Пол и характер

Желание полового возбуждения надо признать тем более действительным признаком легкой возбудимости, что оно не из числа тех желаний, которым судьба не дает исполниться; напротив, желание это изъявляет склонность и готовность всего организма перейти в состояние половой возбужденности, которую женщина стремится по возможности повысить и продлить, в то время как у мужчины она находит естественный конец в детумесценции, вызванной контректацией. Итак, женский онанизм не есть наблюдаемое у мужчин стремление прекратить половую возбужденность, а не что иное, как желание вызвать возбуждение, продлить и повысить его. Из наблюдаемого, таким образом, страха перед половым возбуждением – причем анализ страха составляет, быть может, самую трудную задачу женской психологии – можно заключить о большой слабости женщины в этом отношении.

Состояние половой возбужденности представляет для женщины высший подъем ее существования. Женщина всегда непременно сексуальна. Она вся уходит в область половой жизни в сфере полового акта и размножения, и в отношениях к мужу и ребенку она – вся, тогда как мужчина далеко не только сексуален. В этом заключается действительно то различие, которое хотят найти в различной интенсивности полового влечения. Нужно избегать ошибочного смешения между пылкостью полового желания и силою полового аффекта, с одной стороны, и той широтой, с которой желание и заботы пола наполняют человека, – с другой. Однако важным специфическим различием между двумя половыми крайностями является более распространенная половая сфера у «Ж».

В то время как женщина совершенно отдается половой жизни, мужчину захватывает еще много других вещей: игра, борьба, беседы с друзьями, кутежи, споры, наука, политика, практическое дело, искусство, религия. Было ли когда-либо иначе, этого я не стану касаться, как не стану вместе с иными, обсуждающими еврейский вопрос, задаваться проблемой: были ли евреи раньше другими? Этого мы не знаем. Весь вопрос в том, какова женщина в настоящее время.

Если мы встречаем в индивидууме такие черты, которые никак не могли быть привиты ему извне, мы вправе признать, что эти явления всегда были присущи ему. Итак, можно провозгласить следующую истину: «Ж» занимается вещами вне половой сферы (исключение в гл. XII) только ради любимого мужчины и чтобы завоевать его любовь. Так, например, допустимо, что женщина изучит латинский язык, чтобы дать нужные сведения сыну, поступающему в гимназию. Собственного интереса к вещи у нее нет. Однако призвание к какому-нибудь предмету и легкое усвоение его – пропорциональны друг другу. Нельзя бороться тому, у кого нет мускулов; нельзя изучать математику тому, у кого к ней нет склонности. У настоящей «Ж» талант встречается редко и бывает мало интенсивен (это несущественно, так как все равно слишком сильная сексуальность ее не дала бы ей возможности заняться серьезными вещами), и вот поэтому мы не встречаем у женщины достижения таких интересных комбинаций, которые, еще сами по себе не создавая мужчинам индивидуальность, все же оттеняют его достоинства.

