Идеология и филология. Ленинград, 1940-е годы. Документальное исследование. Том 2

О. М. Фрейденберг записала:

«Вознесенского уже больше не было. Его сделали министром просвещения. Долго и упорно он сопротивлялся. ‹…› Подхалимы собрали 23 тысячи рублей и купили ему золотые часы и вазу в человеческий рост. Прощаясь, он едва не плакал. “Вырвали из моего мяса кусок!” – говорил он нашему главбуху[135 - Главным бухгалтером ЛГУ тогда был Михаил Борисович Эпштейн (1883–?), член ВКП(б) с 1944 г.]. О, до чего ему не хотелось покидать своей сатрапии, где он был царь и владыка. Он по-своему был очень привязан к университету и лез из кожи вон, чтоб создать ему показное величье. Это был “хозяин”, самодержец, самодур»[136 - Фрейденберг О. М. Записки.].

Постепенно А. А. Вознесенский оставил свои прочие ответственные посты в городе Ленина – он не был переизбран в состав членов Ленинградского горкома ВКП(б), а 22 мая состоялось заседание правления Ленинградского отделения Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний, где «в связи с назначением профессора А. А. Вознесенского Министром просвещения РСФСР, председателем правления Ленинградского отделения Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний избран Герой Социалистического Труда академик И. И. Мещанинов»[137 - ЦГАЛИ СПб. Ф. 12 (ЛенТАСС). Оп. 2. Д. 132. Л. 20 («Академик И. И. Мещанинов – председатель правления: В Ленинградском отделении Всесоюзного общества по распространению политических и научных знаний»).].

Поскольку новое назначение А. А. Вознесенского готовилось отнюдь не в Министерстве высшего образования СССР, а в Секретариате ЦК ВКП(б), то к моменту его перевода в Москву остался нерешенным важный вопрос – кто же займет теперь пост ректора Ленинградского университета?

Вопрос этот оказался настолько сложным, что для его решения потребовалось целых полгода. Несомненно, серьезную роль в назначении нового ректора играл, прежде всего, сам А. А. Вознесенский, который не только следил за процессом в Москве, но и сам бывал в Ленинграде, а также принимал приезжавших в Москву университетских профессоров.

Вероятно, первоначально планировалось утвердить в этой должности оставшегося местоблюстителем проректора ЛГУ по научной работе, профессора кафедры географии полярных стран географического факультета С. В. Калесника. Для предметного разговора он был вызван в феврале в МВО СССР. 16 февраля 1948 г. он выехал в Москву, возложив исполнение обязанностей ректора на проректора по учебно-воспитательной работе Ю. И. Полянского[138 - ОДО СПбГУ. Приказы ректора. № 295 от 16 февраля 1948 г.]. Но двухнедельное пребывание в Москве не привело к утверждению С. В. Калесника на посту ректора, даже напротив – дело еще более затянулось, а в мае 1948 г. исполнение обязанностей ректора было поручено уже Ю. И. Полянскому – профессору кафедры зоологии беспозвоночных биологического факультета.

Кроме этих двух «и. о.» рассматривались, даже просматривались, другие профессора. По-видимому, именно с этой целью с 12 по 20 апреля 1948 г. в Москве находился декан химического факультета Н. А. Домнин[139 - Там же. № 635 от 12 апреля 1948 г.], вызванный телеграммой от имени заместителя министра высшего образования А. М. Самарина. Но увидев профессора кафедры строения органических соединений Никиту Андреевича Домнина, в Министерстве засомневалось: сможет ли он удержать столь тяжкий груз в этот политически неоднозначный момент? С 1 по 5 июня в Москве по вызову начальника Главного управления университетов МВО СССР профессора К. Ф. Жигача в министерство «на просмотр» прибыли уже трое: первый – уже знакомый de visu декан химического факультета Н. А. Домнин, и еще две кандидатуры – декан восточного факультета, доктор экономических наук, профессор В. М. Штейн, а также проректор ЛГУ по учебной работе (в те же годы он был деканом геологического факультета), профессор кафедры общей геологии ЛГУ Л. Б. Рухин.

