Что-нибудь светлое… Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 8

– Она болела? – женское любопытство, или желание медика знать детали болезни?

– Несчастный случай, – сказал он, надеясь, что голос не выдал его волнения, смущения и чувства невероятности, всегда овладевавшего им, когда он вспоминал день десятого июля.

У Фанни были еще вопросы, но она поняла, что нельзя задавать их в присутствии отца.

– Я посижу в холле, – сказал Игорь.

Фанни подкатила к кровати сервировочный столик, накрытый салфеткой, и взяла отца за локоть. Обычная процедура. Игорь вышел и прикрыл дверь. Постояв, направился в противоположное крыло, но Тами не было.

Игорь вернулся в южный коридор и сел на диванчик, чтобы видеть дверь в отцовскую палату. Достал из сумки книгу – «Хоксмур» Акройда. Он несколько раз начинал читать и бросал, не мог активно включиться в текст, написанный специфическим сленгом восемнадцатого столетия. Речь в романе шла о переменчивости времени и вариациях истории, ему это было, в принципе, интересно, он любил книги, авторы которых понимали, в каком мире живут – впрочем, чаще всего понимание было сугубо интуитивным. Более того, неосознаваемым – и если тому же Акройду сказать, что роман у него соответствует нынешним представлениям о бесконтактных наблюдениях и принципам квантовой физики, он, конечно, удивился бы и не понял.

Игорь открыл книгу на заложенной странице, но вместо текста увидел, будто это произошло вчера: он возвращается с работы, открывает дверь своим ключом, все как обычно. И сразу ощущает разницу: в квартире тихо – не работает телевизор в гостиной, не слышны звуки из кухни, где мама в это время всегда раскладывала на столе посуду к ужину. И голоса не слышны – отец с матерью любили поговорить и ни минуты не могли просидеть в тишине, начинали перекрикиваться, даже если находились в противоположных местах квартиры. «Ты меня слышишь? – кричала мама из кухни. – Матан сегодня предложил новую структурную единицу, очень любопытно» – «Что-что? – отвечал отец откуда-то из спальни. – По радио сказали, что осенью выборы! Совсем им делать нечего?»

В полной тишине – звуки, казалось, замерли – Игорь прошел в кухню и застыл, не веря, не понимая, не принимая.

Мама…

– Мама! – крикнул он и услышал из спальни родителей тихий то ли плач, то ли стон.

Отец был дома, он не мог не видеть, не знать…

Что нужно делать в первую очередь? Вызывать «скорую»? Игорь не мог заставить себя… что-то приключилось с его сознанием… Он и потом не мог объяснить себе последовательность собственных действий. Вместо того, чтобы убедиться в том, что маме уже ничем не поможешь, он бросился в спальню, откуда все отчетливее слышались звуки то ли плача, то ли стонов. Распахнув дверь, не сразу увидел отца – тот сидел на полу между платяным шкафом и окном. Вытянул ноги, прислонился к стене и сцепил ладони на груди. Раскачивался, как на молитве, закрыв глаза, и стонал.

Что происходило потом, Игорь не то чтобы плохо помнил – в памяти случившееся запечатлелось так точно и прочно, что вспомнить произошедшее по минутам не составляло проблемы, – но, с другой стороны, в сознании и гораздо глубже возник психологический блок, будто забор с надписью: «НЕ ВСПОМИНАЙ!». Всякий раз, подойдя мысленно к этому забору, Игорь бросался прочь. Он не хотел, не мог заново переживать тот день.

Врач «скорой» констатировал смерть: мама, видимо, упала и ударилась виском об угол стола. Несчастный случай. Если, конечно…

Полицию вызвал врач – обязан был вызвать. «Если, конечно…» Врачу показалась странной поза, в которой лежала мама. «Может, ее толкнули?»

Папа этого сделать не мог. «Вы что, сдурели?» Отец так и не смог вспомнить, что произошло. Весь день выпал у него из памяти. Когда он стал способен отвечать на вопросы, с ним долго разговаривал полицейский психолог. Игорь при этом не присутствовал, но кое-что ему рассказали. Отец утверждал, что утро провел за компьютером (проверили – отец говорил правду), потому что на фирме не требовалось его присутствие. Потом прилег отдохнуть. Следующее воспоминание: он сидит, забившись в угол, ему плохо, ужас, кошмар, но почему… Просто ужас… перед чем-то… Ему не сразу сообщили о смерти жены, и реакция оказалась странной: он будто успокоился. Будто ужас, в котором он пребывал, отступил.