Соответственно с этим только чрезвычайно женственные мужчины постоянно занимаются любовными связями и ухаживают за женщинами, хотя, конечно, этим выводом проблема Дон-Жуана ничуть не затрагивается. «Ж» представляет только сексуальность, мужчина – сексуален и обладает еще многим сверх того. Это особенно ясно доказывается совершенно различными характерами, сказывающимися при вступлении в период зрелости у мужчины и у женщины. У мужчины всегда этот период подходит в виде кризиса: он чувствует, что нечто новое присоединяется к его существованию, помимо его воли входит в его мысли и чувствования. Это и есть физиологическая эрекция, над которой воля не властна. Первая эрекция действует волнующе, испытывается как что-то загадочное, и поэтому многие мужчины часто подробно запоминают ее на всю жизнь. Женщина же не только легко вступает в период зрелости, но чувствует даже возрастание собственного значения. Мужчина мальчиком не чувствует потребности в половой зрелости, тогда как женщина уже молоденькой девушкой ожидает ее. В мужчине симптомы физической зрелости вызывают враждебные и неспокойные чувства, а женщина с лихорадочным вниманием следит за своим телесным развитием в период половой зрелости. Это доказывает, что половая жизнь для мужчин не находится в непосредственной связи с его развитием, в то время как у женщины вместе с ней наступает значительный подъем существования. Большинство мальчиков в этом периоде находят мысль о женитьбе и о любви в высшей степени темной и отвергают эту мысль, тогда как даже маленькие еще девочки жаждут любви и брака как увенчания своей жизни. Поэтому женщина – как для самой себя, так и для других, – имеет положительную ценность только в возрасте половой зрелости, а к детству и старости у нее нет определенного отношения. Мысль о своем детстве представляет для нее лишь воспоминание о своей глупости; перспектива собственной старости вселяет в нее страх и отвращение. Из детства в памяти ее выдвигаются исключительно сексуальные моменты, как заслуживающие положительной оценки, хотя и эти моменты ставятся невысоко по сравнению с позднейшей, несравнимо более высокой интенсивностью ее жизни, которая представляет собой лишь сплошную сексуальность.

Брачная ночь, момент дефлорации представляется самой важной минутой, это момент перелома всей ее жизни. В жизни мужчины первое половое общение, по сравнению со значением, которое ему придает другой пол, вообще не играет роли.

Женщина сексуальна, мужчина тоже сексуален; но различие можно продлить как в пространственном, так и во временном отношениях. Те места на теле у мужчины, которые являются сексуально возбудимыми путем прикосновения, незначительны по числу и строго локализованы. У женщины сексуальность распространена по всему телу, каждое прикосновение, независимо от места, возбуждает ее сексуально. И у женщин существуют, правда, локализованные различия в возбудимости, но у нее нет резкого разграничения половой области от всех других частей тела, как это наблюдается у мужчин.

Морфологическое отделение мужских половых органов от тела может считаться символическим и в этом отношении.

Как пространственно мужская сексуальность отделяется от всего асексуального, так и по времени у него существует сексуальное разграничение. Женщина всегда сексуальна, мужчина только временами. Половое влечение у женщины всегда присутствует, у мужчины оно всегда исчезает на более или менее продолжительное время. Этим объясняется также вулканический характер мужской половой жизни, что заставляет многих ошибочно предполагать, что половое влечение мужчины интенсивнее, чем у женщины.

Действительное же различие заключается в том, что половое влечение «М» – временами прорывающийся зуд, а у женщины – постоянное щекотание. То обстоятельство, что у мужчины половое влечение является придатком, а не заполняет всего его существования, дает ему возможность психологически выделить его и, благодаря этому, ясно сознавать его. Половое влечение у женщины не может выделиться временным ограничением или внешне локализованными признаками, доступными глазу. Поэтому мужчина сознает свою сексуальность, а женщина не может дойти до сознания ее и, благодаря этому, не в состоянии совершенно отречься от нее. Женщина не представляет ничего, кроме сексуальности, она сама – сексуальность. Женщине, как исключительно половому существу, недостает двойственности, необходимой для наблюдения вообще и для наблюдения своей собственной сексуальности.

Мужчина, представляющий собой всегда нечто большее, чем пол, обладает сексуальностью, отграниченной не только анатомически, но и психологически. Поэтому он способен самостоятельно занять то или иное положение по отношению к своей сексуальности: он может поставить ей, по желанию, границы, признать или отвергнуть ее. Мужчина может стать Дон-Жуаном, но также и святым. Выражаясь вульгарно, мужчины господствуют над своим половым органом, женщина же вся во власти своего…

Вероятным заключением из этого является тот вывод, что мужчина сознает свою сексуальность, а женщина лишена этой возможности. Мы основываем это положение на большей дифференцированности в мужчине, сказывающейся в отграничении половой и внеполовой сферы друг от друга. Однако возможность или невозможность объять какой-либо предмет не заключена в понятии, выраженном в слове «сознание». Сознание, скорее, влечет за собой то или иное содержание, каким это сознание заполняется.