Результатом смотрин стал приказ Министерства высшего образования СССР от 29 июня 1948 г. о назначении профессора Н. А. Домнина исполняющим обязанности ректора ЛГУ[140 - Там же. № 1320 от 6 июля 1948 г.]. Одновременное освобождение его от должности декана химического факультета говорило о том, что вскоре он будет утвержден министерством в качестве ректора. Так и случилось: 12 июля 1948 г. заместитель министра А. М. Самарин подписал приказ «Утвердить доктора химических наук профессора Домнина Никиту Андреевича ректором Ленинградского Государственного ордена Ленина университета»[141 - Там же. № 1491 от 23 июля 1948 г.]. В тот же день утвержденный ректор выехал в Москву для получения указаний. 19 июля Домнин был утвержден министерством в должности заведующего кафедрой строения органических соединений, проработав в этом качестве намного дольше своего ректорства – до 1965 г.

Новый ректор был антиподом Вознесенского. О. М. Фрейденберг записала после личной встречи с ним:

«Домнин оказался обаятельным по скромности, простоте и человечности человеком. Я не верила этому чуду, не постигала. ‹…› Домнин походил по стилю своей натуры на царя Федора Иоанновича. Это казалось уместным после Вознесенского, Иоанна»[142 - Фрейденберг О. М. Записки. Первая половина приведенной цитаты (с ошибкой – «но постигала») опубликована в кн.: [Пастернак Б. Л.] Пожизненная привязанность… С. 310.].

Партийные органы выставляют счет пушкинскому дому

24 марта в Институте литературы прошло партсобрание, посвященное обсуждению статьи в газете «Культура и жизнь» от 11 марта, завершившей дискуссию об А. Н. Веселовском:

«Выступление газеты “Культура и жизнь” нашло горячий отклик среди ленинградских литературоведов. Обсуждению его было посвящено собрание коммунистов, работающих в Институте литературы Академии наук СССР. Для коллектива этого института поднятые вопросы имеют особое значение, потому что именно в его стенах работают многие ученые, повинные не только в пропаганде взглядов Веселовского, но и в систематическом внедрении буржуазной методологии в советском литературоведении.

На собрании выступил с докладом заместитель директора института тов. Плоткин. Он признал справедливой критику, которой была подвергнута в газете “Культура и жизнь” его статья о Веселовском, напечатанная в “Литературной газете”. Он подробно остановился на политическом значении тех попыток оживить Веселовского, которые наблюдались за последнее время. Он подчеркнул идеологическую враждебность буржуазного космополитизма, ставшего орудием борьбы в руках международной реакции. Именно с этих позиций идет отрицание национального суверенитета отдельных государств и расчистка пути для американской экспансии.

– Принципы русской литературной науки, – сказал докладчик, – выработаны в огне борьбы Белинским, Добролюбовым, Чернышевским, и созданная ими национальная традиция принята на вооружение советским литературоведением, опирающимся на гениальное учение Маркса, Энгельса, Ленина и Сталина и их высказывания о литературе.

Между тем некоторые ученые, работающие в институте, откровенно исповедуют методологию Веселовского и непосредственно примыкающий к ней “объективистский” формализм. Духом формализма пронизаны многие работы Б. Томашевского. В плену методологии Веселовского находится В. Жирмунский. Не только старые, но и последние, подготовленные было к печати работы М. Азадовского и других носят явный отпечаток буржуазно-либеральных взглядов на литературу и фольклор.

Докладчик приводит выдержки из различных статей, показывая, до каких нелепостей договариваются литературоведы, не преодолевшие чуждую нам методологию. Жертвами легенды, созданной вокруг имени Веселовского, стали и некоторые литературоведы, стоящие на марксистских позициях. Ничем иным нельзя объяснить наличие в ценной книге Б. Мейлаха “Ленин и проблемы русской литературы” случайного и совершенно лишнего реверанса в сторону Веселовского.

Докладчик призывает коммунистов?литературоведов к большей активности и принципиальности в борьбе за партийность в литературе. Он оценивает как грубо ошибочное выступление коммуниста В. Мануйлова в защиту Веселовского на одном из собраний в Союзе писателей.

В заключение тов. Плоткин говорит о тех неотложных задачах, которые встают перед партийной организацией института в связи с постановкой вопроса о решительном искоренении всяких проявлений буржуазного либерализма в советском литературоведении.

