Летящий Орёл. Собрание сочинений в 30 книгах. Книга 3

– Мы построили школьный мотодром, – сообщил он. – Наш класс – все шестеро – и двое ребят из соседнего.

– Мотодром? – загорелся маленький Сережа. – Здорово, дядя Игорь, верно?

– Что ж, – согласился Астахов. – Только я предлагаю не мотодром, а, скажем…

– Гравиплан, – выпалила Ольга, и все заулыбались, а Киму стало неловко – эта Ольга не понимала, что говорит. Серийный гравиплан собирают два месяца. Сердце мотора – вещество с анизотропным тяготением – выращивают на заводах годами. Астахов жестом успокоил ребят, начавших спорить о деталях конструкции.

– Ким, ты знаешь разницу между желанием и умением?

– Желания могут быть как угодно велики, – сказал Ким, – а умение конкретно.

– Примерно так. И по-моему, Ким, лучше не принижать желания до твоего умения, а наоборот. Я за мечту, Ким. Нужно уметь то, чего никто не умеет. Знать то, чего никто не знает. Увидеть то, чего до тебя никто не видел…

2

Ким опаздывал на урок. Подбегая к школе со стороны летнего бассейна, он увидел мелькнувшее в кустах золотистое платьице и перешел на шаг.

– Подержи, – требовательно сказала Ольга и протянула Киму две большие биты. Пошла рядом, посматривая на Кима, чему-то усмехаясь.

– Слушай, – сказал Ким, – а ты лично сделала какое-нибудь открытие?

– Вот еще, – вскинула взгляд Ольга. – Я лентяйка. Тебе понравился папа?

– Какой папа? – не понял Ким.

– Учитель.

– Он твой отец?

Ким был окончательно сбит с толку. Отец, который требует необъятных стремлений, и дочь, уверяющая, что она лентяйка…

– Сейчас принято, – рассказывал учитель Астахов, – делить историю космонавтики на два периода: планетный и звездный. Звездный ведет отсчет с момента, когда стартовал к Проксиме Центавра «Победитель», первый звездолет на кварковых двигателях.

Экспедиция ушла к звездам, когда Кедрин на Марсе еще не закончил расчетов. Только пять лет спустя он доказал, что скорость света можно увеличить во много раз. Опыт Кедрина повторили, и очень скоро со стапелей сошла «Аврора» – первый звездолет с фотоускорителями. «Аврора» ринулась вслед «Победителю». Где-то среди планет Проксимы корабли встретились. Командиру «Победителя» Голованову и его экипажу предложили перейти на «Аврору». Голованов отказался, и звездолеты разошлись.

Вскоре на «Победителе» вышел из строя реактор, и его

катапультировали. До Земли корабль мог дойти и на втором реакторе, но о

продолжении исследований не могло быть и речи. «Победитель» ушел к Солнцу,

сообщив на «Аврору» об аварии.

Люди боролись до конца и привели «Победителя» к базе на Плутоне. Они стали героями. Но подумайте, ребята, в чем же героизм Голованова? Его полет – типичный пример нежелания подчиняться диалектике жизни. Кроме того, на примере Голованова воспитываются миллионы ребят. Учатся идти до конца, когда разумнее остановиться…

Вот все, что я хотел вам рассказать, прежде чем вы начнете изучать элементы кварковой техники.

– Я знал, что ты подойдешь ко мне, – сказал Астахов. Занятия кончились, ребята разошлись, кто домой, кто в школьный интернат.

– Разве Голованов не был прав? – ожидание притупило запальчивость Кима, он говорил теперь более рассудительно, чем сам того хотел. – Земля доверила ему корабль. Он не мог покинуть машину. Я читал, видел: раньше летчики спасали горящие самолеты, капитаны не уходили с тонущих кораблей.

– Это другое, – покачал головой Астахов. – Героизм летчиков-испытателей выше головановского, потому что имел смысл. Люди всегда ошибались, но ошибки бывают разными. Мне потому и не нравится отношение к «Победителю», что из этой истории не извлекли нужного урока.

Ким промолчал, его покоробила фраза «люди всегда ошибались». Учитель умен, но настолько ли, чтобы судить об ошибках всех людей Земли? Астахов по-своему расценил молчание Кима, сказал:

– Я живу рядом. Пойдем, я покажу тебе, какие бывают ошибки.

