Под цикадным деревом

Сидевшая в углу Мельпомена прижалась к пятилетней Терпсихоре, в тихом ужасе от осознания того, что «скорлупа» ее матери уже трескается и вот-вот разобьется. Этот ужас был глубоким, потаенным, его выдавала лишь дрожь, от которой тряслись черные кудряшки на голове девочки. Даже бабушка Инес забыла о внучках. Она ставила ведра с водой на затухающие угли в камине и искала чистые отрезы ткани, припасенные для родов.

– Терпси, поди-ка к Урании. Проверь, как она. Убедись, что не проснулась, – скомандовала Эвтерпа, не сводя глаз с матери.

Малышка зашагала к выходу из комнаты. Бьянка громко закричала, и Терпсихора с плачем бросилась в темноту.

Эвтерпа держала ведро с теплой водой, пока бабушка окунала в него ткань.

– Беги за Нери, Мельпомена. Лети мухой! – бросила она сестре из-за плеча.

– Нет! Только не Нери! – воскликнула мама, приподнявшись на руках. Она тяжело дышала через рот, глаза покраснели от напряжения.

– Почему? Я обещала ему, что он первым увидит ребенка. Говорила, что перво-наперво позову его, – сказала Эвтерпа.

Бабушка Инес посоветовала ей забыть об обещании.

– Мы знаем, что Нери твой друг, но он юноша. Он из мужчин. Мы столковались, помнишь?

Девушка опустила взгляд.

– Да. Я помню уговор. Только папе можно находиться здесь. Другим мужчинам нельзя.

У мамы началась новая схватка, бабушка повернулась к ней, и Эвтерпа быстро отвела Мельпомену в сторону.

– Найди Нери. Это важно, верь мне! Беги во всю прыть! – прошипела она сестре.

Дрожавшая девочка шагнула в синюю стылую ночь, грозившую разразиться бурей.

– Это мальчик! – услышала она возглас из дома.

Мельпомена помчалась со всех ног.

Эвтерпа

Глава 1

Верона, апрель 2005

– Махало[2 - Махало (гавайск. mahalo) – спасибо. Здесь и далее примечания даны редактором.]. Ну же, Урания, повторяй: ма-ха-ло. Проще простого.

– Что девонька несет? – скрипучим голосом прервала урок гавайского языка тетя Талия. Сегодня четверг, а по четвергам обычно приходит Кай, учитель моей мамы, Урании. Когда тетям, одной за другой, поставили диагноз – болезнь Альцгеймера, моя подруга Джада подговорила меня предложить маме освоить иностранный язык. Не знаю, где Джада такого набралась, но, по ее словам, изучение языка, совершенно непохожего на родной, могло защитить от заболевания, особенно наследственного, как у мамы и ее сестер.

Сегодня урок выпал прямо на день рождения тети Мельпомены, так что Кай остался на обед.

Я поняла, что дело плохо, на третьей порции первого блюда. Основа наших семейных обедов – это всегда яичная паста. Тети любят замешивать дома тесто для тортеллини, тальолини и лазаньи. Женщины в нашей семье собираются вместе за большим кухонным столом, едят пасту и переговариваются – громко в силу своего возраста. Они готовят пасту и едят ее, они словно пухлые колдуньи, которые варят зелья и тайные снадобья. Я нет. Я только слежу за готовкой, и всё. Разумеется, я пристрастилась к запаху и виду пасты и, как любой верный ее почитатель, преисполняюсь радостью и печалью при виде целой простыни мягкого желтого теста, пахнущего мукой. Я пытаюсь держаться от пасты подальше, но она зовет меня, она мое естество. Именно поэтому я стараюсь не подходить к ней.

Замешивание теста, трапеза, стол, на котором радостно готовят тетушки с мамой, а раньше и с бабушкой, утварь, которой они пользуются, ингредиенты… Все это поглощает меня, напоминает о счастливых моментах, которые и сейчас случаются на нашей кухне, где нынче обитает как минимум один призрак. Временами воспоминания придают мне сил. Но чаще они меня сокрушают.

– Ну так что? О чем говорит девонька? – упорствовала тетя Талия, показывая на Кая неразгибающимся пальцем.

– Он вовсе не девонька, а мужчина! – крикнула тетя Терпсихора, сидевшая в кресле с мягкими подлокотниками. У нее вечно все болит, с тех самых пор как…

Тетя Мельпомена с трудом встала со своего места во главе стола и отрезала Каю, который, к слову, не ест сладкое, кусочек торта.

– Тебе, дорогуша. Угощайся тортом, – с теплотой сказала она, протягивая ему тарелку дрожащей рукой.

– Тетушка, ты забыла: нужно задуть свечи, прежде чем разрезать торт, – попыталась я привлечь ее внимание, хотя знала, что бесполезно пробовать вразумить человека с болезнью Альцгеймера и объяснять ему, в каком порядке что принято делать.