Таким образом, перед нами снова возникает вопрос о природе женского сознания вообще, причем исследование этой темы в дальнейшем приведет нас снова лишь к слегка затронутым здесь пунктам.

Глава III Мужское и женское сознание

Раньше чем подойти вплотную к главному различию физической жизни полов, поскольку это различие заключает в себе явления внешнего и внутреннего мира, необходимо предпринять некоторый анализ и установить некоторые понятия. Так как взгляды и принципы господствующей психологии развились вне зависимости от нашей специальной темы, то неудивительно, если теории ее мало применимы к нашей области. К тому же до сих пор не существует единой психологии, а существуют только отдельные психологии.

…Доктор Герман Свобода в Вене установил путем самонаблюдения следующее практическое правило: изучая что-либо (будет ли это музыкальный этюд или история философии), должно посвятить себя этой работе с перерывами, причем необходимо повторение отдельных частей материала по нескольку раз. Встает вопрос: каковы по времени должны быть целесообразные перерывы? Выяснилось, что к повторению нужно приступить тогда, когда интерес к работе пропадает, но человек еще помнит то, что изучал раньше. Когда же предмет настолько исчез из нашей памяти, что снова возбуждает любопытство, результаты первых упражнений уже стерлись и вторые не усиливают тогда их, так что приходится снова заняться работой выяснения сначала.

…Чтобы совершенно ознакомиться с новым понятием, его объемом и содержанием, необходимо было раскрыть процесс просветления во всем его развитии. Для последующего изложения важна только начальная стадия, исходный пункт этого процесса. Содержание, которое наполняет процесс просветления в первый его момент, даже Авенариусом не определяется для разграничения между элементом и характером. Поэтому тот, кто принимает это разделение для всех явлений развитой душевной жизни, будет вынужден ввести новое название для той стадии, когда такая двойственность еще не различима в ней. Предлагаю для психических явлений этого элементарного детского состояния слово «генида», так как в этих состояниях нельзя еще обнаружить ни ощущения, ни чувства как двух аналитических моментов, отделимых друг от друга абстракцией, нельзя найти никакой двойственности.

На абсолютную гениду надо смотреть как на ограничивающее понятие…В общем, генидой можно назвать то, что случается во время разговора: у человека совершенно определенное чувство, он хочет что-то вполне определенное сказать, но вдруг его перебивают, это «что-то» испаряется, делается неуловимым. Спустя некоторое время путем ассоциации снова что-то восстает в его сознании, и это «что-то» признается за то же самое, что раньше никак не удавалось уловить: доказательство, что это и есть то самое, только в другой стадии развития. Самое понятие гениды обрисовывает ее как нечто смутное.

…Рассматривать, наблюдать или описать гениду невозможно, можно только знать, что она была. Нужно допустить, однако, с принципиальной точки зрения, что «генидами» можно наравне с «характерами» и «элементами» жить и мыслить. Каждая генида отличается одна от другой и представляет собой отдельный индивидуум.

Переживания раннего детства – для первых 14 месяцев это применимо ко всем – составляют гениды, хотя и не в абсолютном значении этого слова. Психологические события раннего детства близки к стадии гениды, в то время как у взрослых многие явления душевной жизни уже переросли эту ступень. Генида представляет, по-видимому, форму ощущений низших существ и, возможно, многих растений и животных. От гениды человеку открывается дорога к совершенно дифференцированному пластическому ощущению и мышлению, хотя это остается для него навсегда не достижимым полностью идеалом.

…При этом теория гениды основывается на факте наблюдения, лишь с выделением «элементов» последние становятся отличными от «характеров». Человек ночью более склонен к «сентиментальности» и «настроениям», нежели днем, потому что ночью вещи лишены определенных очертаний. Когда же наступает день, мышление человека изменяется.

