Николай Некрасов. Его жизнь и литературная деятельность

Был час случайной поздней встречи,
Не так бы сжала нас печаль,
Иной тоской звучали б речи,
Иначе было б жизни жаль…

15 мая 1845 г. Н. Н-в.

21

Мимоходом напомним почтенному критику, что ведь и Некрасов, в «земном» характере протеста которого не может быть сомнения, отнюдь не почувствовал себя «как рыба в воде» с наступлением «эпохи реформ»…

22

Теперь, после опубликования подлинных записок княгини M. H. Волконской, из предисловия к ним мы знаем, что Некрасов писал вторую часть своих «Русских женщин», строго придерживаясь документальных свидетельств. Не один упрек критики в тенденциозной и сентиментальной выдумке сразу и навсегда отпадает… Между прочим Алтай оказывается фигурирующим и в подлинных записках княгини Волконской, так что Некрасов повторил только ее ошибку; но у него употреблено двусмысленное выражение «полетела с кибиткой», тогда как княгиня Волконская пишет, что лошади «понесли ее с самой высокой горы Алтая». См. интересную статью А. Г. Горнфельда «Русские женщины Некрасова в новом освещении» («Рус. Богатство», 1904, No 4).

23

«Тишина», «Размышления у парадного подъезда», «В столицах шум», «Ночь», «На Волге», «Деревенские новости», «Крестьянские дети», «Похороны», «Коробейники», «Свобода», «Зеленый шум», «В полном разгаре страда», «Орина», «Мороз, Красный нос», «Железная дорога», «С работы» и прочие.

24

святая простота! (лат.)

25

В высшей степени курьезными представляются нам утверждения г-на Ашешова («Образование», 1902, No 12), будто любовь Некрасова к народу и вера в него «были смутны и неопределенны, ибо были лишь романтическими терминами народничества без ясного анализа по существу». – «Некрасов, как и романтики народничества, даже те, которые резко подчеркивали свое тяготение к определенному трудящемуся слою, представление о народе имели слишком общее, быть может, только немногим более рельефное, чем люди 40-х годов, когда они мечтали об освобождении крестьян как массы вообще (!), независимо от составляющих ее элементов». – «Как романтик неопределенной народной скорби Некрасов устарел. Его тоска не может развивать (?) элементы нашего мировоззрения, стремящегося быть точным и определенно-устойчивым». – «Но за исключением этой особенности (неопределенности народной скорби и самого народа) у Некрасова все же остается целое колоссальное богатство мотивов, в которых ярко светится любовь не к народу вообще, а к обездоленным, несчастным и униженным». Путаница «точных и определенно-устойчивых» взглядов самого г-на Ашешова в последних, подчеркнутых нами, словах выступает особенно ярко. Любопытны также его чисто эстетические взгляды. «В сфере любви и личных настроений Некрасов никнет» (это, например, в «Трех элегиях» или в «Я посетил твое кладбище»?!)… «Его сатиры умрут скоро, если еще не умерли» (что не мешает строгому критику в другом месте назвать классическими «Размышления у парадного подъезда»)… «Его мелкие лирические стихотворения долговечны еще менее»… Одним росчерком развязного пера г-н Ашешов, очевидно, подписывает смертный приговор таким общепризнанным перлам русской поэзии, как «Родина», «Ликует враг», «Не рыдай так безумно», «Душно! без счастья и воли», «Баюшки-баю», «О муза, я у двери гроба» и пр., и пр.!

26

Не забыты гуманным поэтом даже животные, так много страдающие от людской жестокости («На улице», «О погоде», «Дедушка Мазай и зайцы», «Соловьи», «Мороз, Красный нос», «С работы»).

27

Только в феврале 1903 года г-н Антонович счел наконец нужным и возможным покаяться (в «Журнале для всех»). «Я откровенно сознаюсь, – пишет он, – что мы ошиблись относительно Некрасова. Вопреки нашим опасениям, он снова пошел твердым и бодрым шагом по своему прежнему пути… Он не изменил себе и своему делу, но продолжал вести его горячо, энергично и успешно, – за что ему честь, слава и вечная память в летописях русской литературы!» – «Общим итогом и характером своей поэтической деятельности Некрасов вполне искупил свои недостатки. Его огромные заслуги во много крат превышают и покрывают его однократное отречение; всею своею деятельностью он заслужил полное всепрощение». Признания довольно-таки запоздалые, но… лучше поздно, чем никогда. Отметим, кстати, странное понимание г-ном Антоновичем (в той же статье) чисто поэтических заслуг Некрасова: «Против поэзии Некрасова раздавались и раздаются только голоса тех, которые судят о ней исключительно с эстетической точки зрения или даже не с общеэстетической, а с узкоэстетической, исключительно лирической точки зрения и которые воображают, не только вопреки литературе всех веков и народов, но и вопреки риторике и пиитике, будто вся поэзия состоит только в лирике. Некрасов не лирик (?); следовательно, он не поэт». Оказывается при этом, что г-н Антонович главным призванием лирики считает воспевание красоты, неземных сфер и заоблачных высей; сюжеты ее песен должны, по его мнению, непременно быть светлы и жизнерадостны… Удивительное понимание лирики!

28

Некрасов изображается здесь как ультраромантик. Но вся поэзия его, глубоко реальная и правдивая, служит красноречивым опровержением такого мнения. Упомянем лишь об одной стороне некрасовской поэзии, которой до сих пор нам не пришлось коснуться. Это – любовная лирика. У поэтов предшествовавших, не исключая Пушкина и Лермонтова, любовь изображается всегда в праздничные ее моменты, являясь как бы принаряженной и приподнятой; Некрасов перенес любовь с неба на землю, в обстановку будничных, реальных человеческих отношений; он рисует чувства людей именно среднего, а не героического типа.

29

и им подобных (ит.).

30

«Время-то есть, да писать нет возможности», «Вам, мой дар ценившим и любившим» (автограф, подаренный студентам), «Смолкли честные, доблестно павшие», «Вчерашний день часу в шестом» и пр. Поэму «Пир на весь мир» следовало бы печатать по полному тексту, изданному в 1879 году «Народной волей», с песнями «Средь мира дольнего», «Кушай тюрю, Яша», «Беден, нечесан Калинушка» и пр. Напомним еще, что, по указанию покойного Гербеля (см. посмертное издание 1879 года, т. IV, стр. CXLVI), Некрасов собирался перед самой смертью взять для нового собрания своих стихотворений пять юмористических пьес из «Свистка», до сих пор остающихся там погребенными. Не следовало бы, думается, пропускать и двух предсмертных стихотворений, имеющихся в «Примечаниях» С. И. Пономарева, а теперь всеми забытых: «Пускай чуть слышен голос твой» и песни из вновь задуманной главы «Кому на Руси жить хорошо».