Мама отошла от своего любимого окна, выходящего в сад, достала из ящика шкафа несколько свечек – шесть, если быть точной, – и воткнула их в неразрезанную часть торта. Не хватало по меньшей мере еще шестидесяти свечей, но в тот момент оставалось только потакать повальному безумию, царившему в доме с тех пор, как тети заболели.

Джада запела «С днем рождения» на португальском языке. Джада – бразильянка родом из штата Санта-Катарина, помощница тетушек и обладательница самых пышных бедер, которые я когда-либо встречала. Мне она нравится.

Я присоединилась к остальным поющим. «С днем рождения» я исполняла по-своему, постукивая ладонями по столу. Я люблю вибрации. Врачи говорили, что у меня должны сильнее развиться другие органы чувств, потому что до семи лет я была глухой. Они ошиблись: я всего лишь хорошо чувствую ритм, и, может, как раз поэтому моя единственная подруга – бразильянка.

Под конец песни, сопровождаемой аплодисментами и размахиванием разноцветными флажками, Кай, одетый в безупречный костюм в тонкую полоску, взял тарелку и поставил ее перед собой, но к торту не притронулся.

– Махало, синьора.

– Мхало? Мхало? Что значит мхало? – услышала я бормотание дедушки. Я обернулась – он неподвижно стоял около двери. Дедушке под сто лет, а я никогда не видела, чтобы он сидел, ни разу. Он говорит, что если присядет, то умрет.

– Махало значит «спасибо», дедушка. – Я подошла и погладила его по все еще густым волосам. Из всей семьи я одна внимательна к нему: мама и тетушки не ладят с дедушкой Беньямино и сторонятся его. Но сегодня избежать встречи было трудно: мы не могли не позвать его на день рождения третьей из пяти его дочерей.

Мысль о пяти дочерях дедушки вихрем проносится в голове, как шутиха, пущенная под Новый год. Одной не хватает. Тетя Эвтерпа, его старшая дочь, умерла вчера утром. Сюда, в Верону, мама и остальные тети переехали из родной Брешии еще до моего рождения, и тетушка Эвтерпа время от времени навещала нас. На стуле, который мы ставили для нее, теперь сидел Кай. Я почувствовала, как в груди застыла льдинка и медленно, болезненно начала таять.

Тетя Эвтерпа – часть меня, ровно как мама и тети; так было и будет всегда. Они все, что у меня есть. Они породили меня, они моя плоть и кровь, часть меня самой. Я не могу представить себя без них, без нашего дома, без теплой кухни, где, сколько я себя помню, мы встречались по десять раз на дню.

– Сколько тебе лет, малышка? – спросила меня тетя Талия. Она самая бойкая и озорная, если можно считать озорством манеру задираться, чуть что вспыхивать и вести себя как непослушный ребенок.

– Мне двадцать два года, тетушка, но это не мой день рождения, – попыталась объяснить я.

– Ты вся замаралась, Талия, испачкалась… Я тебя умою, – вмешалась в разговор мама. Она взялась за ручки розовой инвалидной коляски, в которой сидела ее сестра (тетя и в самом деле испачкалась тортом), и покатила ее к раковине.

Тетя Мельпомена внезапно оживилась и начала кричать, что хочет помочь и умоет Талию сама. Я попыталась успокоить ее, но краем глаза заметила, как тетя Талия схватила мокрую губку из раковины и прицелилась в сестру. Тетя Мельпомена с неожиданной скоростью рванула от меня и принялась носиться вокруг стола.

– Мельпомена, дурья башка, ты что творишь?

– Мама!

Я стукнула о стол тарелкой с тортеллини, которыми пыталась отвлечь тетю. Брызги горячего бульона взлетели и упали на скатерть. Болезнь Альцгеймера – вот что царит в моем доме уже несколько лет, но мне кажется, все началось задолго до того, как стал ясен диагноз. Его, разумеется, поставили, но позже. Мама, младшая из пяти сестер, – единственная, кто пока официально не болен, но я знаю, что она уже ходит по краю. Теперь у нее появилось оправдание для таких фраз, как, например, «дурья башка, ты что творишь?», брошенных сестре.

– Мама, не выражайся при гостях.

Она сделала вид, что ничего не произошло. Она всегда так поступает: улыбается своим мыслям, не обращая на меня внимания. И это меня бесит.

Тети недоуменно переглянулись.

– А что стряслось? – спросила тетя Терпсихора на диалекте, чуть не плача.

Снова перепады настроения. Мы часто с ними сталкиваемся: я выросла в компании пяти женщин – мамы, трех ее сестер и бабушки Бьянки, – точнее, в компании семи женщин, если считать частые визиты тети Эвтерпы и Джаду, которая живет с нами вечность. На кухню по утрам я пробираюсь на цыпочках, чтобы выпить кофе и никого не разбудить.