Санаторий «Сказка»

– Не трогай меня! – просипела я, выставляя вперед руки.

Он тихонько засмеялся. Ловко схватив меня за запястье, он завел мои руки за мою спину и прижался ко мне, обнимая, проводя горячими губами по моей шее:

– У тебя ведь никого не было после меня… Соскучилась?

– Нет, – шептала я, чувствуя, как сладкая патока предвкушения, растекается по моему телу.

Он запускает руку между ног, обращаясь с моим телом, как со своим, словно оно – продолжение его самого, и оказывается внутри меня, слыша мой тихий стон над его ухом.

– А говоришь, не соскучилась…

Тело не умеет врать, желание не умеет прятаться, вожделению нет нужды выдавать себя за ненависть. Он развязывает халат, обнажая мои самые сокровенные желания, заставляя меня забыть о том, какой же он страшный человек. И когда он поднимает глаза, я смотрю в них и вижу себя – податливую, горячую, сладкую, пряную. Он касается моих губ, он целует меня, пробуя на вкус мои страхи и сомнения. Я не знаю, как поступать правильно – ты мне скажи, что правильно, а что – нет. Я поверю тебе, как верит моё тело. Оно не знает, что ты искалечен, оно чувствует лишь, как ты прикасаешься к моей груди, как горячи, как нежны твои руки. Расскажи мне небылицы о том, как я нужна тебе, и я поверю. Слушай, как стонет под твоими руками мое тело, как слушается тебя моя страсть, как она льнет к твоим губам, рукам, как обжигает языками пламени твое тело. Чувствуй, как я таю в твоих руках, становясь прозрачной и гибкой. Как я становлюсь смиренной.

Смиренно и послушно.

Я принимаю тебя таким, какой ты есть.

* * *

За окном – предрассветные сумерки. Вся комната залита серым, делая мир плоским, создавая кругом тишину из цвета, словно весь мир стал глухим – мир нас не слышит и не видит. Мы обманули его, мы спрятались от него в темноте, и пока она не ушла, у нас еще есть немного времени. Комната пропахла сексом, наши тела пахнут друг другом и во тьме ночи мы уже привыкли ориентироваться по карте тела – его рука знает наизусть мою левую грудь, его губы – правую, а я могу по памяти нарисовать рельеф его рук. Какие они красивые, какие они нежные и жадные. Им все время хочется прикасаться ко мне – гладить, ласкать, изучать. Для них нет запретного, недозволенного, постыдного или грязного. Они воспринимают меня, как свою собственность и делают все, что хотят. И именно это в них самое прекрасное.

Он лежит на животе и делает вид, что спит. Я перевернулась – тихо, аккуратно, чтобы не спугнуть шаткое равновесие на границе ночи и дня. Вдруг, он и правда спит? Села, склонилась над его спиной, рассматривая правую лопатку. От одного вида мурашки бегут по спине, но мне не противно – мне больно смотреть.

«И началась самая увлекательная из охот…» – татуировка заканчивалась там, где брала начало правая лопатка, а под ней – исковерканное тело, изувеченная кожа, иссеченная глубокими, рваными порезами, которые складывались в жуткое окончание фразы, которую мне уже не забыть никогда.

«…охота на человека»

Эти три слова были вырезаны на молодой спине, чем-то похожим на охотничий нож с толстым лезвием и зазубренными краями.

– Как видишь, мое тело тоже далеко от идеала, – он поднял голову и посмотрел на меня. Я опустила глаза, словно меня застукали за чем-то развратным. Словно бы вся эта ночь не захлебывалась в разврате и нежности. Он улыбнулся, повернулся на бок, и, взяв меня за руку, притянул к себе. Я легла на подушку, прямо перед ним и он снова прильнул губами к моему правому соску.

– Подожди… – сказала я, пытаясь оторвать его от себя, но он тихонько сжал зубы, ровно настолько, чтобы я забыла на сотые доли секунды, о чем собиралась спросить. Я засмеялась. – Ну, постой…

– Я хочу тебя, – пробубнил он, не выпуская моей груди изо рта.

Я посмотрела вниз и улыбнулась:

– Я вижу. Расскажи мне.

– Лучше я еще раз поимею тебя.

– Какое пошлое слово.

Он оторвался от меня и вопросительно поднял брови:

– Поиметь?

Я кивнула.

– Оно не пошлое. Это люди зачем-то сделали его пошлым и измазали своими грязными языками. На самом деле ничего пошлого в нем нет – я имею тебя, я делаю тебя своей. Это акт завоевания. По мне так звучит прекрасно.

– Да, пожалуй, – согласилась я.

– Так что иди сюда, – сказал он, залезая на меня.

– Нет, нет! Расскажи.

Он остановился на полпути:

– Это обязательно?

– А раздвигать перед тобой ноги было обязательным?

Он довольно улыбнулся, сверкая жемчужинами зубов:

– Обязательно.

– Значит, это тоже обязательно.

– Если ты обещаешь потом раздвинуть ноги.

Я засмеялась. Мне нравилось такое общение – предельно откровенное, нарочито грязное. Но каждое грязное словечко, каждое развратное движение тела источало столько нежности, сколько не давал мне ни один из моих любовников.

– Обещаю.

– Ладно, – кивнул он, ложась рядом со мной. – Что именно ты хочешь узнать?

– По-моему, вопрос очевиден.

– Откуда это? – и он кивнул головой назад, показывая на свою спину.

Я кивнула, предчувствуя не самое радостное повествование. Но я хочу знать.

Он задумчиво смотрел на меня, разглядывая мое лицо, подбирая слова, сплетая из них понятную историю, которая уймет мой зуд любопытства. Я имею право знать.

– Наверное, – задумчиво начал он, – нужно начать не с моей спины.

– А с чего же?

– С кого, а не с чего. С моей матери.

– Все-таки дело в матери? – спросила я.

– Любая искалеченная психика, а мы ведь не сомневаемся, что у меня она именно такая? – он вопросительно посмотрел на меня и, глядя на красивые губы, растянувшиеся в лукавой улыбке, я улыбнулась вместе с ним:

– Не сомневаемся, – подтвердила я.

Он кивнул и продолжил: