Королевы бандитов

Фарах уходила такая довольная, что у Гиты возникло неприятное чувство, будто ее надули. Ловко и быстро. Как воздушный шарик. «Что, если Фарах только прикидывается простушкой?» – возник вопрос. «Да ладно, не парься, – сказала она себе, надевая сандалии. – Просто сбегай за бухлом и покончи уже со всей этой фигней».

Она зашагала по той же дороге, что и вчера вечером. Дети на школьном дворе теперь играли в крикет, соорудив воротца из камней. Диктаторского визга мини-Салони на этот раз не было слышно.

В забегаловке на углу было всего три клиента. В это время суток, после посещения храмов, большинство мужчин из их деревни проводили время, покуривая кальяны и играя в карты около конторы панчаята. Здесь же, у забегаловки, двое сидели на пластиковых стульях – читали газеты и потягивали что-то из маленьких стеклянных бокалов. Третьим был босоногий далит, засунувший сандалии за пояс, – он держался в отдалении, как требовала традиция, и пил чай, который ему подали, как и всем далитам, даже постоянным клиентам, в одноразовом пластиковом стаканчике.

Возле лавки Карема Гита сделала глубокий вдох, перед тем как войти. Карем хоть и удивился, но явно был рад ее видеть, что показалось Гите странным. Обычно радости при виде ее никто не проявлял, даже покупатели, которые считали, что сделанные ею украшения приносят удачу.

– Гитабен! Чем могу служить?

Пластиковые коробки с разноцветной бижутерией лежали пыльной радугой на витринах под стеклом. Было очевидно, что их оттуда не доставали многие годы. Даже сквозь мутное стекло Гита могла оценить низкопробные материалы и бездарную, некачественную работу покойной жены Карема. Она молчала в растерянности, задумавшись вдруг, нужен ли для покупки нелегального алкоголя какой-то пароль – тайное слово или фраза, – потом решилась:

– Одну бутылку, пожалуйста.

Карем уставился на нее во все глаза, на его лице отразилось сомнение.

– Тебе нужно спиртное? – уточнил он на всякий случай.

– Да.

– У тебя гости или типа того?

– Нет, – быстро сказала Гита. – Это для меня. Я люблю… выпить.

Он заулыбался:

– Ну, тогда ладно. Что предпочитаешь?

– Предпочитаю? Э-э…

– У меня есть дези-дару[37 - Дези-дару – «индийский ром», дистиллят из сахарного тростника, легально производящийся в Индии.] и тхарра собственного изготовления.

– Э-э… А тхарра нынче на что похожа?

– Нынче? – переспросил Карем с некоторым недоумением и иронией, весело заломив бровь. – Да на самогон она похожа, как всегда. Грубовата, но задачу свою выполняет исправно.

– Ясно, – кивнула Гита, как ей казалось, со знанием дела. – А дези-дару?

Карем достал из-под прилавка пузатую стеклянную бутылку с прозрачной жидкостью. На этикетке в окружении надписей на хинди и на английском красовались рисунок пальмы и вездесущий значок, оповещающий индусов о том, что продукт сугубо вегетарианский: зеленый кружок, вписанный в зеленый квадрат. Это было первое, что увидела Гита. Она пригляделась, и выяснилось, что дези-дару произведен в Барели – городке штата Уттар-Прадеш на севере Индии. Штат этот был знаменит ремеслами, растущим наркотрафиком и Тадж-Махалом. И еще в Уттар-Прадеше родилась Королева бандитов.

– Это наш, местный ром. В смысле отечественный, – пояснил Карем, держа перед Гитой бутылку, как заправский сомелье. – Не какой-нибудь там поддельный инглиш-финглиш, а натуральный продукт, мейд-ин-Индия.

– Где берешь?

– В Кохре.

– А, – кивнула Гита. – Я как раз завтра туда собираюсь. Сколько стоит бутылка?

– Шестьдесят пять. Но в Кохре можно купить дешевле.

– А тхарру почем продаешь?

– Двадцать. – Карем осклабился. – Это уж совсем местный продукт и натуральнее некуда.

– Тогда я возьму тхарру.

– Окей, только не увлекайся, Гитабен. Эта штука коня с копыт скопытит. – Он ухмыльнулся шутке – не знал, что Гита уже слышала эти слова от Самира, когда стояла под дверью во время их разговора.

Не дождавшись от нее ответной улыбки, Карем неловко кашлянул. Безо всякого трепета, с которым доставал бутылку дези-дару, он извлек из-под прилавка пластиковый пакет с такой же на вид прозрачной жидкостью. Пакет был меньше молочного и завязан наверху простым узлом. Сложно было поверить, что такое жалкое количество алкоголя может кого бы то ни было «скопытить».

– Это что, всё? – удивилась Гита.

– Поверь, когда выпьешь, тебе мало не покажется. – Карем перекинул пакет с ладони на ладонь и обратно; самогон отозвался приятным плеском. – Здесь больше, чем достаточно.

– Мне два пакета.

– Что? Зачем?

– Тебе мои деньги нужны или нет? – огрызнулась Гита. – Если бы ты Рамеша так отговаривал, я бы сейчас могла пошевелить этими двумя пальцами. – Она подняла левую кисть, которую муж сломал ей на четвертом году их совместной жизни и кости которой неправильно срослись. Эта травма, к счастью, не слишком сильно ограничила ее возможности в изготовлении украшений из бусин, но там особой ловкости и не требовалось. А вот если бы увечье помешало ей заниматься каким-нибудь более сложным делом – к примеру, если бы Гита была пианисткой, – ее благодарность судьбе была бы не так велика.

Карем некоторое время молчал.

– Я не знал, – наконец произнес он. – Ну, то есть до некоторых пор.

Гита недоверчиво хмыкнула.

– Клянусь тебе. – Он оттянул двумя пальцами кожу на кадыке в качестве традиционного знака подтверждения клятвы. – Не знал. Откуда я мог знать? Я не видел тебя с переломом. И вообще ты никогда раньше сюда не приходила.

– Вся деревня знала.

– Все женщины! А я узнал, только когда Рамеш исчез и все вокруг о вас заговорили. Даю честное слово, Гитабен.

У нее не было желания обсуждать эту тему, и она жалела, что бросила обвинение Карему в лицо – не потому, что прониклась вдруг сочувствием к нему, а потому, что не хотела выставить себя жертвой, и уж кто-кто, а Карем не годился на роль утешителя. Гита внезапно разозлилась на себя за собственную глупость.

– Не нужно мне твое честное слово. Лучше дай мне два пакета тхарры.

Карем послушно достал второй пакет.

– Мне правда искренне жаль, Гитабен.

– Да иди ты.

– По крайней мере, Рамеш свое получил. Слепота – тяжкая кара.

Гита оцепенела:

– Что-что?

Карем взглянул на нее и тотчас потупился. Вид у него был, как у человека, которому приходится ступать по сухим веткам в логове спящего льва.