Буры против англосаксов. Воспоминания Президента Южно-Африканской Республики

Надо отметить, что каждый бур еще в самом юном возрасте обычно получал от своих родителей пару овец, волов или лошадей, в качестве своего личного имущества. К этим животным он относился с особой заботой, отдавая им все свое сердце. Среди похищенных кафрами животных были, разумеется, и те, что принадлежали бурским детям. Эти подарки, сделанные по старому обычаю, теперь были изъяты англичанами для собственных военных нужд. Конечно, это вызвало у буров большую горечь.

Собственно говоря, именно в силу указанных причин, мои родители и родственники покинули свои дома и отправились в путь по дикой и неизведанной стране. До того момента нашей семье принадлежало около 30 тысяч овец и несколько сотен лошадей и волов. Две трети из них мы вынуждены были оставить.

В мае 1835 года мы пересекли Оранжевую реку. Здесь мой отец продал около трех тысяч валухов[23 - Валух – кастрированный баран.] по цене в диккертон[24 - По всей видимости, от искаженного ducatoon – старый серебряный венецианский дукат. – Примеч. переводчика англ. издания.] (старая монета, стоимостью чуть более двух шиллингов) за голову. После этого наша экспедиция двинулась к пойме реки Каледон, и расположились там лагерем. Моим занятием здесь (так же, как и на последующих переходах) было смотреть за стадом. Тем же занимались и дети большинства других трекеров: мы вынуждены были выполнять эту работу, ибо почти все наши черные слуги остались в колонии – и это в то время, когда все наше имущество стало состоять из стада скота, и когда их служба оказалась бы особенно полезной[25 - По этому поводу следует привести один случай. Однажды некий джентльмен представлял Крюгеру английского лорда. Дабы президент в достаточной мере учитывал весь «аристократизм» посетителя, и надеясь произвести на Крюгера большее впечатление, он начал перечислять важные позиции, которые занимали в обществе предки этого дворянина. После этого президент сухо парировал: «Скажи ему, что я был пастухом, а мой отец – фермером». Этим джентльменом был владелец большого завода в Зварткопе, возле Претории. – Примеч. немецкого издателя.].

Примерно в то же самое время свои дома стали покидать и другие буры, которые вскоре присоединились к нам у реки Каледон. В течение следующего, 1836 года начался собственно Великий Трек, когда отдельные группы беженцев объединились под началом Хендрика Потгитера[26 - Потгитер Андрис Хендрик (1792–1852), лидер движения трекеров. Родился в Капской колонии в обеспеченной бурской фермерской семье. Участник четвертой и пятой пограничных войн. В 1835 г. во главе присоединившихся к нему бурских переселенцев оставил Капскую колонию.]. На совещании трекеров были приняты соответствующие резолюции, и образовано своего рода правительство. При этом правила поведения определялись Высшим законом – Словом Божьим. Для начала командантом был выбран Потгитер.

К слову, среди первых принятых положений был указ, воспрещающий отчуждать у туземцев землю и иную собственность посредством силы. Не было разрешено и рабство. Это установление вступило в силу на территории поймы реки Вет, а затем распространилось по всему нашему Свободному государству, не исключая районов расселения туземных рас. Земли между реками По и Вааль были приобретены у живших там кафров в обмен на быков и коров.

Когда первые трекеры прибыли в Вааль и разместились здесь в небольших лагерях вдоль реки Реностер, на них неожиданно и без всякого повода напали зулусы под предводительством Моселикатсе[27 - Моселикатсе, или Мзиликази (1790–1868) – вождь племен матабеле, принадлежавших к группе банту. Наряду с другими племенами банту незадолго до описываемых Крюгером времен матабеле стали также именоваться зулусами. В 1820-х гг. Моселикатсе был одним из военачальников основателя «зулусской имерии» Чаки, однако бежал от него, чтобы властвовать самостоятельно.]. Этот Моселикатсе был в то время вождем и хозяином страны, простирающейся к западу от Лебомбо и Драконовых гор. Помимо прочих он подчинил себе жившие на этой территории племена макатесе. Моселикатсе относился к ним, как собакам (он их так и называл). Однажды мимо его становища пролетали стервятники. Моселикатсе приказал убить нескольких несчастных стариков и женщин, и скормить их хищным птицам – его «детям», как он величал стервятников. Покоренные Моселикатсе племена скрывались от него в пещерах и ущельях.

