Белые лилии

– Тише, тише…

Её лицо – первое, что я вижу.

– Сука… – шиплю сквозь зубы.

Она улыбается:

– Да, да… – смеются надо мной ореховые глаза. – Я в курсе. Но…

Оглядываюсь – я в машине. Заднее сиденье огромной тачки невероятно вместительное, а потому нам вдвоем место хватает, но…

…совершенно нет времени, – говорит она.

Огромная ручища хватает меня за подбородок и грубым рывком поворачивает к себе:

– На меня смотри, – тихо говорит она, и от её голоса по нутру пробегает ледяная судорога.

Как же я раньше этого не видела? Где были мои глаза?

Затравлено шарю по классически правильным линиям славянского лица, и не вижу красоты. Она: сила, железо, власть.

– Где мы?

Хищная улыбка, объезженная ярость в скупых движениях, ничем неприкрытое «ятебешеюсверну», как лейтмотив каждого жеста, и холодный золотой отблеск в теплых ореховых глазах. За стеклами столько людей, что их тела прячут от меня внешний мир.

– Кто эти люди?

Я же знала это! Господи, я же видела это тысячу раз в сказочных дворнягах! Так почему не увидела в тысячу первый?

– Это свободные рабы.

Толпа снаружи роится: толкается, гудит, перемешивается. Громкие вопли, словно взрывы: крик из толпы порождает волны людских голосов, и они словно круги на воде расходятся, подхватываемые громкими глотками.

– Не то, чтобы мне было неловко…

Как же могла не узнать в ней? Я же видела охрану Сказки, узнавала их в любом человеке, но здесь… Меня смутили её габариты? Меня смутили огромные руки? Обмануло красивое лицо?

– …просто некогда было ждать, пока ты наиграешься в прятки. Пришлось применить силу.

– Что происходит?

– Что происходит? – она отпускает мое лицо. – Твой выход, королева.

Она хватает мое запястье, сжимает и открывает дверь.

Приглушенный гул взрывается объемом: невыносимо громкие голоса тонкими иглами вонзаются в барабанные перепонки, пока огромная баба выволакивает меня из машины. Мы оказываемся посреди орущей толпы, а она, словно живая, движется, перемешивается, кричит, и каждый атом-человек излучает тепло. Ночь. Но фонари работают, и кроме того, откуда-то льется так много света, что темнота ночи превращается в черно-желтую мозаику. Рука Риммы сжимает мою с такой силой, что я взвизгиваю.

– Знаешь, что самое забавное, – кричит она мне на ухо, пытаясь переорать толпу. – Все дорогу, пока ты сбегала из Сказки, я ехала за тобой.

Она толкает меня в спину, откуда справа – глухой хлопок, и тысячи людей взрываются возгласами и смехом, отовсюду льется забористый мат, нестерпимо пахнет дымом и гарью.

– Я вот только не поняла, какого хрена… – она с силой толкает парня, который наступил ей на ногу и тот валится куда-то в толпу, – …ты ночевала в тачке? Ты приехала в эту Богом забытую дыру и два дня… – нас сносит в сторону людской волной, но Римма, зычно гаркнув что-то матом, размахивается ручищей, отчего народ рассыпается в стороны, – …ты сидела в машине. Зачем?

К нам оборачиваются лица, искаженные яростью, обезображенные криком, раскрасневшиеся от адреналина, но Римме никто не говорит ни слова: толкаются, наступают друг на друга и отступают, а она, как и раньше, не нуждается в том, чтобы я отвечала:

– Я в первые же полтора часа нашла, где мы с тобой будем жить, пока ты чего-то ждала в машине, – тут она поворачивается ко мне, смотрит на меня – ореховые глаза – сверху вниз, как на самое бесполезное создание на планете. Видит нарастающую панику, улыбается моим белеющим губам.

– Меня удивляет твое стойкое нежелание учиться необходимому, – говорит огромная женщина.

