Удар гильотины

– До… Я не…

– Понятно, что ты не. Пока не. И еще не известно, до каких пор – не.

Голос в телефоне замолчал, и тишина – Манн слышал ее, хотя и не понимал, как это возможно, – настала такая, будто аппарат выключился вообще, не из сети даже, а вообще из мира, если мир – это какая-то информационная сеть, живая и, возможно, разумная.

– Гос-споди, – сказал Кейсер и уронил телефон, ударившийся о доски пола с глухим стуком.

– Что это было? – не узнавая собственного голоса, спросил Манн. – Кто? Я все слышал, что вам говорили. Это ведь не мог быть Койпер.

– Голос Альберта, – в глазах Кейсера по-прежнему была пустота, и говорил он, будто камни языком перекатывал, понять слова было трудно, но с каждым произнесенным словом жизнь будто возвращалась, и в конце фразы издатель сорвался на крик: – Я узнал голос, это он, но ведь Альберт мертвый, мертвый, мертвый!

– Успокойтесь! – резко сказал Манн. – Теперь-то уж точно понятно, что кто-то вас мистифицирует, запугивает. Кому-то надо…

– Я узнал голос!

– Точно это определить мог бы только полицейский эксперт по представленной записи, а этот разговор, конечно, не записывался, в вашем телефоне нет такой опции, верно?

– Нет, – поник Кейсер. – А… Христиан? Вы хотите сказать, что и это была… мистификация? Как это возможно?

– Скорее всего, – сказал Манн. – В наш век… Голограмма, например.

– Голограмма, заставившая Альберта принять яд? – с сарказмом спросил Кейсер. – И коробочки в мусорном ведре не оказалось…

Вспомнив, Манн протянул руку и достал с полки кухонного шкафчика плоскую коробочку. Держа ее двумя пальцами за грани, детектив протянул коробочку Кейсеру и спросил:

– Эта?

Издатель отшатнулся от Манна, как от прокаженного.

– Да, – сказал он, бросив на коробочку единственный взгляд. – Вы ее сами подкинули? Ничего там не было – я искал.

– Я тоже, – задумчиво сказал Манн. – Ничего там не было – вы правы. Несколько минут назад не было. Потом зазвонил ваш мобильник…

– И что? – не понял связи Кейсер.

– Не знаю, – признался Манн. – Надо подумать. Все это должно иметь простое объяснение. Очень простое – чем более таинственным выглядит дело, тем на самом деле оно проще. Надо только понять причину. Способ.

– Способ? Из ничего является Христиан… Альберт умирает… Звонит мне с того света… Какой способ? Какой??

Манн аккуратно завернул коробочку в салфетку, положил находку в карман куртки, внимательно огляделся и сказал:

– Все. Хватит. Зачем вы сюда приходили? За этой коробочкой? Мы ее нашли. Уходим, делать здесь больше нечего. Закончим разговор в другом месте.

– Мы еще не закончили? – тоскливо спросил Кейсер.

Манн не ответил. Подтолкнув издателя к выходу, он направился в прихожую, открыл тугую дверь на лестничную площадку, пропустил Кейсера и медленно, миллиметр за миллиметром, начал закрывать дверь. Хлопнет или нет? Не нужно, чтобы хлопнула. Если хлопнет, проснется Хельга. Выглянуть она не успеет – пока перелезет с кровати на коляску, – но стук запомнит и непременно скажет Мейдену. Если, конечно, старший инспектор еще не забыл о простом деле умершего от инфаркта художника.

Манн с усилием удержал дверь от удара о притолоку, и вроде бы все закончилось благополучно, без малейшего звука, но в самый последний момент, когда, казалось, дверь уже плотно закрыла проем, что-то громко щелкнуло, и с гулким стуком дверь захлопнулась, подтвердив свою репутацию.

– Что же вы… – начал Кейсер.

– Черт! – прошипел Манн. – Это какое-то… Я же держал ее до последнего…

На лестнице был полумрак, горели только слабые лампы над лифтовыми дверьми, Манн и Кейсер спустились тихо, будто и не касались пола, летели по воздуху – когда проходили (пролетали?) мимо квартиры Веенгартенов, Манну показалось, что в глазок кто-то смотрит, но это, конечно, было игрой воображения. На первом этаже в холле горел яркий свет, дверь на улицу открылась легко и так же легко за ними закрылась – без шума, лишь наборный замок мигнул зеленой и красной лампочками, отгородив дом от нежелательных посетителей.