Но какое отношение имеет это исследование к психологии полов? В чем заключается разница между «М» и «Ж» в отношении отдельных стадий просветления? Ответ таков:

– Мужчина обладает одинаковым с женщиной психическим содержанием, но только в более расчлененной форме. Там, где женщина мыслит более или менее генидами, у мужчины имеются ясные отчетливые представления, с ясно выраженными и всегда независимыми от вещей чувствами. У «Ж» «мышление» и «чувствование» представляют единое, нераздельное целое, у «М» существует различие. Следовательно, у «Ж» многие переживания остаются в форме гениды, в то время как у мужчины уже наступило просветление[7 - Конечно, здесь не может быть речи об абсолютных генидах у женщины и об абсолютном просветлении у мужчин.]. Вот чем объясняются сентиментальность женщины и то обстоятельство, что женщину можно только растрогать, но не потрясти.

Лучшей расчлененности психических данных у мужчины соответствует большая определенность в строении его тела, тогда как более слабая расчлененность психических данных женщины гармонирует с нежностью, округленностью и расплывчатостью женского тела и лица. С этим выводом совпадают результаты сравнительной чувствительности у обоих полов, показавшие, вопреки ходячему мнению, что чувствительность мужчин тоньше, даже если остановиться на средних типах.

Исключение здесь представляет только чувство осязания, которое у женщин оказывается тоньше, чем у мужчин. Более точное изложение этого факта будет сделано немного ниже. Однако болевые ощущения мужчины намного выше, чем у женщин. Этот факт оказывается не без значения для физиологического изыскания «болевого чувства» и его отличия от осязания. Более слабая, сравнительно, чувствительность, разумеется, должна способствовать пребыванию внутренней жизни в состоянии стадии гениды, но нельзя принять малую степень просветления за неизбежное последствие близости с состоянием гениды, хотя между этим, бесспорно, существует связь. Точным доказательством меньшей расчлененности представлений у женщин служит большая решительность в суждениях, присущая мужчине. Тот, кто пребывает в стадии гениды, всегда знает только, какими свойствами не обладает предмет, и это узнается гораздо раньше, чем то, какими свойствами он действительно обладает. То, что у Маха называется «инстинктивным опытом», представляет известные состояния сознания у людей и дается нам в форме гениды. Чем ближе мы к стадии гениды, тем больше кружимся мы вокруг предмета и восклицаем при тщетных попытках описать его: «Нет, это не то слово!» Этим-то и обусловлена нерешительность в суждении. Когда процесс просветления завершен, только тогда суждение приобретает определенность и прочность. Акт суждения, вообще, представляет собой удаление от стадии генид, даже если им высказывается нечто аналитическое, не увеличивающее духовного содержания человека.

«Ж» всегда ожидает от «М» прояснения своих темных представлений, ожидает истолкования генид (где нужно высказать суждение, а не повторять сентенцию), и это – лучшее доказательство правильности взгляда, что генида – свойство «Ж», а дифференцированное внутреннее содержание – свойство «М». Это и есть основная противоположность полов. Расчлененность мысли в речи мужчины ожидается женщиной как третичный половой признак и действует на нее в таком смысле. Многие девушки говорят, что могли бы полюбить мужчину только более умного, чем они.

В качестве признака мужественности женщина ощущает тот факт, что мужчина сильнее ее в духовном отношении, и только такой мужчина привлекает ее. Сама этого не сознавая, женщина подает решающий голос против всех теорий равенства полов.

«М» живет сознательно, «Ж» – бессознательно. Слова наши относятся к крайним типам. «Ж» получает свое сознание от «М». Половая функция типичного мужчины по отношению к типичной женщине – это превращать бессознательное в сознательное.

Этим положением мы придвинулись к проблеме дарования. В настоящее время теоретический спор о женщине сводится к одному: кто именно – мужчина или женщина – обладает высшими духовными качествами? Обыкновенная постановка вопроса не касается типов. Здесь же была изложена теория типов, которая не может остаться без влияния при выработке требуемого ответа. И теперь остается выяснить, в чем заключается связь между поставленным вопросом и этой теорией.

