Необыкновенные истории о самом лучшем папе на свете

Засадить-то засадил, но доска оказалась гнилой и от удара вылетела к соседу. А сосед наш живность всякую держит. И надо же было так случиться, что именно в это время он выпустил всех животных погулять!

Первым в дырку метнулся кролик, за ним ещё четверо, потом два поросёнка, ободрав бока об узкую щель, с визгом полетели в папины гладиолусы. Наконец и до кур донёсся пленительный аромат свободы, и они с бешеным кудахтаньем прыснули в наш сад, словно пельмени из пачки. Лишь через несколько секунд за ними, раздирая доски руками и оставляя на них клочки не очень чистой майки, с немного диким и очень зверским рёвом, которому молоденький поросёнок Тараска, переключившийся тем временем с гладиолусов на картошку, научится ещё только года через два, к нам вломился сосед дядя Фёдор. Услышав хозяина, кролики, до этого перепуганно вжимавшиеся в землю, приобрели больше уверенности в себе и, смешно подбрасывая длинные породистые уши, ринулись копать норы на клубничной грядке – спасаться.

От радостного кудахтанья кур закладывало уши. Поросюшка Геля, тоненько хрюкая, мелко трусила по грядкам и междурядьям, каждый раз ловко ускользая из рук рычащего дяди Фёдора. Её дружок Тараска, пробегая мимо окна дома, пнул клубок, который бабушка, неосторожно выглянувшая в окно, с тихим безнадёжным «Ой!» выронила из рук, тут же запутался в шерсти задними ногами, но, не сбавляя ходу, продолжал носиться, ловко подкидывая сразу обе связанные ноги и опутывая разматывающейся ниткой всё вокруг.

Казалось, хаос безоглядно и навсегда захватил наш сад. Вдобавок я вдруг обнаружил, что земля стремительно удаляется от меня – у моей «лошадки» вдруг удлинились передние и задние ноги, она встала с колен, тряхнула невесть откуда выросшей гривой и громко заржала. С громовым топотом помчался папа прямо на Тараску, собиравшегося закусить мамиными бегониями. Отчаянно взвизгнув, поросёнок через щель, расширенную дядей Фёдором, бросился обратно к себе и испуганно вжался в самый тёмный уголок свинарника. Следом через дырку метнулись кролики, а куры, от испуга научившиеся летать, махнули прямо через забор. Последним вернулся домой дядя Фёдор, успевший-таки схватить Гелю за задние ноги. Испугавшись оскаленной морды разгорячённого скачкой коня, он, держа Гелю подмышкой, залез на яблоню, пробежал по толстой ветке над забором и рухнул, поскользнувшись, прямо в мягкую и тёплую компостную кучу, лениво пованивавшую под июньским солнцем.

Конь-огонь удовлетворённо фыркнул по-лошадиному, затем стал обратно папой и ещё раз удовлетворённо хмыкнул человеческим голосом. На этом удовольствие кончилось: дальше были только починка забора, перекопка затоптанных грядок, подвязывание пострадавших цветов. Жизнь вернулась в свою колею, и только папа долго потом налегал на салат и овсянку. Что, не верите? Посмотрите на забор: вон доска, которую взамен выбитой вставили, – до сих пор светлее остальных. И овсянкой вся кладовка забита: мама накупила впрок, а у папы к концу лета прошла его лошадность. Что теперь с этими мешками делать?..

Солнце

Ох, что тут у нас было! Мы с папой жили на даче – он специально отпуск взял, со мной на весенних каникулах посидеть. Чуть не поседел – так за солнце распереживался.

А дело было так. Весна у нас выдалась затяжная: уже апрель на дворе, а снега до подоконника, и никак он не тает. Солнце вроде бы и светит, но что-то не греет. Тут папа и говорит:

– Болеет, видать, наше Солнышко. Наверное, витаминов ему не хватает.

Сходил в магазин на шоссе, вернулся с большим пакетом апельсинов, мандаринов, ананасов и прочих фруктов. Распалил самовар на террасе, перегнулся через перила и зовёт:

– Приходи, – говорит, – дорогое Солнышко, чаю с нами испить да плодов заморских отведать!

Протянул руки и помог Солнышку на террасу спуститься – прямо через перила, потому что крыльцо узкое, там Солнце не пролезет. Положил на табуретку толстый лист железа – чтобы не загорелась – и усадил Солнце на почётное место. Жар такой стоял, что снег вокруг дома сразу таять начал, аж ручьи зажурчали и подснежники пробиваться пошли. А Солнышко знай чай горячий попивает да мандаринами закусывает. Зарумянилось, ещё ласковей стало. А потом вдруг как подскочит:

– Ой, – кричит, – чешусь я всё! Чешите меня – мне самому нечем, у меня рук нет!

