Путь вперёд

– Он где-то рядом… должен быть… – бормочу я онемевшими губами. – Ещё, может быть, жив…

Солдаты качают головами, переглядываясь.

– Надо найти его, – убеждённо заявляю я. – Он замерзает. Пока мы его можем спасти!

Луна холодно светит на ровную снежную пустыню, вьюга стегает наши лица, ничего не видно. Ещё час мы продолжаем поиски, но, околев и ничего не достигнув, уходим.

Всё было, словно вчера.

Я сверлю потолок напряжённым взглядом. В окно стучат голые вишнёвые ветви. Принц просыпается, зевает и засыпает снова, перевалившись на другой бок.

Мне нужно было его похоронить…

Нет, мне нужно было его спасти. Или умереть с ним. Не бросать одного, а нести на себе.

Трус. Предатель.

IV

Утром всё устеленно снегом. Потные окна прихвачены морозом, в их уголках завиваются, словно жилы, узоры.

Заваривается чай, на душистый запах прибегает Феликс; он заботливо закрывает за собой дверь в спальню, чтоб не потревожить сон мамы.

– Доброе утро! – здороваюсь с ним я.

Но ответа не удостаиваюсь: ребёнку важнее поздороваться с собакой; он крепко обнимает спящего Принца, а затем направляется к столу.

– Можно те вафли, что мы ели вчера? – просит малыш, склонив голову на бок и почесывая затылок; волосы его – лохматые чёрные вихры.

Вафли появляются на столе. Не по его зову. Есть попросту нечего. Рядом с мальчишкой также оказывается кружка с чаем, и он улыбается во все зубы.

– Меня зовут Феликс, а тебя как? – спрашивает он, неистово болтая ногами.

– Курт, – представляюсь я. – Ты не торопись так с едой, никто её у тебя не отнимет.

Он не слушает и с жадностью заталкивает в рот две вафли, запивая крупными глотками. Наскоро поев, он потягивается и широко зевает. Его переполняет энергия, свойственная детям в огромных количествах: Феликс вертится на стуле, чёрные глаза его бегают по комнате в поисках чего-то интересного. Я спокойно пью свой чай и наблюдаю за ним. Это даже несколько забавно; своими взъерошенными волосами он напоминает мне маленькую птичку, к примеру, галчонка или воробья. Он такой же попрыгун с нахальным взглядом.

– О! – восклицает мальчик, спрыгивая со стула и поднося его к окну, чтобы взобраться. – Снег выпал!

Я молча киваю. С утра слова у меня выходят плохо, а лицо не выражает и тех крох дружелюбия, что соизволили во мне остаться. Наверное, чтоб я не загнулся от одиночества. Все же ребёнка это нисколько не заботит; он отлипает от окна с довольной гримасой:

– Идём гулять? – вдохновенно предлагает он.

Как же доверчивы дети. Угостил их вафлей – и их расположение в твоих руках, они уже считают тебя другом. Да и весь мир для них – друг. А разве есть кто-то ещё? Разве враги бывают не только в книжках? Хотя этот ребёнок, как никто другой должен знать, что добро сосуществует с жизнью. Знает ли он? Его глубокие болотные глаза говорят об обратном. Или жизнь для него ещё не облеклась в черную мантию и не взяла в руки кнут, выкинув пряник?