Киму сразу понравилось у Астахова. Поражала невероятная для жилой квартиры библиотека – десятки тысяч книгофильмов стояли на стеллажах, занимая всю площадь стен от пола до потолка. Ольга сидела в кресле и смотрела приключенческий фильм – в глубине стереовизора, покачиваясь, бродили динозавры, не обращая никакого внимания на опустившийся неподалеку дисковидный звездолет пришельцев. Увидев вошедших, Ольга выключила аппарат.

– Сколько книг! – сказал Ким.

– Это не книги, – тихо отозвался Астахов. – Это свалка.

– Так папа называет свою коллекцию, – объяснила Ольга. – Здесь идеи, сверху донизу, и этажом ниже, в подсобнике.

Астахов остановился перед стеллажами, любовно провел ладонью по выпуклым бокам капсул микрофильмов. Достал одну, включил проектор. Заструился морозный утренний воздух, где-то далеко внизу плыла река с городом на берегах, а Ким летел, стоя на палубе странного сооружения – это был корабль девятнадцатого века с узкой кормой, длинным форштевнем, с обитой железом палубой. Мачты уходили высоко вверх и не несли парусов – на их верхушках вращались пропеллеры, создавая подъемную силу.

– Робур-завоеватель, – сказал Ким, воображая себя на палубе «Альбатроса», крепко стоящим на широко расставленных ногах, а город внизу, конечно, Париж, жители которого с ужасом следят за полетом таинственного корабля. Изображение распалось, Астахов отключил проектор.

– Мертвая конструкция, – сказал он. – Направление было прогрессивно – аппараты тяжелее воздуха, и принцип геликоптерных винтов верен, а конструкция подвела. Здесь у меня все идеи, конструкции, проекты – мертвые. То, что не вышло. То, что не было додумано. То, что оказалось неверным в принципе. Все отрицательное, что наука сотни лет сбрасывала за борт. Шлак. Издержки. Понимаешь?

– Д-да, – протянул Ким.

– Ничего он не понимает, – насмешливо сказала Ольга. – Он просто очень воспитанный мальчик.

– Я начал собирать ошибочные идеи из любопытства, – продолжал Астахов, будто не слыша слов дочери. – Я учился тогда в Институте футурологии. Да, Ким, по первичному образованию я футуролог… И как-то, изучая историю техники, предмет очень логичный, как внутренне логичен прогресс, я заметил, что кое в чем логика авторам изменяет. Прогресс – это гигантское дерево, и мы изучаем строение его ствола – столбовые идеи. А ветви, которые никуда не ведут, мертвые сухие веточки, мы на ходу подрубаем у основания. Мы изучаем логику становления новых технических идей, и не изучаем логики идей отвергнутых. Тогда возникла мысль: посадить рядом с деревом прогресса другое дерево, дерево неверных идей. У него то же корни – практика, наблюдение, опыт. А ствол, ветви? Куда они ведут?..

Астахов помнил себя в семнадцать лет. Он ощущал в мышцах силу, развитую годами тренировок, и твердо верил, что добиться поставленной цели может каждый. Но Земле не нужен был легион звездолетчиков. Не прошел отборочной комиссии и Астахов. Он получил голубой жетон, на котором был записан довольно лестный отзыв о его способностях и настоятельный совет: заняться футурологией.

Астахов не представлял, что человеку можно сказать «нет». По аналогии с собственной неудачей его заинтересовали неудачи других – ошибки не жизненные, а творческие, технические, научные.

Сначала Астахов собирал, что попало. Старые забытые проекты выкапывал из архивной пыли, из патентных библиотек, даже из романов. Выписки, чертежи, модели… Это был сизифов труд: ошибок у каждого ученого на поверку оказалось больше, чем верных решений. Астахов закончил институт, работал футурологом-методистом, ему очень помогала созданная им статистика ошибок. Но это и была вся польза от его увлечения. Стал ли он ближе к звездам, к которым стремился по-прежнему, – без надежды увидеть мечту осуществленной? Он решил сдать «свалку идей» в архив, но в это время ему пришла в голову мысль о перекрестном сравнении,

3

– Папа редко рассказывает о своей коллекции, – сказала Ольга. Она провожала Кима домой.

– Ты знаешь все идеи, которые собрал отец? – спросил Ким.

– Не-а, – отмахнулась Ольга. – Зачем мне?

– Как зачем? – удивился Ким.

– А так. Почему мы раньше не могли жить как все? Эти дурацкие идеи – кому они нужны?

Кима возмутила несправедливость упрека.

– Твой отец учитель. Разве можно давать людям больше, чем он?