Три церкви

– Бабушка ничего не понимает, – сказал он Аристакесу, а Аристакес пошел в кухню и сел на табурет. Бабушка колдовала у плиты.

– Снег был вкусный и чистый, так что я не заболею, – сказал он, и бабушка уже улыбалась.

– Скажи дедушке, что мы сейчас будем ужинать, пусть режет хлеб.

– Тати, а можно я это сделаю? Я уже большой!

– Нет. Он ведь дедушка! Хлеб всегда режет дедушка.

Аристакес встал и вышел из кухни, но бабушка остановила его:

– Завтра мама приезжает…

И Аристакес почувствовал, что немеет от счастья.

– Мама? МАМА?!

– Да. Она уже в поезде.

– Она в поезде и приезжает ко мне?

– Да.

– Из Еревана?

– Конечно.

Аристакес побежал в гостиную. Там в кресле перед телевизором сидел дед; у него на коленях лежала развернутая газета. Дед явно спал. Аристакес крикнул:

– Аршак-папи! Завтра мама приезжает!

Дедушка вздрогнул и открыл глаза. Сначала он ничего не понял, но Аристакес продолжал прыгать на месте и кричать:

– Она уже в поезде и приезжает ко мне!

Дедушка усадил четырехлетнего Аристакеса себе на колени.

– Завтра мама приезжает? – переспросил он.

– Да. Поездом!

– В таком случае ты точно не должен заболеть. – Потом позвал бабушку: – Сона! Поставь чай: к нему завтра мама приезжает…

– Я и без тебя знаю, что ребенку нужно чаю, – пробурчал из кухни сердитый голос бабушки. – Да! Чтоб не заболел. Нечего было позволять ему есть снег… Режь хлеб!

Они ужинали в гостиной. Аристакес ел горячие котлеты и запивал сладким чаем. Бабушка с дедушкой разговаривали.

– Я видел Рафика.

– Как он?

– По-прежнему.

– А Мамикон? Что сказал Рафик? Мамикон пьет?

– Да. В городе его называют «ишак Мамикон».

– Что делается! – сказала бабушка Сона, а потом, обращаясь к Аристакесу: – Ешь, ешь, а то мама приедет завтра и скажет: «Какой у меня худой сын!»

Аристакес знал, что он вовсе не худой, а очень даже толстый, и щеки у него видны сзади, как у хомяка, но бабушке все казалось, что он худой.

Вечер проходил тихо и спокойно. Чувствовалось, что за окном идет снег, хотя он и не был виден. Аристакес сидел за письменным столом деда в нише гостиной и рисовал. Горела настольная лампа с желтым абажуром, и он смотрел на книжные полки, за стеклами которых были его, Аристакеса, фотографии. Потом смотрел на деда: тот сидел в кресле, смотрел телевизор и одновременно читал газету, вернее, у него не получалось делать ни то, ни другое: он просто засыпал. Рядом с ним на тахте сидела бабушка и вязала жилет (ему, Аристакесу). Она вязала и слушала телевизор. Слышен был стук старых часов. Они не тикали, а именно стучали, и ночью их стук был слышен даже в спальне.

Аристакес выключил лампу и пошел к бабушке.

– Тати, а ты мне расскажешь сказку перед сном?

– Конечно. Как всегда.

– Я хочу, чтоб ты рассказала мне ту сказку… Помнишь? В тот день, когда я упал с велосипеда, ты ее рассказывала.

– Обязательно, раз ты хочешь ту. Сейчас помою посуду, а потом пойдем спать, и я расскажу тебе сказку. Ты заснешь, а утром приедет мама.

– Хорошо, что приезжает мама, правда?

– Ну конечно!

И вот уже сказка рассказана. Бабушка молчала, но Аристакес точно знал, что она еще не спит.

– Татик, а почему у меня нет брата? Я очень хочу, чтоб у меня был брат. Я бы его тоже любил.

Бабушка промолчала, ничего не ответила, а Аристакес услышал тяжелый вздох дедушки – оказывается, тот тоже еще не спал. Аристакес спрятался с головой под одеяло и постарался уснуть.

«МАМА ПРИЕЗЖАЕТ!» – думал он.

Однажды он увидел сон, и сон этот потом ему снился уже на протяжении всей жизни. Он видел суд, и на скамье подсудимых сидел он, Арис; его обвиняли в каком-то страшном преступлении. Присяжные совещались между собой, до того выступал прокурор, и вот судья вынес приговор: смертная казнь. Тогда он закричал, закричал во сне:

– Как вы можете убить меня, когда я так люблю свою маму?!

И просыпался. Но всегда, почти всегда у ног его сидела мама, которая говорила:

– Ты плакал. Тебе приснился плохой сон?

Утром Ашхен действительно приехала.

Было солнечно и морозно, и не верилось, что вечером опять пойдет снег, а между тем так бывало каждый день. Аристакес с дедом Аршаком стояли на перроне и ждали поезд из Еревана. Замерзший снег хрустел под ногами, и Аристакес боялся, что мама не приедет или с поездом что-то случится. Но вот поезд подъехал, медленно раскачиваясь, и Аристакес увидел маму. Сначала он увидел ее в окне купе; она помахала ему рукой, и у него запрыгало сердце. Потом она вышла из вагона, и он бросился к ней. От нее пахло какими-то волшебными духами, и мальчик вдыхал их запах, когда мама целовала его. Потом мама поцеловала деда Аршака, и дед обнял ее. Они пешком пошли домой – вокзал был рядом с домом: мама, дедушка и между ними Аристакес. Дедушка нес мамин чемодан, а он – ее сумочку, чтобы что-нибудь тоже нести. Мама что-то рассказывала дедушке, дед все молчал, слушал. Аристакес тоже молчал, но не вслушивался в то, что рассказывала мама, а лишь смотрел на нее. У мамы был длинный-предлинный красный шарф с узелками на концах, и он думал о том, что очень любит этот шарф и любит маму. Неужели мама приехала?! – не верилось ему. Еще он думал о том, какие подарки она ему привезла.

Бабушка встретила их; Аристакес видел, что на глазах у нее слезы. Мама сняла пальто, шарф и показала ему подарки, которые привезла из Еревана, а он показал ей свои новые машины, и мама терпеливо выслушивала: эта машина всегда очень серьезна, а эта всегда почему-то смеется… А потом они завтракали.