– Господи, – сказал Кейсер. – Это какой-то кошмар… Мне надо домой. Давайте поговорим завтра. Хотя я не знаю, о чем нам еще говорить. Пожалуйста…

– Где ваша машина? – спросил Манн.

– Зеленый «рено», видите?

– Вижу. Кто это там стоит? Ваша жена?

Кейсер тихо застонал и схватил Манна за локоть.

– Доброй ночи, – сказала женщина, выйдя из тени. – Я вас жду больше часа. Вы что-нибудь нашли?

– Господи, Кристина, – пробормотал Манн. – Как вы напугали господина Кейсера…

* * *

Они заняли столик в глубине зала, официант принял заказ – Манн заказал черный кофе, Кристина ледяного апельсинового сока, а Кейсер попросил чего угодно, лишь бы покрепче – и на какое-то время повисло вязкое, тяжелое, как облако ядовитого газа, молчание. «Мартиник» был открыт круглые сутки, здесь можно было сидеть за единственной бутылкой пива хоть неделю, и никто не подойдет, пока посетитель сам не подаст официанту знак. Музыки не было никакой, но гул тихих разговоров создавал ощутимый звуковой барьер, отделявший, помимо тонких перегородок, кабинки друг от друга.

– Кого вы ждали, Кристина? – спросил Манн. – Меня или господина Кейсера?

– Вас, – сказала журналистка. – О присутствии там господина Кейсера я даже не подозревала.

– Знаете, Кристина, – улыбнулся Манн, – после нашего разговора я все время думал о том, под каким предлогом мне вам позвонить и договориться о встрече. Вроде бы все вопросы я вам задал и больше ни о чем…

– А позвонить просто так, – перебила Кристина, – и пригласить в ресторан вам мешало ваше самолюбие?

– Нет, – Манн покосился на издателя, сидевшего с отрешенным видом и дожидавшегося то ли чего-нибудь крепкого, чтобы выпить, то ли чего-нибудь успокаивающего, чтобы прийти в себя. – Просто я решил, что вам со мной будет не интересно. В живописи я так мало понимаю…

– Думаете, я понимаю больше? – рассмеялась Кристина. – Я о ней пишу, это так. Видела множество картин – от бездарных до гениальных. Могу каждую из них разобрать на составляющие, разбираюсь в стилях, школах и направлениях. Но если вы думаете, что я понимаю, как в голове художника – я имею в виду не мазилу, а настоящего живописца, – как в его голове рождается идея, – не композиция, не цветовая гамма, – именно идея… Я не представляю, а ведь это самое главное, что присутствует в любом творчестве. Идея, мысль, наитие. Почему у одного человека все это есть в избытке, а другой – пустое место?

– Вы меня поражаете, – пробормотал Манн. – Я часто думаю о том же самом.

Официант принес кофе и сок, а для Кейсера рюмку «кальвадоса», и удалился, улыбнувшись Кристине такой тонкой, исчезнувшей сразу после своего появления улыбкой, что Манну, с одной стороны, почудилось, что они давно и хорошо знакомы, а с другой – что ему всего лишь почудилось. Он подумал о том, что именно Кристина выбрала это кафе и привезла их сюда на своей машине, но выводов делать не стал, представляя, куда они могут его завести. Впрочем, какая разница? Но ему почему-то было неприятно думать, что Кристина и этот молодой парень, приехавший из одной из стран Магриба…

– Вы хотели что-то мне сказать? – спросил Манн, отогнав ненужные мысли. – И как вы меня нашли?

– Ватсон, это очень просто, – важным голосом произнесла Кристина и, не выдержав, прыснула. – Послушайте, Тиль, вы думаете, только профессионал умеет складывать два и два? Вы занимаетесь делом о смерти Койпера. С Ритвелдом вы уже говорили, были у него в мастерской. С Кейсером… – Кристина покосилась на издателя, сосредоточенно сосавшего из своего бокала, – с ним вы тоже общались до нашего с вами разговора. Из всей троицы оставался сам погибший – я бы на вашем месте непременно отправилась изучить его жилище. Ну, я так и сделала. Ваша машина стояла перед домом, свою я поставила неподалеку и стала ждать. Довольно долго, хотя я и приготовилась…

– Могли бы позвонить, – сказал Манн, – и не пришлось бы ждать, я бы к вам спустился.

– Чтобы я оторвала специалиста от работы? – удивилась Кристина. – Может, вы там занимались поисками важной улики, а я…

– Ну ладно, – сказал Манн, – давайте перестанем ходить вокруг да около. Вы хотели что-то сказать. Что-то вспомнили, верно? Очень важное.