Где-то вдалеке что-то бухает, и волна людского крика расходится кругами, но до нас долетают лишь одобрительное улюлюканье и хохот, как отголоски человеческой дикости. Она смотрит мне в глаза, я чувствую боль от её пальцев на своем запястье. Она говорит:

– Необходимость распознавать дерьмо в человеке – такой же важный навык, как есть ложкой. Но ты то ли специально не хочешь учиться, то ли попросту тупишь.

Я смотрю на неё, слушаю собственное сердце в барабанных перепонках – оно долбит изнутри, пытается пробить мое хрупкое тело, сломать, расколоть меня на крошечные куски и паника горячей волной к горлу:

– Что тебе нужно?

Она удивленно:

– Мне?

Люди орут, машут кулаками, скачут, превращаясь в единый организм – толпу. Она дышит, волнуется, переливается, звучит сотнями людских голосов, словно единый голос – голос толпы.

Вдруг громкий свист пронзает мрак, громкий, сильный голос начинает перекрикивать всех, и дикий зверь по имени Толпа медленно стихает.

– Идем, – говорит Римма, и тащит меня на звук голоса.

Я его знаю. Слишком хорошо, а потому, внезапно даже для самой себя, начинаю упираться ослом. Это бесполезно, я знаю, но ноги не идут – врастают в землю, упираются в мое же тело, противясь тому, что неизбежно.

– Сдурела? – улыбается Римма, чувствуя мою панику. – Я же тебе сейчас ноги переломаю, – она резко хватает меня за шею сзади, её пальцы каленым железом – в мое тело – я взвизгиваю, дергаюсь и поддаюсь. – Вот, – говорит она. – Топай, давай…

Мы продираемся сквозь тело дикого зверя по имени Толпа, и она, огромная, урчит, глухо рычит, шумно дышит, зажимает нас мехами-легкими, сдавливает нас внутри исполинского сердца, режет острыми кромками рёбер. Она дышит, давит, живет. Римма – тараном против шерсти огромной твари, туда, где слышится голос совести безумного зверя, прекрасно осведомленной в любых вопросах, кроме совести. Такой знакомый голос. Мне нещадно саднит горло, голос впереди надрывает глотку, Римма тащит меня вперед, люди расступаются…

В круге ликующей толпы, внутри огромного зверя они в свете фар, словно самые популярные рок-звезды в том, что осталось от мира, слетевшего с катушек. И в этом сверкающем балагане смерти они в центре арены, в центре внимания, в центре мира, который развалился на хрен и вертится вокруг них, сверкая, искря, переливаясь хаосом. У Белки в руках катана[2 - Катана – длинный японский меч, по форме напоминающий шашку, но с прямой и длинной рукоятью.], и он бережно полирует её лезвие о край своей кофты…

Вскрикиваю, упираюсь, дергаюсь и пытаюсь выворачиваться из цепких лап, но боль раскаленной иглой в шее сковывает меня. Белка и Блоха поднимают на меня морды. Прекрасное лицо Белки озаряет улыбка, и пока я скулю и упираюсь под руками огромной бабы, которая тащит меня в центр арены, парень, прекрасный, как херувим, изящным жестом заставляет толпу неистово приветствовать…

– Королева наркоманов и проституток!

Толпа заходится, кричит, аплодирует, улюлюкает, машут руками люди, свистят и выкрикивают мои имена: шлюха, блядь, проститутка, шалава, мразь… Я – королева ночи. Кричу и плачу, умоляю – я делаю все, что никак не помогает мне, но разум больше не мой союзник. Паника – вот что я – тупой, обезумевший комок страха. А огромный зверь по имени Толпа кричит, визжит, дышит мне в лицо жаром ненависти.

Римма выталкивает меня в середину круга.

– Добро пожаловать… – тихо скалится красивая тварь.

Оборачиваюсь на Римму:

– Пожалуйста…