Она таяла в его объятиях, однако это длилось лишь одно короткое мгновение. Именно в это решающее мгновение, когда она вот-вот была готова уступить, ее словно ударило и она со всей очевидностью поняла, что поддаться – значит, позволить управлять собой… сделать что-то вопреки собственным желаниям.
Дани инстинктивно сжалась в его объятиях. Она признавалась себе в том, что познала желание, что мечтала вознестись на неописуемые вершины страсти и удовольствия, однако только тогда, когда сама этого захочет. Никогда она не позволит кому бы то ни было соблазнить себя!
Перри почувствовал ее сопротивление, понимая, что снова проиграл. Он освободил ее из объятий и в серебряном сиянии лунного света печально посмотрел на нее.
– Дани, любовь моя, что мне сделать, чтобы доказать тебе, как сильно я люблю тебя? – в отчаянии прошептал он. – Ты разбиваешь мне сердце. Ты…
Дани приложила пальчик к его губам, призывая замолчать.
– Я не люблю тебя, Перри, – сказала она ему. – Ты мне нравишься. Очень. Но я не люблю тебя. И никогда не полюблю… никогда не выйду за тебя замуж. – Она искала в его глазах хоть намек на то, что он понимает ее, однако он продолжал безумным взглядом смотреть на нее, совершенно оглушенный.
Она резко вздохнула, отвернулась и тут же почувствовала его руки на своих плечах. Он предпочел не заметить, как она съежилась от его прикосновений.
– Дани, я уже говорил тебе прежде: я сделаю так, что ты полюбишь меня. Мы предназначены друг для друга…
Она вздрогнула – раздался звонок, возвещающий о начале действия.
– Тебе просто нужна жена, Перри! – вскричала она в отчаянии, поскольку не могла добиться его понимания. – У тебя есть карьера. И ты хочешь для полного набора обзавестись еще и женой. Ты думаешь, что в этом и заключается смысл жизни!
Он чуть сощурился в смущении:
– А это не так? А ты не этого хочешь, Дани? Выйти замуж? Иметь мужа? Свой дом? Детей? Вести восхитительную светскую жизнь?
Она сдержала дыхание, препятствуя выходу наружу клокотавшей внутри ярости. Наконец, когда почувствовала, что снова контролирует себя, Дани сказала:
– А зачем надо иметь супруга? Детей? Почему я не могу делать карьеру и вести восхитительную светскую жизнь сама? Почему я должна жить для других людей?
Он недоверчиво посмотрел на нее, словно никогда прежде по-настоящему не видел ее.
– Ты… ты не хочешь выходить замуж? Иметь семью? – Он покачал головой, уверенный в том, что просто неверно расслышал ее. – Почему… Какая еще карьера может быть у женщины за исключением семьи?
Она хотела возразить, однако просто покачала головой и рассмеялась, мягко и грустно:
– Неужели не понимаешь, Перри? Я сама ищу ответ на эти вопросы.
Он бросил на нее взгляд, полный одновременно замешательства и злости, однако подал руку, чтобы проводить ее обратно.
Вместе они прошли через величественный зал времен Второй Империи, богато украшенный классическими статуями, миновали Итальянскую ложу с ее крытой галереей, поддерживаемой огромными колоннами из белого мрамора.
Мраморные ступени главной лестницы, балюстрада были вырезаны из прекраснейшего оникса. По обе стороны лестницы стояли блистательные солдаты гвардии Республики в невероятных мундирах красного и белого цветов, в золотых шлемах, сверкающих в свете струящихся хрустальных люстр, гордо держа шашки наголо.
Все вокруг сверкало элегантными нарядами элиты Парижа, и для Дани это был настоящий сказочный мир. Зачарованная пышным окружением, она не замечала недовольства Перри, как, впрочем, и восхищенных взглядов тех, кто молчаливо признавал, что она самая красивая женщина среди собравшихся в этом роскошном увеселительном месте.
Они отыскали свои места. Дани устремила все внимание на представление, игнорируя Перри, который бросал на нее украдкой недоуменные взгляды. Он не предпринял ни одной попытки взять ее за руку, что неизменно делал прежде. И хотя Дани нравилась их дружба, она с горечью была вынуждена признать, что после сегодняшнего вечера всякие отношения между ними закончатся. Он жаждал полной власти, а ее одна только мысль о подобной судьбе наполняла холодным страхом и немой яростью.