Глава IV Дарование и гениальность

Во избежание недоразумений, которые могли бы возникнуть в вопросе о гениальности, считаю уместным, прежде чем рассмотреть предмет, предпослать ему несколько замечаний.

Между гением и даровитостью необходимо провести границу. Хотя между ними признается существование связывающих переходных ступеней, но нельзя согласиться с ходячим мнением, что гений – тот же талант в повышенной степени. Гениальность имеет, конечно, разнообразные повышения и понижения, но все же эти степени не имеют ничего общего с талантом. Так, например, одаренный талантом математик может блестяще прогрессировать в своей области, не имея ничего общего с гениальностью, которая вполне оригинальна, индивидуальна и является условием изобретательности. У высоко гениальных людей может совершенно отсутствовать талант, например, Новалис, Жан Поль. Итак, гений и талант – две различные категории, между которыми лежит целый мир. Талант может передаваться по наследству, гений – никогда. Первое имущество родовое (семья Бахов), второе – индивидуальное (Иоганн Себастьян).

Посредственность вообще, и в особенности посредственность женская, совершенно не различает блестящего ума от ума гениального. У женщины нет никакого чутья гениальности, хотя на первый взгляд могло бы показаться обратное: она смешивает драматурга с актером, не видит различия между виртуозом и художником.

Блестящий и гениальный ум для них одно и то же. Ницше для них – тип гения. Однако всякое жонглерство ума, всякое изящество духа не имеет ничего общего с истинным духовным величием. Великие люди слишком серьезно относятся к самим себе и ко всему окружающему их. Люди, которые хотят блистать, лишены духовного благочестия.

Такие люди не способны углубиться в сущность бытия: им важно «блистать», и поэтому все помышления их направлены на то, что скажут другие по поводу той или иной мысли. Существуют мужчины, которые готовы жениться на совершенно не привлекающей их женщине только потому, что она нравится другим. И такой же брак существует между человеком и мыслью. К сожалению, Фридрих Ницше в своих последних произведениях как будто обращал особое внимание на те мысли, которые должны были, по его мнению, особенно задевать читателей, и часто он тщеславнее всего в тех местах, где, казалось бы, всего более независим.

Гений! Гениальность! Сколько волнения и духовно-неприятного чувства, сколько ненависти и зависти, сколько недоразумений и подражания вызывают эти явления!..

До сих пор все исследования о сущности гения носят или биологически-клинический характер, или же метафизический. Если же, однако, эти два пути не приведут нас к достижению всех целей, то это объясняется не чем иным, как погрешностями, лежащими в самой природе…

Начнем с того, насколько великий поэт сильнее и глубже вселяется в души людей, чем поэт среднего уровня. Вспомните огромное число характеров, созданных Шекспиром или Эврипидом; вспомните разнообразные фигуры, выведенные в романах Золя. Генрих фон Клейст создал Кэтхен фон Гейльбронн, в противоположность Пентезиле; Микеланджело воплотил перед нами Леду и дельфийскую Сибиллу. Однако именно Иммануил Кант и Иосиф Шеллинг, обладавшие в очень незначительной дозе изобразительным искусством, написали об искусстве самое глубокое и самое верное исследование.

Чтобы познать или изобразить человека, надо понять его. А понять его – это значит воплотиться в него. Нужно в себе самом повторить те психологические предпосылки, которые были у него, нужно сравниться с тем, чей дух хочешь понять. Плут понимает плутов, а простодушному человеку не понять мошенника с чуждой ему психологией.

Понять человека – значит быть этим человеком. Но вывод из этого, что в таком случае каждый человек должен лучше всего понимать себя, совершенно неверен. Чтобы понять себя, нужно выйти из самого себя, и для этого субъект познания должен стать объектом.

Чтобы понять вселенную, нужно выйти из ее пределов, что, однако, исключается самим понятием о вселенной. Кто поймет себя, тот поймет и мир. Дальнейшее изложение покажет глубокий смысл этих слов.