После дней траура, которые он провел, лежа на диване в гостиной (в спальню после того дня не зашел ни разу, никакая сила – впрочем, Игорь не настаивал – не могла заставить его переступить порог), отец вернулся к работе, по-прежнему занимался расчетами гидродинамики водосбросов, но это уже был другой человек. Личность это, прежде всего, память, а с памятью у отца возникли проблемы. Наверно, именно в тот день в мозгу отца умерли какие-то нейроны, запустившие процесс, называемый болезнью Альцгеймера. Через полгода он вынужден был уйти с работы (комиссия назначила стопроцентную инвалидность), а еще год спустя Игорь понял, что или ему придется тоже бросить работу и следить, чтобы отец не устроил в квартире пожар или наводнение, или отдать его в Дом престарелых, куда, по направлению врачебной комиссии, принимали и не очень старых людей с отклонениями, не позволявшими им вести нормальный образ жизни.

– Вы здесь, Игор? – выглянула из палаты Фанни. – Володимер поел, посидите с ним.

Отец стоял у окна, как и полчаса назад. Что привлекло его внимание (и привлекло ли вообще), Игорь не понимал. Он подошел и встал рядом, тронул отца за локоть.

– Папа…

Отец отдернул руку – он и прежде не любил прикосновений. Правда, это не относилось к сыну и жене, но теперь…

– Папа, давай погуляем немного. Ты слышишь меня?

Конечно, слышал, со слухом у отца все было в порядке. Никакой реакции не последовало. Игорь взял отца под руку и внутренне сжался: отец сильно исхудал, раньше Игорь чувствовал отцовскую силу, особенно в детстве, когда любил щупать бицепсы, а потом сравнивать со своими. Сейчас…

– Пойдем, – сказал Игорь, и отец пошел. Наверно, так же его водили днем на процедуры, и он шел, будто ступал по лужам. В холле свернул в сторону лифтов – помнил, значит, дорогу на второй этаж, к процедурным кабинетам, – но там им сейчас делать было нечего. В креслах сидело несколько посетителей и стариков, к которым они пришли. Тихо беседовали. Старушка лет под девяносто что-то рассказывала, размахивая руками, сидевшим перед ней на корточках парню и девушке, те улыбались, и девушка хлопала в ладоши, демонстрируя одобрение. Свободных мест не оказалось, Игорю и не нужно было ничье общество, напрасно он привел отца сюда, отец никогда не любил компаний, а сейчас, скорее всего… Так и есть, попятился и едва не упал, Игорь его поддержал, но в палату возвращаться не хотелось, раз уж удалось вытащить отца за пределы его привычного в последние месяцы ограниченного пространства. Игорь только сейчас понял, что ведет отца в северное крыло, к Тами, которую он сегодня не видел и не мог уйти, не повидавшись.

В коридоре отец остановился и схватил Игоря за запястье – не сильно, но, как показалось Игорю, жалобно: так сам он в детстве цеплялся за руку мамы, когда боялся войти в темную комнату.

Надо было вернуться – здесь была чуждая отцу территория, он никогда не бывал в этом крыле. Но по пути обратно пришлось бы опять пройти через шумный холл, и, пока Игорь выбирал, отец стал медленно опускаться, подгибая колени. Игорь подхватил его, но отца не держали ноги. «Не нужно было выводить его на прогулку», подумал Игорь. Почему ему сегодня захотелось сделать то, чего он не делал прежде?

Он все же дотащил отца до северного холла (сюда было ближе), усадил в кресло и только после этого огляделся. Тами, как обычно, устроилась у окна. Как обычно, «смотрела» на закат и, как обычно, спицы быстро двигались в ее руках, а новый фрактал был похож на плоскую змею, раскрашенную всеми цветами, кроме черного.

– Добрый вечер, Тами, – сказал Игорь и не был удостоен ответом.

– Тами, – добавил он. – Это мой отец.

Игорь разрывался между желанием подойти, рассмотреть вязанье, попытаться поймать невидящий, но умный взгляд женщины, и необходимостью поддерживать отца за плечи, чтобы тот не повалился вперед.