После доклада развернулись прения, в которых отчетливо ощущалась тревога коммунистов за положение, создавшееся в институте, и отражалась их готовность по-большевистски исправить допущенные ошибки»[143 - За партийность в литературоведении: На партийном собрании в Институте литературы Академии наук СССР // Ленинградская правда. Л., 1948. № 72. 26 марта. С. 2.].

Судя по этой публикации, которая фактически сделала закрытое партсобрание открытым, партийные органы предъявляли форпосту литературоведения серьезные требования. Этим объясняется и то обстоятельство, что, кроме двух представителей Василеостровского райкома (инструктора и секретаря по кадрам), в президиуме партсобрания находился и заведующий отделом печати горкома А. Г. Дементьев, а в зале – представители органов печати, а также парторг филологического факультета ЛГУ Г. П. Бердников. Такой официоз был вполне оправдан, поскольку партсобрание являлось генеральной репетицией более масштабного мероприятия – заседания Ученого совета Пушкинского Дома.

Прения, действительно, были в этот день оживленными – выступило более десяти литературоведов?коммунистов. Первым поднялся на трибуну ученый секретарь института:

«Б. П. ГОРОДЕЦКИЙ – Вопрос о борьбе с вредным влиянием методологии А. Н. Веселовского, поднятый партией, имеет самое прямое отношение и стоит в непосредственной связи с такими важнейшими партийными актами, как постановление ЦК ВКП(б) о журналах “Звезда” и ”Ленинград”, доклад тов. А. А. Жданова о задачах советской литературы, постановление ЦК ВКП(б) о советской музыке. Это все – звенья одной и той же цепи, документы исключительно большого политического и культурного значения, направленные к дальнейшему развитию и расцвету советской социалистической культуры и искусства, с одной стороны, и помогающие в борьбе с враждебными тенденциями, задерживающими и тормозящими это развитие, – с другой. ‹…›

Особенности дискуссии о Веселовском в Ленинграде (собрание в Союзе Писателей, конференция в Ленинградском Университете) показывают, что в литературоведческой среде все еще сильно давление мнимого авторитета Веселовского и некоторых видных ученых, являющихся его учениками и последователями.

Партия указала нам верный путь к преодолению этих вредных и глубоко враждебных нам традиций старой буржуазно-либеральной псевдонауки. Наши задачи – претворить эти указания партии в конкретные дела и, не прекращая повседневной борьбы с конкретными проявлениями методологии Веселовского, противопоставить им полноценные работы и исследования, построенные на началах марксистско-ленинской методологии»[144 - ЦГАИПД СПб. Ф. 3034 (Парторганизация ИРЛИ). Оп. 2. Д. 1. Л. 30–31.].

Б. С. Мейлах определил ближайшие планы: «Наша задача – коммунистов Института – точно определить позиции наших беспартийных ученых и потребовать у них признания ошибок. Ряд наших ученых – как Томашевский, Эйхенбаум – ни разу публично не выступили с признанием своих идеологических ошибок»[145 - Там же. Л. 31.].

К. Н. Григорьян[146 - Григорьян Камсар Нерсесович (1911–2004) – литературовед, выпускник Ереванского пединститута (1931), затем на комсомольской работе, по линии Закавказского крайкома комсомола направлен в 1934 г. в Пушкинский Дом, кандидат филологических наук (1939 г., тема – «Литературные взгляды Щедрина»); ушел добровольцем на фронт, в 1941 г. вступил в ряды ВКП(б) и был на политработе; после демобилизации в марте 1946 г. принят обратно в Рукописный отдел, с 1948 г. старший научный сотрудник; в декабре 1950 г. вошел в состав партбюро ИРЛИ, затем неоднократно переизбирался в его состав. Впоследствии доктор наук (1953 г.; «Из истории русско-армянских литературных отношений X – начала ХХ в.»), профессор филологического факультета ЛГУ; в 1966–1970 гг. заместитель директора ИРЛИ.] отметил, что «школа Веселовского пустила глубокие корни не только в области литературы, но и в искусстве. До сих пор бытует теория А. Бенуа, которая доказывает, что искусство Запада ярко, талантливо, а искусство России – бледно, неинтересно»[147 - Там же. Л. 32.].

