своей рубашки, приглаживаю перед зеркалом волосы и тихо, как мышка, выскальзываю наружу, стараясь не привлекать внимание мамы и Веры.

С Икаром мы договорились встретиться в парке. Туда я добираюсь пешком минут за десять, изрядно устав и запыхавшись. Икар уже ждет меня на скамейке, еще более нервный, чем обычно. Поправляет волосы, топает ногой и теребит край футболки. Если с первого взгляда он показался мне надменным и безразличным, то сейчас я ясно вижу, как его дергает от волнения, почти колотит.

– Привет, – говорю я, широко улыбаясь. Икар вздрагивает.

– Привет, – отвечает он.

– Готов говорить?

– Всю ночь не спал, если честно.

– Тебе не о чем волноваться.

– Хорошо.

Мы сели рядом, соприкасаясь плечами, и это немного успокоило Икара.

– Так, ты хочешь узнать, что я к тебе чувствую, так?

– Так.

– Ладно. Я думал, пока шел сюда, и пришел к выводу, что ты определенно нравишься мне. В «том самом» смысле. И для меня это совсем не проблема, но сначала я должен кое-что прояснить.

– Что?

– Что чувствуешь ты?

Икар мгновенно напрягся и закусил губу.

– У меня такое впервые, если честно. Всё так странно, и ты такой странный, и я чувствую что-то странное, и еще Ева. Она меня убьет, если узнает, что я собираюсь тебе сказать сейчас.

– Ну, её же здесь нет, верно?

– Да, но она моя лучшая подруга. Я не хочу предавать её.

– Это не предательство! В конце концов, между нами с ней ничего нет, мы не женаты и я ничего ей не обещал. Мы даже не обсуждали то, что произошло, а она уже говорит, что мы встречаемся!

– Значит, всё будет в порядке, если я скажу, что ты очень-очень мне нравишься?

– Я не знаю Еву так, как ты, но у меня с этим всё в порядке. Я хочу узнать тебя получше, но пообещай, что с твоей стороны тоже не будет всяких драм, мне это не нужно.

– Ладно, я постараюсь, – Щеки Икара покраснели, а губы расплылись в смущенной улыбке.

Какое-то время мы просто сидели на скамейке молча, медленно двигая наши руки друг к другу, чтобы в итоге, совершенно очаровательно сплести мизинцы, пока наши с Икаром телефоны вдруг не завибрировали. Нам обоим писала Ева и просила срочно прийти к ней домой.

– Интересно, что такого ужасного у неё произошло, что она так настойчиво хочет заманить нас обоих к себе, – усмехнувшись, сказал я, но Икар не разделял моего веселья. Его лицо вдруг сделалось напуганным.

–Что, если она узнала?

–Узнала о чем, Икар?

– О нас! – я закатил глаза.

– Боже, да между нами даже не было ничего, мы просто поцеловались разок и подержались за руки!

– Это можно считать за измену.

– Я и с Евой-то не встречаюсь даже, с чего бы это могло быть изменой?

– Зная Еву, она может это так воспринять.

– Во что я вляпался? – тяжело вздохнув, я встал. – Ладно, идем. Ни к чему просто так голову ломать, давай сходим к Еве и узнаем всё из первых уст. Вставай.

По пути до дома Евы мы с Икаром молчали. Его лицо выражало глубокую задумчивость, иногда он закусывал губу и хмурил брови или высовывал язык. Словом, производил усиленную мозговую деятельность. Что ему думалось? Хотел бы я знать. Но мне оставалось только нервничать и накручивать себя, хоть я пытался совсем недавно убедить Икара, что ничего страшного не произойдет. Какая-то невидимая сила сверху говорила мне, что всё пойдет куда-то не туда и кончится, вероятно, плохо, в то время как мой разум пытался заставить меня сохранять спокойствие.