Шпага д'Артаньяна, или Год спустя

– Почти четыре часа.

– И уже обещаешь всем и каждому своё снисхождение? Не слишком дальновидно с твоей стороны, друг мой. Послушай моего совета и прекрати раздачу индульгенций: такая должность обязывает к известной сдержанности.

– Чёрт меня побери, если ты не прав. Я обязательно учту твои слова. Но неужели это всё, что ты хотел мне сказать?

– Всё. Исключая, разумеется, мои поздравления, господин капитан! – и де Гиш заключил друга в объятия.

В эту минуту к ним подошли Фронтенак и де Лувиш, уставшие дожидаться Пегилена.

– Так вот ради кого вы нас бросили, барон! – воскликнул Фронтенак. – Вот уж не думал, что у вас принято вызывать друг друга записками, господа.

– Записками? – удивился де Гиш, не имевший возможности оценить шутку по достоинству.

Но Лозен рассмеялся с таким непринуждённым видом, что он тут же забыл об этом.

– Как поживают принц с супругой, дорогой граф? – спросил де Лувиш.

– Благодарение Богу, их высочества пребывают в добром здравии, виконт. Этим вечером у вас будет возможность удостовериться в этом.

– Его высочество смирился с изгнанием шевалье де Лоррена?

Де Гиш невольно вздрогнул, услышав это имя, и пристально посмотрел на Лувиша. Но взгляд юного виконта был столь чист и бесхитростен, что он тут же отбросил всякие подозрения.

– Говорят, шевалье сейчас в Риме, – равнодушно заявил он.

– В Риме! – разом вскричали все.

– Что же в этом странного, господа? Разве базилика Святого Петра – не лучшее место для покаяния?

Эти слова были встречены бурным смехом. Фронтенак намеревался было развить мысль, высказанную графом, но его прервал трубный голос камергера:

– Его величество король Франции и Наварры Людовик Четырнадцатый!

Шум разговоров и смех, царившие в зале, немедленно смолкли. Как по команде напудренные парики повернулись в сторону дверей, в которые вошёл король, сопровождаемый несколькими придворными. Заметив в их числе и Лувуа, о чём-то беседующего с Сент-Эньяном, Лозен поторопился присоединиться к королевской свите.

– А вот и наш капитан, – улыбнулся Людовик. – Надеемся, барон, мы не слишком поторопились прервать ваше торжество? Ведь всё это оживление вызвали именно вы, не так ли?

– Ваше величество изволите шутить надо мной, – поклонился Пегилен, – ибо лишь король может так взволновать своих подданных.

– Пусть будет так, господин де Лозен. Значит, эти господа были взволнованы королём, поскольку нашей рукой подписан ваш патент.

– По чести, так, государь.

– Мы сделали достойный выбор, – убеждённо заявил король. – Но оставим это, господа. Скоро начнётся представление, а пока – развлекайтесь!

И Людовик направился к столу, за которым к нему немедленно присоединились брат, принцесса Генриетта и герцогиня де Монпансье. Лозен не решился следовать за ним, и лишь издали отвесил Великой Мадемуазель изящный поклон.

Придворные, лишённые на время общества высочайших особ, вновь погрузились в обсуждение новостей. Среди них особое внимание привлекала пара, уединившаяся на балконе.

– Вы совершенно несносны! – восклицала девушка, обращаясь к невозмутимого вида дворянину, стоявшему подле неё.

– Постараюсь не измениться, сударыня, ибо именно таким вы меня любите.

– Избыток самонадеянности возмещает отсутствие чуткости в вашем сердце. Не думайте, что я и дальше стану терпеть ваши поучения!

– Это воздух Версаля заставляет вас бунтовать. Положительно, принцу не стоит часто наведываться к брату. В противном случае я откажусь его сопровождать.

– И лишитесь должности? – с неожиданным беспокойством спросила девушка.

– Что делать! – философски заметил её собеседник. – Своё спокойствие я ценю значительно выше. Нужно либо жить при дворе, либо прочно обосноваться в Сен-Клу. Но вести кочевую жизнь и постоянно переживать перемены вашего настроения – это выше моих скромных сил.

– Вы способны покинуть меня! – со страхом вскричала дама, в которой читатель мог узнать Монтале, фрейлину принцессы. – Всё-таки вы чудовище, Маликорн!

– Ничуть. И вам прекрасно известно, милая Ора, что только вы и удерживаете меня в доме герцога. Не понимаю, почему не захотели вы стать фрейлиной королевы вместе с подругами. Луиза ведь предлагала это устроить.

– Я не желала покинуть госпожу Генриетту, – с вызовом отвечала Монтале. – А ведь вам, кстати, прекрасно известна судьба этих самых подруг: одну из них король покинул ради второй. Или, может, вам хотелось бы и меня видеть королевской фавориткой?

– Не говорите так, Ора! Вы были совершенно правы, не приняв покровительства Лавальер. Но зачем же теперь восстанавливать против себя решительно всех, утешая её в изгнании?

– Снова вы об этом! У вас действительно нет сердца, Маликорн. Луиза отвергнута, она страдает. Как я могу не посочувствовать ей?

– Превосходное слово «сочувствие»! А главное – насколько меткое: не в бровь, а в глаз. Итак, мадемуазель де Монтале, всемогущая фрейлина принцессы, отправляется излить бальзам живительного сочувствия на сердечные раны несчастной, беспомощной госпожи де Ла Бом Ле Блан де Лавальер, герцогини де Вожур. Очень уместно, трогательнейшая история…

– Не будьте злым, господин де Маликорн, – приложив пальчик к его губам и умильно глядя ему в глаза, проворковала Монтале, – вы знаете, что я не могу долго спорить с вами.

– Что-то вы против обыкновения покладисты, – буркнул взволнованный Маликорн.

– Как же иначе? Ведь вы сами сказали, что я люблю вас именно таким.

– Ага, да это лишь затишье перед бурей, – пробормотал он.

– Луизы нет сейчас в зале, и, если я пройду к ней, никто этого не заметит…

– Вот оно что!

– Вам не придётся долго ждать меня, обещаю.

– Боже мой! – устало произнёс молодой человек, воздев руки к небу.

– Спасибо, господин де Маликорн! – воскликнула, удаляясь, Монтале.

– Надеюсь, никто не уличит её в дружеской привязанности к Лавальер, – задумчиво сказал Маликорн. – Если эта дружба прежде сулила шпагу коннетабля, то сегодня вполне сойдёт за оскорбление величества…

И, вздохнув, отправился разыскивать Маникана. Он нашёл его в обществе де Гиша и Фронтенака. Лица друзей были исполнены такого возбуждения, что Маликорн немедленно догадался: речь шла либо о женщинах, либо о политике. Здесь и впрямь обсуждались пресловутые переговоры с испанцами:

– Что бы ни говорили злые языки, я целиком разделяю позицию маршала д’Артаньяна, – горячился Фронтенак.

– Насколько я знаю, господин маршал настаивал на морском союзе с Англией и договоре о нейтралитете с Мадридом, – уточнил де Гиш.