В. Г. Базанов в своем продолжительном выступлении отдельно коснулся ситуации в фольклористике:

«Вполне согласен с положением доклада Л. А. Плоткина о фольклоре. Компаративизм буквально разъел всю фольклористику, и я считаю, что Л. А. Плоткин самоустранился от работы в отделе фольклора. Наш институт является центром всей литературной науки – этого нельзя забывать. ‹…› Я считаю, что наши коммунисты в отделе фольклора должны оказывать влияние, задавать тон – выступать. ‹…› Все ученые Института должны откликнуться на наши мероприятия. Азадовский очень повинен в канонизации Веселовского. Я считаю, что I томом о фольклористике Азадовский показал, как надо отвечать на критику, его работа в целом патриотическая, автор идет навстречу отечественному фольклору»[148 - Там же.].

По тому же вопросу выступила П. Г. Ширяева[149 - Ширяева Пелагея (Полина) Григорьевна (1903–1986) – фольклорист, окончила ЛГПИ имени Герцена (1932), секретарь Сектора фольклора Пушкинского Дома, куда была принята в 1939 г. при поддержке М. К. Азадовского; кандидат филологических наук (1946 г.; тема – «Рабочий фольклор первой русской революции»), член ВКП(б) с 1930 г. В 1933–1939 гг. научный сотрудник Института антропологии и этнографии АН СССР (с 1935 г. парторг); на этом посту П. Г. Ширяева не оправдала возложенных на нее надежд, по крайней мере, 4 августа 1936 г., когда на пленуме парторганизации обсуждалось решение горкома ВКП(б) о состоянии парторганизации АН, были высказаны претензии в ее адрес в связи с состоянием ячейки института: «Специалисты развинтились, обнаглели, группировались, склочничали и т. д. Я не говорю о [Б. Н.] Вишневском, который печатает хвалебную рецензию на одну книгу чуждую нам, контрреволюционную. Договоры заключали на стороне по тысяче рублей за печатный лист (Вишневский – серия “Народы СССР”); другой – Азадовский – тоже, он говорит, что за 600 рублей может вести только оргработу, а не научную. Монархист, колчаковец, он так обнаглел, что пишет: фольклор первых лет революции был контрреволюционным. Парторганизация тогда отпора не дала» (ЦГАИПД СПб. Ф. 2019 (Парторганизация учреждений АН СССР). Оп. 2. Д. 161. Л. 21).]:

«Обидно, что работа в секторе фольклора дана “на откуп” проф[ессору] Азадовскому. Нам надо изучать источники, которыми пользуется Азадовский, чтобы вести с ним борьбу, как с апологетом Веселовского. Заслуга Азадовского – в разработке проблем фольклоризма 60 гг. в трудах революционных демократов. Азадовский в своих работах к наследию Веселовского относится очень некритически. Мейлах хорошо здесь сказал о типе ученого. Вот ученый Азадовский так “тонко” и ловко обращается с источниками – точно в карты играет, что и уличить его нелегко в фактах, хотя работа в целом не пронизана марксистским методом, нет чувства и нового»[150 - Там же. Л. 33.].

Отдельным и наиболее важным эпизодом собрания было покаяние члена партбюро Пушкинского Дома В. А. Мануйлова:

«Мое выступление в Союзе писателей после выступления тов. Фадеева, конечно, было нелепо. Я поставил вопрос о наследии прошлого в области литературы и не осознал, совершив большую теоретическую и политическую ошибку, этим [sic!] самым, что нельзя с одинаковой меркой подходить к разному наследию. Субъективно я хотел выступить из побуждений патриотизма, говоря, что какая-то часть наследия Веселовского обогащает нашу науку, не учтя, что это как раз то наследие, от которого мы должны отказаться. Я совершенно не учел, что мое выступление получит такой резонанс, какой оно фактически получило. Я бы мог с Фадеевым поговорить в более узком кругу – это моя ошибка, которую я полностью признаю. Я ставил в виде вопроса, а прозвучало как возражение тов. Фадееву – присутствовавшие на этом собрании восприняли мое выступление как полемику с генеральным секретарем Союза Советских писателей, я не учел, что это было мнение партии и возражать было недопустимо, что сейчас и осознаю»[151 - Там же.].