Проведав о том, что с юга в его страну пришли белые люди, Моселикатсе послал несколько тысяч своих воинов с приказом вырезать пришельцев. Как я говорил, трекеры расположились небольшими лагерями вдоль рек Реностер и Вааль; лагеря находились на удалении друг от друга, дабы не вызывать споров о пастбищах. Когда экспедиция Моселикатсе внезапно напала на трекеров, большинство из них были убиты.

После этой резни зулусы вернулись в логово Моселикатсе, приведя с собой захваченный скот. Спустя две недели они нагрянули в еще большем количестве и напали на трекеров в Вехткопе, в Оранжевом Свободном Государстве. Но здесь Сарел Селллиерс построил укрепленный лагерь[28 - Сарел (Чарльз) Селлиерс (1801–1871), духовный лидер трекерского движения, руководитель Голландской реформатской церкви в Южной Африке. В 1838 г. вместе с Андриесом Преториусом одержал победу над зулусами в битве на Кровавой реке.]. 33 бура, оборонявшие лагерь, отразили стремительную атаку зулусов и нанесли им тяжелые потери. Женщины и дети отчаянно помогали защитникам лагеря: отливали пули, подавали винтовки и, иной раз, даже сами брали в руки оружие, дабы дать отпор врагу. Зулусы отступили. Но прежде чем вернуться в стан Моселикатсе, они напали еще и на трекеров возле Претории и Марико, и увели с собой скот. Помимо этого им удалось похитить двух белых детей и трех метисов, о которых с тех пор никто более ничего не слыхал.

Небольшой отряд буров под командованием Потгитера преследовал врага до реки Марико. Господь не оставил буров и даровал им победу возле Зееруста. Они продолжали гнать противника дальше, и, в конце концов, вторглись на его территорию. Буры смогли вернуть часть своего имущества, обратили Моселикатсе в бегство, а затем возвратились обратно.

После этих событий некоторые трекеры приступили к освоению Наталя. Для того чтобы спокойно работать в этой отвоеванной стране, и сделать ее подлинно независимой, нужно было поддерживать связь с внешним миром. Буры, которые осели в Натале, надеялись получить возможность пользоваться гаванью Дурбана. Но после предательского убийства Пита Ретифа и нападения орд Дингаана[29 - Ретиф Питер Мориц (1780–1838), один из бурских лидеров. Дингаан (1795–1840), вождь зулусов в 1828–1840 гг. Пришел к власти путем убийства своего предшественника и сводного брата, Чаки. С конца 1837 г. началась кровавая и упорная борьба буров и зулусов за право жить на этой земле. В феврале 1838 г. Дингаан заманил в ловушку и убил П. Ретифа с товарищами. Затем зулусы уничтожили около 400 белых фермеров. В свою очередь, бурский отряд под командованием А. Преториуса в сражении при реке Кровавой 16 декабря 1838 г. наголову разгромил войско Дингаана. Зулусы потеряли только убитыми более 3000 человек (из общего числа свыше 10 000), у буров же оказалось лишь несколько раненых, в том числе и сам Преториус. Дингаан бежал в Свазиленд, где был через некоторое время убит.], большая часть переселенцев, в числе которых был и мой отец, вернулись во внутренние районы Свободного государства и Трансвааля. Моя семья поселиласьу реки Либенбергсвлей, на территории Оранжевого Свободного Государства; это место стало повсеместно известно после операции Китченера против Де Вета.

В 1839 году отряд буров вновь пересек Вааль, дабы найти и покарать Моселикатсе, который продолжал свои грабительские набеги, и чтобы вернуть украденный скот. В этой экспедиции принимал участие и я. Отряд Потгитера покинул лагерь, располагавшийся в Вондерфонтейне (ныне – район Почефструма), и начал преследовать отступающего Моселикатсе. Вся страна была опустошена, а бурские поселенцы – убиты. В Клейн-Буффельсхуке, недалеко от горного массива Магалисберг, на Слоновьей реке, Потгитер обнаружил скрывавшегося там вождя одного из племен, Могато. Рядом с ним находились несколько его приближенных. Когда Потгитер спросил вождя о Моселикатсе, он ответил, что тот уже пересек Крокодилову реку. На вопрос, почему он сам остался и прятался, Могато сказал, что был вынужден бежать из укрепленного горного лагеря Моселикатсе из-за страха перед ним.

