Коварная ложь

– Эмери. – Я покачала головой. – Просто Эмери. Не Эм. Не «детка». Не «Эмери» плаксивым тоном. Не «Эмери» со стоном. Просто. Эмери.

Я увернулась влево, чтобы проскользнуть мимо него, но его ладони врезались в стену по обе стороны от меня, заключая меня в клетку.

– Хорошо. Ну, давай же, просто Эмери.

Мои конечности сковал приступ страха. Я избавилась от него так же быстро, как он появился.

– Отойди.

Он не тронулся.

– Отойди, – вновь потребовала я. На этот раз тверже.

По-прежнему ничего.

Я закатила глаза и толкнула его в грудь, стараясь сохранить спокойствие, но двести фунтов южного полузащитника не сдвинулись с места.

– От тебя несет, как от пивоварни, твои подмышки тоже воняют, и я бы предпочла вернуться на гребаный котильон, чем оставаться тут.

Когда он прищурился, я переосмыслила свои слова и тот миллионный раз, когда мой длинный язык довел меня до беды. Я знаю Эйбла всю свою жизнь. Он не причинит мне вреда. Так ведь?

– Слушай, – начала я, блуждая взглядом по комнате в поисках того, что могло бы спасти меня. Ничего. – Я должна принести эту тиару, иначе моя мать взбесится и пошлет за мной всех.

Ложь.

Мать больше всего хотела, чтобы я вышла за Эйбла и нарожала двух-трех голубоглазых блондинистых детишек. Пусть даже ради этого ее пятнадцатилетней дочери придется прелюбодействовать в кабинете молодежного общества.

Я усмехнулась, как будто меня совершенно не волновало то, что Эйбл еще одним шагом сократил расстояние и прижался ко мне всем своим телом. Алкоголь в его дыхании мог усыпить слона. Я не чувствовала ничего больше, когда он склонился и запечатлел небрежный, влажный поцелуй на кончике моего носа. Его слюна попала мне в ноздри, и я никогда не чувствовала ничего более отвратительного.

Мой взгляд метнулся к бутылке бурбона на столе позади него. Там почти ничего не осталось. Я молилась всем высшим силам, какие только есть, чтобы Эйбл пришел в себя, чтобы он не потерял головы.

– Это не смешно, Эйбл.

Я толкнула его снова, но это было бесполезно. Я весила едва ли сотню фунтов, а он – в двое больше. Я открыла рот, чтобы закричать, но он закрыл его своей мясистой ладонью, прижавшись к моему животу стояком.

Борись, Эмери. Ты можешь.

Я пыталась.

Я брыкалась.

Я царапала его ногтями.

Я кричала, пусть даже его рука заглушала мои крики.

В отчаянии я как можно глубже вонзила зубы в мясистую часть его ладони. Он выругался и отпустил меня настолько, чтобы я успела отбежать на два шага, прежде чем он обхватил рукой мою талию и прижал к себе.

Моя обнаженная спина соприкоснулась с гранитными мускулами. Он протащил меня к столу и нагнул над ним. Мои ладони громко шлепнули по красному дереву. Я едва успела подставить их под голову, чтобы смягчить удар. Это не особо помогло.

В глазах помутнело. Я все еще ничего не могла разглядеть, когда Эйбл разорвал мое платье сзади и начал осыпать мое тело тошнотворными поцелуями. От них по моей коже расплывались замысловатые созвездия из слюны.

Крик застрял в моем горле. Я могла бы кричать, но мы были слишком далеко, чтобы меня кто-то услышал, и он бы снова зажал мне рот.

Сменив тактику, я взмолилась:

– Губы.

– Хм?

Его язык прокладывал дорожку вдоль моего позвоночника.

– Губы. Поцелуй меня в губы.

Эйбл перевернул меня и воткнулся своей эрекцией мне в живот.

– Эмери Уинтроп. Так жаждет угодить. Кто бы мог подумать? – Он позволил мне провести рукой по его волосам, когда я потянулась навстречу его поцелую, привстав на носочках, чтобы достать до его губ, невзирая на свой рост. Он застонал мне в губы, одна его ладонь расположилась на моей заднице, другой он отчаянно пытался расстегнуть молнию на брюках.

Я накрыла его неловкие пальцы своими, отодвинув их в сторону, и потянула вниз молнию его брюк. Когда они упали у его ног вместе с трусами, я ударила его коленом по яйцам так сильно, как только могла.

Шок исказил его лицо. Я воспользовалась возможностью снова ударить его. Я отказывалась быть девушкой из фильма ужасов, которая умерла потому, что не решалась убить. Я не взглянула, как Эйбл рухнул на пол.

Опрокинув на него стул и задрав подол своего изодранного платья так высоко, как только можно, я ринулась к коридору, едва успев выскочить за дверь, прежде чем врезалась во что-то твердокаменное.

«Эмери, только ты, – упрекнула я себя, – можешь избежать изнасилования и врезаться в стену».

Я хваталась за все, что могла, чтобы не упасть. Дорогая ткань скользнула под ладонью, прежде чем мои пальцы вцепились в нее, слегка царапнув владельца костюма.

– Тише, Тигр.

Облегчение охватило меня, когда я узнала голос Нэша. Я сморгнула слезы, навернувшиеся на глаза, и смогла постепенно сфокусировать взгляд на Нэше. Время сыграло со мной злую шутку, пока я пыталась собрать его образ, словно лоскутное одеяло.

Нэш Прескотт был красавцем из комиссионки: потрепанный и разбитый, он хранил в себе напоминание о чем-то прекрасном, когда смотрел на мир уставшими от войны глазами. Его презрение к Истриджу отражалось на его лице: жесткие черты и бесконечная ярость, которая обычно заставляла меня отводить взгляд.

Женщины Истриджа заискивали перед ним: мертвый взгляд и самоуверенная усмешка. Абсолютная мужественность, окутывавшая его, словно аромат дорогого одеколона. Но когда я смотрела на него, я видела нечто печальное. Бесценную рубашку с пятном на груди.

Это был словно комплимент для меня. Было что-то захватывающее в человеке, который видел мир, как он есть. Даже не видя красоты, он видел правду. И поскольку эта правда была наброшена на уродство и несовершенства, я, по большей части, боролась с искушением взглянуть на него.

И тем не менее, когда я была наиболее уязвима, я вдруг увидела его.

От явного гнева золотисто-карие глаза Нэша позеленели, словно аргонит и изумруд в калейдоскопе, цвета сменялись, и ни один не мог взять верх. С орлиным носом и полными губами, он был слишком красив, чтобы можно было к нему прикоснуться. И все же я не смогла бы разжать сомкнутые на его предплечьях пальцы, даже если бы попыталась.

Пряди иссиня-черных волос торчали во все стороны, как будто он не потрудился постричься. Коротко стриженные на висках, при этом длинные на макушке, они лежали длинными шелковистыми, небрежными волнами.

«Зарыться пальцами», – подумала я и смутилась, когда поняла, что произнесла это вслух.

Зарыться пальцами – провести по волосам того, кого любишь.

Слово пришло, словно землетрясение, внезапно и непредсказуемо, пошатнув мое и без того треснувшее основание.