Вслед за ним выступил А. С. Бушмин:

«Я присутствовал на докладе тов. Фадеева в Союзе писателей. Часть публики тогда явилась как на зрелище, и были разговоры о том, что тов. Фадееву будет дан “бой”. Эти слухи были даже у нас в институте. При такой обстановке выступление тов. Мануйлова с подготовленной аргументированной речью в защиту Веселовского – прозвучало очень плохо. На этот раз у Мануйлова не оказалось политического чутья и аплодировали Мануйлову даже те, кому не нужен Веселовский. Как хватило смелости у т. Мануйлова упрекнуть тов. Фадеева в том, что он не читал всего Веселовского. В этом я вижу академическую позу, отрыв от жизни, “академическое давление” у ученого-коммуниста.

Я думаю, что мы проявляем очень много терпения в отношении ряда ученых (напр. Эйхенбаума), методология которых не последовательно-марксистская. Но почему, в таком случае, у них учеников?аспирантов много? Разве может нас удовлетворить молодой ученый, который только что вышел “из выучки” своего раболепствующего перед иностранцами руководителя? В нашей парторганизации, к сожалению, не много ученых с большими степенями, мало докторов наук. Может быть этим объясняется тот факт, что коммунисты недостаточно энергично входят в науку. Подчас трудно выступать в стенах нашего Института без наличия высоких степеней. Наша парторганизация должна принимать меры для повышения роли в науке коммунистов, в делах Института»[152 - Там же. Л. 34.].

Б. В. Папковский не был удовлетворен тоном предыдущих ораторов:

«Выступления товарищей были дельные, но носили академический характер. Обстановка института далеко не радужная. В секторе западноевропейской литературы существует формалистическая закалка. В секторе новой русской литературы тоже не лучше. Необходимо консолидировать свои силы. Думаю, что заседание Ученого совета так гладко не пройдет, мы должны хорошо подготовиться к этому. Надо заставить ученых искренно признать свои ошибки. Несмотря на то, что наша парторганизация сильная, влияние наше было недостаточным. Мы недостаточно осмыслили до конца факт выхода в свет полного собр[ания] сочинений т. Сталина и предаем забвению некоторые теоретические вопросы»[153 - Там же.].

После выступления рядовых коммунистов слово взяла парторг Пушкинского Дома А. И. Перепеч[154 - Перепеч Анна Ивановна (1902 – около 1960) – литературовед, младший научный сотрудник Сектора новой русской литературы Пушкинского Дома, кандидат филологических наук (1944; тема «Горький – сатирик»), в 1945–1946 гг. совмещала работу в Пушкинском Доме с должностью заместителя начальника Управления кадров АН СССР. Член ВКП(б) с 1926 г., бессменный председатель партбюро института со времени образования самостоятельной парторганизации Пушкинского Дома в 1936 г.]:

«Газета “Культура и жизнь” в статье “Против буржуазного либерализма в литературоведении” разоблачила буржуазно-либеральное существо взглядов Веселовского. В нашем Институте работают ученые (Жирмунский, Алексеев, Азадовский и др.), которые делали попытки вернуть советскую науку на позиции буржуазного литературоведения. Партийное бюро и руководство нашего Института в период дискуссии занимали выжидательную, половинчатую позицию и не мобилизовали коммунистов и беспартийных ученых на разоблачение этой враждебной марксизму концепции. Половинчатой и двусмысленной была статья Л. А. Плоткина о Веселовском, напечатанная в “Литературной газете”, неправильным и совершенно случайным был реверанс Мейлаха по адресу Веселовского в его хорошей книге “Ленин и проблемы русской литературы”. Ошибочным было выступление тов. Мануйлова в Союзе писателей по докладу тов. Фадеева в защиту Веселовского. Партийное собрание должно осудить этот непартийный поступок тов. Мануйлова – заместителя секретаря парторганизации Института»[155 - Там же. Л. 35.].

Подводя итог прениям, выступил заведующий сектором печати горкома ВКП(б):

«А. Г. ДЕМЕНТЬЕВ – подчеркивает, что в статье, опубликованной в газете “Культура и жизнь”, сформулирована партийная точка зрения на литературоведение, одобренная руководителями нашей партии, что объединяет всех литературоведов?коммунистов в борьбе против всяких отклонений от этой линии.

Значительность статьи “Против буржуазного либерализма в литературоведении” заключается в том, что она вскрыла политический смысл споров о Веселовском, смыкающихся в современных условиях с той пропагандой, которую ведет международная реакция. Сейчас всем этим спорам положен конец. Веселовский полностью и безоговорочно должен быть признан чуждым советскому литературоведению.