Тами отложила вязанье, положила на полочку спицы, сложила руки на коленях – такой он увидел ее в первый день, такой навсегда запомнил – и сказала:

– За окном были цапли. Всего лишь цапли.

Цапли. Почему цапли?

Солнце опустилось, и небо выглядело багровым: то ли отсветом пламени, то ли скатертью на не очень чистом столе – мелкие облачка были похожи на горки серой пыли, скопившейся там и сям из-за того, что нерадивая хозяйка ленилась проводить по скатерти влажной тряпкой.

Разглядывая закат и вслушиваясь в наступившую тишину – ему хотелось, чтобы Тами сказала еще что-нибудь, пусть такое же бессмысленное, – Игорь не обратил сначала внимания на то, что плечи отца под его руками стали тверже, отец выпрямился в кресле, поникшая голова поднялась, изо рта вырвался неопределенный звук, будто отец хотел произнести несколько слов одновременно, может – целую фразу, и слова смешались, звуки перепутались, и разобрать сказанное не было никакой возможности. Но Игорь был почему-то уверен, что отец произнес нечто вполне определенное.

Отец сидел, высоко подняв подбородок и сжав в кулаки ладони, лежавшие на подлокотниках. И взгляд – знакомый с детства острый упрямый, настойчивый взгляд. Так отец смотрел на Игоря, когда тот не успевал сделать домашнее задание или отлынивал от мытья посуды, единственной возложенной на него домашней обязанности.

Почему-то Игорь вспомнил: «Но в зюйд-вест я еще сумею отличить сокола от цапли».

– Папа, – сказал он, стараясь говорить убедительно, – пойдем, я отведу тебя в комнату.

Отец приподнялся в кресле и сделал правой ногой движение, будто ощупывал, нет ли ступеньки. Одной рукой он уперся в подлокотник, а другой шарил перед собой в воздухе.

Краем глаза Игорь уловил движение у окна. Обернуться не мог, но и боковым зрением видел, как Тами тоже поднялась со своего кресла, пала на колени и, «глядя» перед собой, начала шарить по полу рукой, пытаясь, видимо, подобрать упавший кусок ткани. Она не кричала, не проявляла нервозности, о которой говорил Томер, только водила рукой по полу.

Что-то происходило странное, что-то – Игорь понимал, – связавшее неожиданно этих двух людей: Тами и отца. Казалось, то, что делал каждый из них. не имело к другому никакого отношения, и, тем не менее, движения были синхронными, как парный танец. Игорю даже послышался ритм, не барабан, не пианино, но ясно ощутимый, будто внутренний метроном.

Легкий ветерок пролетел по комнате – влетел из коридора, коснулся щек Игоря, улетел к окну и дальше, сквозь стекло.

И стало легко. Игорь бросился к Тами, помог ей подняться, она пробормотала что-то вроде: «Спасибо, вы очень добры», локоть ее был теплым и податливым, Тами охотно позволила усадить себя в кресло, он поднял с пола и вложил ей в руку кусок ткани, которую она ощупала тонкими пальцами и, найдя место, где прервала вязание, приступила к продолжению: взяла со столика спицы, другой рукой уверенно – нужный моток ниток и ушла в себя. Ушла так же очевидно, как выходит из комнаты быстрым шагом человек, которому наскучило ваше общество.

Отец, между тем, попытался самостоятельно взгромоздиться в кресло, но начал падать головой вперед. Игорь успел подхватить отца, тот не сопротивлялся, но и не помогал – делал то, что нужно, на сына не смотрел, то ли думал о своем, то ли не думал вовсе.

Отец так странно реагировал на присутствие Тами? И она – на него?

Игорь почувствовал к отцу неожиданную неприязнь, которой не нашел (и не искал) объяснения. Довольно резко выдернул отца из кресла, обхватил за плечи, повел по коридору через главный холл – в его комнату. Голова отца качалась из стороны в сторону, он то и дело пытался упасть.

Уложив отца в постель, Игорь наклонился над ним и услышал, как тот бормочет: «Господи, как же я мог это забыть, Господи, как я мог…»

– О чем ты, папа?

Отец вздохнул и отвернулся к стене. Показалось Игорю, или прежде чем замолчать, отец пробормотал:

– Красивая…