Надо признать доказанным уже и теперь, что понять глубочайшую истинную природу свою человек не в состоянии. Это – факт! Другой может понять нас, мы же сами себя – никогда. Несомненно, у этого другого должна быть доля сходства с нами, чтобы он мог сделать это сходство предметом своего рассмотрения. Он может понять себя в другом, как и другого в себе. Значит, понять себя – это быть самим собой и еще этим другим человеком. Но понимание, присущее гению, как видно из приведенных примеров, охватывает большее количество людей, чем включает понимание среднего индивидуума. Гете будто бы сказал о себе, что не существует преступления, к которому он бы не чувствовал склонности в различные моменты своей жизни. Из этого следует, что гениальный человек сложнее и многограннее человека среднего уровня и тем гениальнее человек, чем больше людей в себе воплощает он и чем живее и ярче они выражены в нем. Творчество гения всегда направлено к тому, чтобы во всех людях терять себя, сливаться с многообразием жизни, в то время как идеал философа – найти всех в себе и привести их к единству, которое, конечно, является его собственным единством.

Природа гения – природа Протея. Не следует, однако, представлять себе эту природу, как и бисексуальность, когда она в действии. Даже величайший гений не в состоянии одновременно постичь сущность всего человечества. Способность охватить многое, духовное богатство – это раскрывается у человека не сразу, а постепенно, с развитием всего его существа. Очевидно, и здесь происходит чередование закономерных периодов. По характеру эти периоды совершенно различны, но представляют повторения пройденного, переходят каждый раз в более и более высокую форму. В индивидуальной жизни человека не бывает двух совершенно одинаковых моментов. Между позднейшими и прежними периодами существует только то соответствие, какое бывает между гомологичными точками высшего и низшего оборота спирали. Многие выдающиеся люди еще в юности намечают план какого-нибудь произведения и часто, после того как мысль долго покоилась, только к старости приступают к осуществлению плана. Это все разные периоды времени, через которые проходят эти люди. Эти периоды бывают у всех людей, но с различной силой и различные по «амплитуде».

«Амплитуда» каждого периода тем резче, чем значительнее дарование человека. Часто даровитым людям еще в детстве приходилось выслушивать упрек, что они «впадают из крайности в крайность». У особенно выдающихся людей такие периоды носят часто характер кризиса. Гете говорит о «повторной зрелости» у художников; его мысль тесно связана с нашей темой.

В зависимости от резкой периодичности гения, вслед за годами яркой продуктивности наступает период полного бесплодия, когда гений себя презирает и ставит ниже любого среднего человека: его терзают воспоминания о творческом периоде. Насколько порывы восхищения сильнее у него, чем у других, настолько ужаснее его подавленность. Почти у каждого выдающегося человека наступает период полного беспощадного отчаяния, когда, замечая окружающую его жизнь, гений все же не в состоянии отдаться напряженности творчества. Тогда раздаются возгласы: «Он выдохся!» Однако не только творчество гения, но и другие свойства его, как материал, над которым он работает, самый дух его, благодаря которому он творит, подвержены смене и резкой периодичности. Иногда он склонен к науке и рефлексам, а временами к работе чисто художественной (Гете); его внимание захватывают то природа, то культура и история человечества («Заратустра» и «Невременные размышления» Ницше). Временами он мистичен, временами наивен (например, Метерлинк и Бернсон). У выдающегося человека при богатстве «амплитуды» периодичность находит свое выражение и внешним образом. Этим можно объяснить то странное явление, что у людей даровитых выражение лица гораздо чаще меняется, чем у людей средних. В разные периоды лицо их неузнаваемо изменяется. Например, сравните портреты Гете, Бетховена, Канта, Шопенгауэра в разные периоды их жизни. Можно считать физиологическим критерием дарования человека число физиономий, которыми он обладает (слово «дарование» я употребляю вместо слова «гениальность»). Люди, не изменяющие выражения лица, стоят низко в интеллектуальном отношении.