Касаясь дискуссии в Университете, тов. Дементьев отмечает, что она была проведена на неудовлетворительном уровне, причем он признает, что в своем выступлении в Университете он также не нашел нужных слов о Веселовском. Дело не только в Веселовском, необходимо вести борьбу с буржуазным литературоведением вообще.

В дальнейшем тов. Дементьев останавливается на выступлениях отдельных товарищей и возражает тов. Базанову – “перестройка” работы Азадовского для I тома “Советского фольклора” совершенно недостаточна и в целом носит объективистский характер. Тов. Мануйлов недостаточно осознал свою не только теоретическую, но и политическую ошибку. Его выступление против Фадеева и в защиту Веселовского было политически вредным. Тов. Дементьев считает необходимым вывести тов. Мануйлова из состава Партбюро.

Свое выступление тов. Дементьев заключает призывом к коммунистам выступить в органах печати с разоблачением апологетов Веселовского и всех последователей буржуазного литературоведения. Надо резко поставить вопрос об ученых, упорствующих в своих ошибках, снимать таких людей с руководящих постов, не прикреплять к ним аспирантов, чтобы не уродовать молодежь. В таких случаях следует прикреплять их к доцентам, смелей представлять коммунистов к степеням»[156 - ЦГАИПД СПб. Ф. 2019 (Парторганизация учреждений АН СССР). Оп. 2. Д. 161. Л. 36.].

После этого единогласно была принята резолюция.

«ПОСТАНОВИЛИ:

1. Общее партийное собрание Института литературы Академии Наук СССР полностью одобряет статью “Против буржуазного либерализма в литературоведении” (по поводу дискуссии об А. Веселовском), напечатанную в газете “Культура и жизнь”. Эта статья с подлинно большевистской принципиальностью и глубиной освещает вопрос о враждебной и чуждой марксизму буржуазно-либеральной концепции А. Веселовского. Газета правильно отмечает, что Веселовский является знаменем безыдейной либерально-объективистской науки. В современной международной обстановке, когда англо-американская лжедемократия использует космополитизм как орудие своего влияния на культурную жизнь других народов, реакционность методологии Веселовского является особенно очевидной. Отсюда ясна необходимость до конца разоблачить идеологический вред взглядов Веселовского и его школы.

2. Вместо того, чтобы до конца и последовательно разоблачить сущность взглядов Веселовского, журнал “Октябрь” провел ненужную и ошибочную дискуссию о Веселовском. Эта дискуссия является тем более вредной, что за последние годы ряд ученых явились прямыми апологетами и пропагандистами взглядов Веселовского (Шишмарев, Жирмунский, Алексеев, А. Н. Соколов[157 - Соколов Александр Николаевич (1895–1970) – литературовед, специалист в области русской литературы первой половины XIX в., доктор филологических наук (1948), доцент, впоследствии профессор (1950) филологического факультета МГУ, заведующий кафедрой русской литературы. «Прославился» статьей: Соколов А. Н. А. Н. Веселовский – основоположник исторической поэтики // Ученые записки Московского ордена Ленина государственного университета им. М. В. Ломоносова. Вып. 107: Роль русской науки в развитии мировой науки и культуры. Т. III: Доклады и сообщения филологического факультета МГУ. М., 1946. Кн. 2. С. 161–172.], Белецкий, Азадовский и др.). Идеализация Веселовского и призыв к учебе у него содержится в статье В. А. Десницкого о нем. Практическим осуществлением развитой Веселовским теории влияний и заимствований явилось, отразившееся в работах ряда литературоведов, низкопоклонство перед иностранщиной, стремление доказать зависимость русской литературы от иностранных образцов (работы профессоров Эйхенбаума о Льве Толстом, Томашевского о Пушкине и Лермонтове, книга Нусинова “Пушкин и мировая культура“, книга Проппа “Исторические корни волшебной сказки”, некоторые работы Азадовского о фольклоре и др.). Партийное собрание считает, что критика и разоблачение вредных взглядов и концепций должны быть выдвинуты во главу работы Института, особенно учитывая недостаточность в нем критики и самокритики. Собрание отмечает, что руководство Института и Партбюро заняло выжидательную позицию в период дискуссии о Веселовском и не мобилизовало коммунистов и беспартийных ученых на разоблачение буржуазного либерализма в литературоведении.