Видя, что догнать Моселикатсе невозможно, и что нападение на укрепленные горные позиции противника бессмысленно, буры возвратились в реностерские и ваальские лагеря. Но уже в следующем, 1840 году Потгитер во главе другого отряда предпринял штурм перевала, где засели орды Моселикатсе. Я вновь принимал участие в этой экспедиции. Когда штурм позиций кафров удачно завершился, мы обнаружили в лагере врага несколько вещей, ранее принадлежавших трекерам, которые были убиты по приказу Моселикатсе.

Во время экспедиции вождь Мамагали сообщил Потгитеру, что в Стрийдпорте, в районе Ватерберга все еще находятся уцелевшие силы Моселикатсе. Потгитер сразу же выдвинулся туда и сходу атаковал лагерь кафров. Но вскоре выяснилось, что мы совершили ошибку: это были не зулусы, а роои, или «красные кафры», которых Моселикатсе силой подчинил своей власти. Как только Потгитер узнал об этом, он тут же приказал прекратить операцию. Виновник происшедшего, Мамагали, был арестован и приговорен военно-полевым судом к шести месяцам лишения свободы. Он бы не отделался так дешево, если бы не смог доказать, что «красные кафры» были союзниками Моселикатсе.

Наконец, мы сравнительно благополучно вернулись домой.

Понятно, что жизнь, которую мы вели в те времена, была преисполнена больших лишений. Об учреждении регулярных школ и церквей, фирм и политических институтов не было и речи. Но решительно все бурские отцы и матери стремились дать своим чадам наилучшее воспитание. Они знали, что живут в стране, в которой любая небрежность оборачивалась великими потерями, и что небрежное отношение к подрастающему поколению ведет нацию к гибели. Вот почему каждый бур учил своих детей читать и писать, и, прежде всего, наставлял их в Слове Божьем. Перед обедом или ужином, когда дети сидели за столом, они должны были прочитать часть Священного Писания, а затем повторить прочитанное по памяти. Этот порядок неукоснительно соблюдался изо дня в день, если этому не мешали какие-то чрезвычайные обстоятельства. Точно также и мой отец учил меня по Библии, а вечерами проверял усвоенное. Кроме того, на протяжении трех месяцев – хотя и с частыми перерывами – я посещал занятия, которые вел учитель Тильман Роос – человек, претерпевший многие трудности при выполнении своей миссии. Всякий раз, когда трекеры совершали очередной переход и разбивали лагерь, мы строили из травы и тростника небольшую хижину, которая и использовалась в качестве школьного помещения. Мы делали это на протяжении всего путешествия к предгорьям массива Магалисберг, где мой отец и решил обосноваться.

Когда мне исполнилось шестнадцать лет, я получил право выбрать два участка, как и любой другой свободный член нашей общины. Один участок использовался под пастбище, а другой – под посев различных культур. Жил я на ферме Ватерклооф. В 1842 году здесь же поселилась моя супруга, Мария дю Плесси, которая до этого проживала в местности южнее Вааля[30 - Однажды Крюгер отправился навестить свою невесту, но по пути к ней он обнаружил, что из-за ливневого дождя воды Вааля поднялись и сделали переправу практически невозможной. Крюгер решил презреть опасность, ибо сила его любви была больше, чем сила бурного речного потока. Он погнал лошадей в воду и форсировал реку, в условиях, которые означали почти верную смерть. Свидетелем тому оказался старый паромщик, который отчитал молодого бура. По счастью, воды реки вскоре пришли в свое прежнее состояние, и на обратном пути Крюгеру не пришлось повторять свой отчаянный поступок. – Примеч. немецкого издателя.]. Свадьба наша состоялась в Почефструме, который в то время начал бурно развиваться[31 - В то время почти не было возможности справить полноценную церковную свадьбу (то же самое относится к школьному обучению или подготовке к конфирмации). Любой бур был одновременно и учителем, и чиновником. Возможно, это объясняет тот факт, что религиозные буры всегда достаточно спокойно смотрели на гражданский брак, как на совершенно естественный порядок вещей – задолго до «наших просвещенных времен». – Примеч. немецкого издателя.].

В 1845 году, после небольшого относительно спокойного периода, была организована новая экспедиция с целью дальнейшей колонизации отвоеванной страны. Каждому участнику были обещаны новые земли. За год до этого в Делагоа-Бей было отправлено бурское посольство, в которое входил и мой отец, чтобы прийти к взаимопониманию с португальцами в отношении взаимной границы. Было решено, что хребет гор Лебомбо отныне будет разделять португальские владения и часть той страны, которую буры хотели колонизировать.