И точно: по всему солнечному лицу уже не румянец, а какие-то красные волдыри пошли. Аллергия у него на мандарины!

Папа не растерялся, схватил флакончик одеколона, который уже много лет в шкафу стоял, надел перчатки огнеупорные и давай Солнце протирать. Вроде помогает – поменьше волдыри стали. Тогда папа скорее в аптеку побежал, накупил побольше одеколону и одну за другой вылил бутылочки на Солнышко. Вылечили мы его, ещё краше стало. А уж как жарило потом всё лето! Только к осени остатки спирта догорели. Я предложил следующей весной керосинчиком его обдать, но папа говорит, не стоит: и так глобальное потепление идёт, а ещё мы тут будем Солнце раскочегаривать.

Кукольный театр

Ехали мы как-то электричкой. Долго ехали, и моя сестрёнка Катя стала скучать, вертеться, а потом и вовсе захныкала. Мама пыталась её успокаивать, обещала, что скоро приедем, – да какое там скоро! Ещё полтора часа, не меньше. Пассажиры ворчат: потащили, мол, ребёнка в такую даль, а она и сама не спит, и нам спать не даст капризами.

– Не извольте беспокоиться, судари и сударыни! – сказал папа. – Сейчас мы устроим спектакль усыпительного характера – наискучнейшее представление на свете. Выступает кукольный театр «Храпят все!».

– Я не хочу спа-а-ать! – заканючила Катя.

– Т-ссс! – театральным шёпотом шикнул папа. – Ты и не будешь, ты мне нужна как ассистентка.

Крекс-пекс! – папа достал прямо из воздуха куколок, двух – наряженных крестьянками – надел себе на руки, третью – добра молодца – Кате дал. Хихикая, они забрались в соседнее купе, спрятались за спинкой сиденья и давай представление показывать.

– Здорово, Пятровна! Ты чаво-то это мне корыто разбила?! – ругался папа резким высоким голосом и смешно дёргал косичками.

– И тебе поздорову, Николавна! Да не брала я твово корыта! – отругивался он же, но уже низким грудным женским басом, оправляя белый передник.

– Да, да! Не брала она ничего! – весело повторяла за папиным шёпотом Катя, лихо заламывая красную шапку, и то и дело высовывалась из-за сиденья: посмотреть на реакцию зрителей, честно пытавшихся на «скучнейшем представлении» поспать.

– Да как же не брала, когда брала?!

– Да, да! Ничего не брала!

Страсти на сцене накалялись, пассажиры постепенно бросили попытки заснуть и повернулись в нашу сторону – кто недовольно, кто с интересом. Папа тоже забылся, вошёл во вкус, и матерчатые хозяйки ругались друг на друга всё громче и громче.

– Да не брала я твово корыта. А когда вернула, так оно целое было!

– Да чтоб твоей головушке быть такой целой, каким ты мне корыто вернула!

– Да у меня самой корыто дыряво, стала бы я тебе почти целое возвращать!

Петровна подождала поддержки со стороны добра молодца, но тот, ранее охотно ей поддакивавший, что-то загрустил, безвольно повесил тряпочные руки, перестал выглядывать из-за «кулис», а потом и вовсе упал. Махнув рукой – что с этих мужиков взять! – Петровна с Николавной пошли доругиваться сами.

– Да оно всегда было разбитым, корыто это твоё! Нужно оно мне такое!

– Что, не возьмёшь больше?! – угрожающе гудел голос Николавны.

– Не возьму! – дав «петуха», взвизгнул и без того высокий голос Петровны.

– Ах так! Ну, не хочешь брать, так я тебе сама не дам! Ишь, гордая выискалась!

Напоследок дав друг другу пару оплеух, куколки разошлись по сторонам, и на сцене показалась папина голова – кланяться. Все аплодировали, кричали «Браво!», папа улыбался, махал руками и всё приговаривал:

– Да вы, спите, граждане пассажиры, спите!

– А Катя?! Где же Катя? – вдруг заволновалась мама.

Папа не ответил, но только загадочно ухмыльнулся.

Перегнулись мы через сиденье – а Катя, растянувшись на лавке, спит пуще того добра молодца на сцене.

Спектакль-то взаправду усыпительным оказался.

С три ко?роба

Поехали мы раз на дачу. И разумеется, машина наша в весенней луже застряла. До дома ещё километров пять, бабушка ждёт, а у нас огромный груз – мы шкаф и кучу других вещей перевозили. Папа крикнул: «Я на минутку!» – и в лес. Выходит через полчаса с огромным медведем. Он разные животные языки знает, я не говорил ещё?

– Вот, – говорит, – Мишаня: он нам вещи донести поможет. Я ему наобещал с три ко?роба, он и согласился.