В гробовом молчании он проводил ее до дома. Они остановились у щедро украшенных орнаментом железных ворот. Сияющие фонари из меди и стекла красовались на каменной стене, воздвигнутой вокруг особняка. Впереди неясно вырисовывались очертания внушительного двухэтажного дворца, окна которого тепло светились, словно приглашая заглянуть внутрь.
– Не хочешь зайти и выпить немного бренди? – вежливо предложила Дани. – Уверена, что отец еще не спит и, несомненно, будет рад насладиться твоей компанией.
Он покачал головой, какое-то мгновение задумчиво смотря на дом, затем взглянул на нее:
– Я действительно люблю тебя, Дани. Поверь. Но я так больше не могу. Видеть тебя. Быть рядом с тобой. И все время испытывать боль из-за того, что у меня нет никакой надежды… – Он снова покачал головой, вздохнув. – Я, к сожалению, не из тех людей, которые могут предаваться неосуществимым иллюзиям. Это совершенно бесполезно и несет только разочарование… и боль.
Дани кивнула:
– Понимаю, Перри. Я просто еще не готова выйти замуж ни за тебя, ни за кого-либо еще. Возможно, никогда не буду готова.
Он вздрогнул. В мягком сиянии света в его глазах заблестела ярость.
– Значит, ты играешь мной! – обвинил он, повышая голос.
Соответственно вырос гнев Дани. И как только посмел он намекнуть ей на подобное? Господи, неужели все мужчины полагают, что если женщина приняла их приглашение выйти вместе в общество, они являются кандидатами в мужья?
– Я возмущена вашими намеками, – резко сказала она. – Я не просила у вас большего, чем дружба. И если вы посчитали это игрой, следовательно, пребываете в досадном заблуждении.
Она приподняла юбки и сердито прошла сквозь открытые ворота.
Перри сокрушенно воскликнул:
– Дани, подожди! Я не это имел в виду. Я просто так сильно люблю тебя и…
Она не слышала его, торопливо взбегая по ступенькам, стремительно пролетев мимо швейцара, на лице которого появилось выражение недоумения и замешательства.
Она вошла в круглый вестибюль с мраморным полом, стены его были обиты атласом светло-зеленого цвета с цветочным орнаментом – листья плюща были из темно-зеленого бархата.
Остановившись, Дани позволила Клетусу, дворецкому, взять белый меховой палантин и направилась к покрытым роскошным ковром оттенка бургундского ступенькам, ведущим на второй этаж особняка. По обе стороны лестницы располагались две позолоченные, украшенные резьбой подставки, а на них светильники из золоченой бронзы.
На втором этаже она повернула налево, к своим комнатам, когда неожиданно Китти из своего крыла приветливо окликнула ее:
– Дани, добрый вечер. Ты не предложила Перри зайти и выпить что-нибудь на ночь?
Дани вдруг почувствовала, что ей необходимо поговорить с Китти, и подошла к ней. На мачехе был великолепный изумрудный пеньюар. Волосы, цвета сияющего летнего заката, мягко ниспадали ей на плечи.
Дани умоляюще прошептала:
– Могу я зайти и поговорить с тобой, если, конечно, не потревожу папу?
Сразу же почувствовав, что что-то случилось, Китти пригласила ее к себе.
– Он в посольстве, готовится к завтрашнему отъезду в Панаму. Заходи, и давай выпьем по бокалу вина.
Дани обожала гостиную Китти. Едва переехав в Париж, мачеха страстно увлеклась изучением дизайна интерьера, в результате чего особняк Колтрейнов превратился в образец вкуса и высокой культуры. Приглашение посетить его было настоящим подарком, получить который жаждали представители светской и правительственной аристократии Парижа.
Особое восхищение Дани вызывал внушительный секретер красного дерева, выполненный в стиле рококо. Он стоял как раз подле дверей, услаждая взор своим изысканно вырезанным фронтоном в виде шеи лебедя и необычными выгнутыми ножками. Как-то Китти упомянула о том, что он относится к 1775 году.
Подле него стояло кресло периода Георга I из орехового дерева, боковины которого были украшены раковинами и завершались шаровидными ножками.
Рядом с секретером, на стене, задрапированной желтым муаровым шелком, висели два подсвечника невообразимой красоты – вырезанные из дерева и позолоченные, с декоративными птичками, факелами, пшеничными снопами и хрустальными каплями.