Я также участвовал в указанной экспедиции в качестве ассистент-фельдкорнета[32 - Фельдкорнеты – выборные командиры бурских коммандо (отрядов), которые временно созывались в случае военной опасности или для операций против враждебных племен. Заместитель фельдкорнета носил звание ассистент-фельдкорнета. В бурских вооруженных формированиях фактически все чины были выборными. Так, группа живущих по соседству буров численностью от 30 до 100 человек выбирала на три года своего фельдкорнета. Фельдкорнеты округа выбирали команданта. Команданты трех или более округов выбирали генерала. Высшим чином был командант-генерал, избираемый на пять лет.]. Со мною был мой отец и другие члены нашей семьи. Мы двинулись на север вплоть до нынешнего округа Лиденбург, и основали там поселок Оригстад. Но нам не суждено было остаться здесь. Лихорадка, мор скота и другие беды заставили нас вернуться в окрестности гор Магалисберг. Вскоре я приобрел еще несколько ферм…

В январе 1846 года я имел несчастье потерять мою супругу и новорожденного ребенка. Господь дал мне новую подругу жизни, Гезину Сюзанну Фредерику Вильгельмину дю Плесси. От этого брака на свет появились девять сыновей и семь дочерей. Из них трое сыновей и пять дочерей все еще здравствуют.

Первой заботой поселенцев было обеспечение своих хозяйств надежной рабочей силой. Нам нужно было также побудить черных обитателей страны принять новый порядок. Это было непростым делом. Ибо, хотя кафры не отказывались от работы, они так или иначе постоянно старались обмануть своих хозяев. Лишь только кафр получал работу, его высокомерие становились невыносимыми. Мы постоянно боролись с этим. Иногда происходили забавные случаи.

Как-то раз, в первый день Нового года, я послал одного своего кафра на ферму моей матери (своего отца я потерял в 1852 году) за изюмом. Матушка передала для меня пять или шесть фунтов, и написала об этом в записке, которую кафр добросовестно доставил. Это же письмо послужило верным доказательством того, что кафр обманул меня: изюма, который он принес, было намного меньше, чем то указывалось в записке. Я призвал кафра к ответу, спросив, почему он пытался обмануть меня, и почему он съел почти все изюм.

– Это письмо рассказало мне, – заявил я, – что изюма было куда больше, чем ты принес.

– Баас[33 - Баас – господин, хозяин. В нидерландском языке и на африкаанс – смиренное обращение к белому человеку.], – ответил он, – письмо лжет. Как оно могло видеть, что я ел изюм? Ведь я положил его под камень за большой скалой, а затем уселся с другой стороны скалы, и лишь тогда съел ягоды.

После этого я попытался убедить его, что письмо «все знает» об этом, но, хотя кафр смиренно признал свою вину, он так и не смог понять, как это возможно.

На одной из моих ферм в Бокенхоутфонтейне, в округе Рустенбург, у меня был очень верный кафр, которого звали Април. Однажды зимой я должен был перегнать свое стадо в Саулспорт, недалеко от Пилансберга. Прежде чем отправиться в путь, я подозвал этого кафра и сказал ему:

– Я научу тебя читать свои послания.

После этого я взял лист бумаги и нарисовал на нем линии.

– Длинные линии, – сказал я, – будут означать дыни, средние – апельсины, а короткие – лимоны.

Затем я добавил, что он должен посылать мне время от времени столько этих плодов, сколько линий я укажу в своих письмах, которые будет доставлять посыльный. Он, в свою очередь, также должен будет сообщать мне с помощью линий, сколько и каких плодов он отправляет мне. Свои послания он должен был надежно запечатывать. Кафр был чрезвычайно горд своими «научными познаниями», и с этого момента стал считать себя неизмеримо выше всех других кафров. Не было никакой необходимости предупреждать кафра о том, чтобы он не разболтал кому-либо наш секрет: ничто не смогло бы заставить его проговориться. Позже я направил к нему двух посыльных и напутствовал их:

– Передайте это письмо Априлу; он даст вам то, что мне нужно.

Когда они вернулись, я сказал:

– Дайте мне послание, которое написал Април, и я узнаю, смошенничали вы или нет.

Они были чрезвычайно поражены – новое умение Априла было источником их бесконечной зависти и восхищения. Они повсюду рассказывали о мудрости Априла, который так неожиданно «выучился читать и писать».

В ту пору в нашей стране не было миссионеров; но один образованный благочестивый кафр, по имени Давид, озаботился распространением среди своих соплеменников основ праведной веры. Когда этот Давид появился и в нашем округе, чтобы рассказывать кафрам о Библии, они часто бегали к нему учиться читать и писать.

– Почему, – спрашивали они Давида, – мы для начала начали изучать «книгу», затем стали постигать письмо и овладевать чтением, и все время неустанно учились, а кафр Пауля Крюгера читает и пишет без всякого знания «книги» и без того, чтобы учиться?

Давид пришел ко мне и поведал о своих проблемах. Чтобы разрешить ситуацию и предупредить ропот кафров, мне пришлось раскрыть Давиду наш секрет. Април долго не мог забыть мне этого поступка, ведь его весомое положение среди товарищей осталось в прошлом.

В первые годы Трека и во время наших странствий, мы постоянно вынуждены были защищать земли, предназначенные под пастбища, от диких животных, которые в ту пору свободно бродили наравне с примитивными расами по отвоеванной стране. В этом принимали активное участие все буры, не исключая детей. Наши юноши, в которых любовь к приключениям сочеталась со страстью к охоте, делали великое дело, позволившее превратить эту землю в пригодную для жизни страну.

Сейчас, конечно, невозможно точно сказать, скольких диких животных я убил. Сложно назвать точное количество львов, буйволов, носорогов, жирафов, ведь с того времени, когда я в последний раз участвовал в большой охоте, прошло более пятидесяти лет. Не могу я припомнить и все подробности этих охот. Насколько я помню, мне удалось добыть, по крайней мере, тридцать-сорок слонов и пять гиппопотамов. Я знаю и то, что лично убил пять львов. Отправляясь на охоту, я всегда брал с собою спутника, а также хороших лошадей. Кроме того, во время больших охотничьих экспедиций я, как правило, снаряжал с собой пару-тройку фургонов, в которых ехали наши слуги. Они помогали нам и, заодно, получали возможность позабавиться[34 - Интересующимся вопросами южноафриканской охоты в эту эпоху можно порекомендовать: Осуэлл У. К. В погоне за слонами; Селу Ф. К. Лев Южной Африки // Белые охотники Южной Африки. М., 2005. 288 с.].

Я застрелил своего первого льва в 1839 году, когда мне было 14 лет. Лев напал на наше стадо и лишил нас нескольких коров, которые паслись на берегу реки Реностер (еще до того, как эта местность вошла в Оранжевое Свободное Государство). Шестеро из нас – не считая меня – решили поквитаться с хищником. Команда разделилась на две группы – по три всадника в каждой. Я ехал четвертым вместе с отцом, дядюшкой и братом. Лев заметил нас раньше, чем мы его, и страшно зарычал. Взрослые тут же спешились и повернули лошадей так, чтобы они не видели приближающегося льва. Оно и понятно: ведь если бы лошадь увидала льва, она бы испугалась и понесла.

Мои родные оставили меня с лошадьми, дабы я прикрывал их со своей винтовкой от возможного нападения льва с тыла. Действительно, вскоре лев появился рядом со мной: я увидел его, припавшего к земле и готового к прыжку. В то мгновение, когда он уже был готов оторваться от земли, я выстрелил. Мне посчастливилось убить его сразу, иначе он неизбежно рухнул бы на меня. Мои спутники поспешили ко мне на помощь, но я не нуждался в ней, ибо лев был уже мертв. Это был могучий зверь.

Вскоре на выстрел прибежали и другие; и вот мы стояли вокруг льва, полагая, что приключение на этом закончилось. Некий Хуго опустился на колени, чтобы измерить льву клыки, которые по виду были чрезвычайно велики. Не предполагая ни малейшей опасности, я взгромоздился на поверженное животное. В тот же миг раздался леденящий душу рев, так напугавший Хуго, что он отшатнулся назад и свалился на спину. Все другие затряслись от смеха, ибо каждый охотник осведомлен о том, что, если навалиться на тело льва в течение короткого времени после его смерти, он издаст последний рев – будто он все еще жив. Ведь в теле еще сохраняется воздух, который посредством выхода из нутра в горло и производит шум. Хуго, конечно, знал это, но от неожиданности позабыл, и теперь ужасно стыдился своего испуга. От досады он повернулся ко мне, чтобы дать мне хорошую оплеуху. Но другим удалось помирить нас: все сошлись на том, что лишь мое невежество привело к конфузу.

Второго льва я добыл на реке Хекс, в подгорьях массива Магалисберг. В тот день мой дядя Тёнис Крюгер и я охотились на антилоп и преследовали большое стадо. Моя лошадь выбилась из сил, отстала, и я оказался один. Через какое-то время я наткнулся на нескольких львов. Не было и речи о том, чтобы ускакать от хищников на обессилевшей лошади. И вот, один лев поднялся и бросился в мою сторону. Позволив ему приблизиться на двадцать шагов, я выстрелил в него. Пуля попала льву в голову, он упал, но быстро вскочил и вернулся к своим товарищам. Не добежав нескольких шагов, он свалился замертво. Приободренный таким успехом, я стал стрелять по другим львам, но тщетно: они бросились бежать и скрылись в зарослях у подножья горы. Спустя несколько лет я охотился в этом же самом месте на львов, сожравших нескольких наших быков. Мне удалось убить двух львов, а остальные, как и в прошлый раз, нашли спасение в густых зарослях.

Своего пятого льва я застрелил в округе Линденбург, во время перехода на Слоновью реку. Мы преследовали животное, которое утащило у нас нескольких волов. В ту пору моим постоянным спутником был добрый и верный пес, которого я натаскал для выслеживания львов в буше[35 - Буш – типичные для Южной Африки поросли кустарника или низкорослых деревьев.]. Когда пес обнаруживал льва, он останавливался и начинал громко лаять, вынуждая льва рычать на него. Когда я подходил, собака отбегала в сторону. Лев бросался на меня, но в этот момент собака вцеплялась в него сзади, а пуля, выпущенная с близкого расстояния, делала свое дело.

Во время похода против Моселикатсе, который незадолго до этого столь неожиданно напал на наш народ и убил многих буров, мне было приказано разведать позиции противника. Для этого нам надлежало отправиться с усиленным патрулем в Вондерфонтейн, где мы оставили наши фургоны. На Слоновьем перевале, в окрестностях Рустенбурга, мы наткнулись на большое стадо слонов (к слову, своим названием этот перевал и обязан нашей встрече). Мой отец пошел было за ними, но командант Потгитер запретил ему стрелять, поскольку враг мог оказаться ближе, чем мы предполагали. Это были первые увиденные мною слоны.

Со своим первым носорогом я также столкнулся во время этой экспедиции. В тот момент мы находились в наступлении, и мой дядя Тёнис Крюгер дал мне разрешение открыть огонь. Я был столь удачлив, что поразил животное с первого выстрела.

Менее успешно сложилась вторая встреча с носорогами, на которых мы решили поохотиться вместе с моим свояком, Николасом Тёниссеном. Я должен отметить, что между нами было заключено шуточное соглашение: если один из нас проявит на охоте безрассудство или трусость, второй вправе «наказать» его с помощью плети.

Еще утром я обнаружил, что моя винтовка неисправна, поэтому я был вынужден взять двустволку. Один ее ствол был поврежден, поэтому его бой был значительно слабее. Кроме того, я отдавал себе отчет в том, что выстрел по носорогу может быть результативным только тогда, когда приходится на те места, где кожа тоньше.

Мы заметили трех носорогов – самца и двух самок. Это были белые носороги, самые опасные твари. Я велел Тёниссену преследовать двух самок, и не спускать с них глаз. Сам же я собирался вначале убить самца, а потом присоединиться к погоне за самками. Время от времени мой товарищ стрелял из винтовки, чтобы я имел представление, где он находится, ибо уже вскоре он скрылся в густом лесу. Обогнав носорога, я спрыгнул с лошади и изготовился для стрельбы. Мой расчет заключался в том, что носорог пробежит от меня на расстоянии примерно в десять шагов, что даст мне отличную возможность произвести выстрел в наиболее уязвимое место. Так оно и вышло: носорог был убит первой же пулей.

Я вскочил на лошадь и помчался туда, откуда доносились выстрелы Тёниссена. Когда я подскакал, он уже дважды выстрелил в самку носорога. Раненное животное попыталось скрыться в буше, и я помчался за ним. Когда я проезжал мимо своего товарища, он крикнул мне:

«Не спешивайся перед этой тварью, она ужасно злобная».